Читаем без скачивания Вернейские грачи - Анна Кальма

— С братом это, наверное, Фэниан Мак-Магон. Я про него слышала, — сказала Алиса. — Кажется, он очень хитрый… — Тут она увидела, что Лисси усмехается, и взорвалась: — Стыд и срам, если посторонние узнают, что у нас тут делается! Находятся девицы, которые дерутся, как торговки…

— Ну, если я дерусь, как торговка, то ты, голубушка, как бешеная кошка, — Лисси отвернула рукав джемпера и показала руку, исполосованную длинными царапинами. — Полюбуйся-ка, Мари, на работу твоей подружки!

Мари затрясла головой.

— И шлышать ничего не хочу, — запищала она. — Значит, ты вынудила ее так поштупить. Алиша — наштоящий ангел. Тш!.. — оборвала она свою защитительную речь. — Шюда кто-то идет.

В классную с тихим шелестом влетело какое-то бледное, ссохшееся существо, совершенно плоское и удивительно похожее на листок, вынутый из гербария. Это была младшая из сестер Кассиньоль, которую школьницы прозвали Засухой. Ивонн состояла при своей старшей сестре Жюстин в роли бессловесного, покорного и почти бесплотного исполнителя всех ее поручений и приказаний.

— Мадемуазель Бойм, по случаю приезда гостей из-за границы моя сестра освобождает вас от наказания, — обратилась она к Лисси, легко касаясь сухой ручкой плеча девочки. — Начальница уверена, что вы уже осознали свой проступок и сделаете для себя выводы на будущее.

— Осознала, мадемуазель, — перебила ее Лисси. — Значит, можно идти? — Она бросилась к окну.

— Погодите, погодите, есть же дверь! — испугалась Засуха. — И потом нужно переодеться. К мадемуазель Мэйсон приехал брат и с ним целая школьная экскурсия из Америки. Они будут, наверное, все осматривать…

— Ну вот, пускай Мэйсон и переодевается. А я и так хороша! — хладнокровно сказала Лисси, перемахивая через окно прямо в сад.

Засуха только всплеснула ручками.

…А теперь мы должны вернуться с вами к утру этого дня, когда немногие оставшиеся в пансионе воспитанницы сидели на уроке декламации. Дело в том, что в недрах пансиона Кассиньоль, этого привилегированного учебного заведения, шла длительная и жестокая война. Все воспитанницы делились на две враждующие между собой партии. Вожаком партии так называемых представительниц «голубой крови» была Алиса Мэйсон, предводительницей «простых» — Лисси Бойм.

Вообще Лисси Бойм была той «паршивой овцой», которая портила госпоже Кассиньоль все ее маленькое стадо. Вот уже пятнадцать лет госпожа Кассиньоль успешно существовала в городе как начальница и владелица аристократического пансиона.

Многоцветные проспекты и рекламы пансиона Кассиньоль, закрытого учебного заведения для девушек из лучших семей, «призванных нести в мир идеал женщины и матери», щедро рассылались по всем столицам мира. В Париже, Нью-Йорке, Стокгольме можно было прочитать проспект, восхваляющий пансион, расположенный «в чудесной, горной местности Франции, где юные существа расцветают, как цветы» Как широко вещала реклама, пансион Кассиньоль обучал своих воспитанниц утонченным манерам, изящным искусствам, математике, литературе, кулинарии и латыни.

Все это выглядело так соблазнительно, что многие семейства не только Франции, но и других стран, даже Соединенных Штатов, прельстясь обещанными благами, везли своих наследниц в Верней.

Пансион заполнился дочерьми богатых рантье, коммерсантов, носительницами старых аристократических фамилий. В этой компании звездой первой величины была Алиса Мэйсон, отец которой имел солидный счет в американском банке. Букет был бы не полон для госпожи Кассиньоль, если бы в нем не цвел золотой заокеанский цветок. Отныне в проспекте пансиона мог по праву стоять еще один пункт: «Состав пансионерок обеспечивает знакомство и дружбу с лучшими семействами Старого и Нового Света».

И только однажды госпожа Кассиньоль «промахнулась»: приняла в число воспитанниц шальную дочку какого-то безвестного немецкого врача — однофамильца знаменитого профессора, владельца самых фешенебельных санаториев Европы — Эдварда Бойма. Именно совпадение фамилий ввело госпожа Кассиньоль в заблуждение. А когда ошибка выяснилась, было уже поздно: доктор Бойм уехал простым судовым врачом в далекую экспедицию, а его дочь Лисси осталась на попечении госпожи Кассиньоль И вот начальница, недолго думая, принялась вымещать на виновнице этой ошибки свою досаду.

Лисси Бойм оказалась крепким орешком! Кассиньоль бесилась, но должна была сознаться самой себе, что потерпела с этой девчонкой полное поражение.

Ни публичные выговоры, ни состояние в «пикете», ни другие наказания не могли вытравить из девочки дух лукавой предприимчивости и насмешливости. «Неисправимое злонравие», — говорила начальница, но это была простая шаловливость, избыток молодых сил, богатство одаренной натуры, которая протестовала, не желала прозябать в скучных рамках пансиона и громко заявляла о себе. В конце концов несправедливые придирки начальницы возмутили некоторых пансионерок, а мужественное поведение Лисси, остроумные эпиграммы, которые она сочиняла на старшую Кассиньоль, сделали ее любимицей и вожаком большинства девочек. Правда, пансионерки из богатых и аристократических семей сторонились Лисси: она была явно из другого «общества» и отпугивала их своей резвостью и мальчишескими манерами. Эти льнули к Алисе Мэйсон — первой красавице пансиона, богачке и к тому же любимице начальницы. С каким жаром госпожа Кассиньоль обычно нашептывала посетителям пансиона: «Обратите внимание вон на ту, высокую… Хороша, как майский день, наследница американского миллиардера… Черные слуги, бриллианты, плантации… И при этом самых лучших правил и поведения».

О междоусобице, которая бушует в недрах пансиона, госпожа Кассиньоль, разумеется, не рассказывала. Она не рассказывала о том, что каждая прогулка, каждое занятие заканчивалось стычкой: классная, приемная, улица немедленно превращались в плацдарм для боевых действий обеих партий. Вот и сегодня в пансионе произошел, как выразилась госпожа Кассиньоль, «прискорбный случай».

Дело в том, что оставшиеся на лето девочки готовили ко дню рождения начальницы торжественный вечер. На этом вечере должны были выступать с пением, декламацией и разными отрывками из прозаических произведений лучшие воспитанницы. Все это готовилось якобы втайне от госпожи Кассиньоль, но было ей отлично известно, так как всеми приготовлениями руководила ее собственная сестра Ивонн. Начальница ничего не имела против: она пригласит на вечер самых именитых жителей города, еще раз продемонстрирует им своих воспитанниц — это будет отличной рекламой пансиона. К тому же и девчонки будут заняты работой, у них не останется времени на шалости и зловредные выдумки.

— И займи непременно эту Бойм, — наказывала она сестре. — Пусть и она работает. Дай ей выучить какой-нибудь длинный отрывок…

— Но, мне кажется, она не выражала желания выступать на этом вечере, — робко заикнулась Засуха.

— Ага, она не желает праздновать мой день рождения, эта дерзкая девчонка! — вспыхнула начальница. — Все равно заставь ее готовить что-нибудь потруднее. Мне дела нет до ее настроений!

И вот в великолепный летний день пансионерки сидели за изрезанными предыдущими поколениями навощенными партами из темного дуба, зевали, лениво перешептывались. Кое-кто рисовал на листках бумаги карикатуры, кое-кто читал под партой запрещенный роман.

Засуха вызвала первой Катрин Ульм, неуклюжую и робкую девочку, круглую сироту. Алиса и ее подруги давно облюбовали Катрин Ульм для своих насмешек и проделок. Катрин пугали привидениями, бросали ей за ворот лягушек, выскакивали из темных углов навстречу. Робкая от природы, девочка стала пугаться каждого пустяка, легко теряла нить мыслей, и память у нее становилась все хуже. Теперь, подойдя к Засухе, она оглядывалась на девочек, как затравленный зверек.

— Дитя мое, прочтите оду Виктора Гюго «Лира и Арфа», ту самую, которую мы сообща с вами выбрали для вашего выступления, — прошелестела Засуха, приглаживая сухой рукой свои сухие волосики.

Катрин молчала, испуганно озираясь по сторонам.

— Да она, мадемуазель, не знает даже, кто такой Виктор Гюго! — сказала, скорчив гримасу, Алиса Мэйсон. — Вы попробуйте ее спросить.

Девочки из «партии» Алисы засмеялись. Катрин опустила голову.

— Разумеется, вы знаете, дитя, нашего великого национального поэта Виктора Гюго? — спросила Засуха.

Катрин молчала.

— Не знает! Не знает! — запели на все голоса Алиса и ее подружки. — Не знает, кто такой Гюго!

— Замолчи! Сейчас же замолчи! — раздался повелительный голос Лисси Бойм. — Не смей приставать к Катрин!

Чтобы предотвратить ссору, Засуха вызвала Алису. Скорее, скорее занять чем-нибудь класс! Задать какой-нибудь каверзный вопрос, отвлечь их внимание. Иначе будет стычка, и ей, Ивонн, опять нагорит от сестры!