Читаем без скачивания Бал-маскарад - Магда Сабо

Разгадка была ужасной. Больше она не услышала на этом уроке ни слова.

Значит, если человек кого-то перевоспитывает, например какого-то мужчину и какую-нибудь девочку, то как только воспитание закончено, он должен отослать их прочь, потому что человек не имеет права воспитывать их для того, чтобы потом они стали его семьей. Это было ужасно, и тем не менее абсолютно ясно. Ну, конечно же! Тетя Ева выдает бабушку замуж, Кристине все время объясняет, что папе нужна жена; что она говорила папе, Кристи не знает, но, очевидно, что-нибудь вроде того, что Кристине тоже нужна мать, а папа в ответ на это попросил или хотел попросить ее руки! Господи боже мой, как же найти из этого выход? Ведь они любят друг друга, но тетя Ева при таких обстоятельствах никогда не скажет «да».

Тетя Ева не сказала, конечно, правду отцу, ибо тогда все сложилось бы иначе. Если бы тетя Ева могла сказать всю правду, папа не принял бы это так просто, папа боролся бы. Тетя Ева сказала что-то другое. Она, Кристи, никогда не узнает что, но что-то ужасное.

Нет, выхода нет. Логика тети Евы непобедима, это признала и Цинеге. На сердце у нее легче не стало, но с доводами тети Евы она согласилась.

Как помочь им?

А что если бы папа еще раз попросил тетю Еву выйти за него замуж, она снова отказала бы ему?

Но ведь может случиться так, что со временем сопротивление ее ослабеет? Ведь и по ней видно, как она несчастна! А это было видно, было, хотя она делала все, чтобы ничего не было заметно.

Надо их снова свести вместе.

А вдруг еще одна встреча, разговор…

Но как?

Кристина не такая уж изобретательная: ты ведь знаешь ее. Часами ломала она себе голову, покуда что-то придумывалось, и каждый вечер жаловалась Таде, что все напрасно.

Она просила папу пойти в школу и поинтересоваться, довольны ли ею учителя. Это было чрезвычайно рискованное предприятие, свидетельствовавшее о готовности Кристины к любым жертвам, так как в школе не забыли ее неудачного ответа тете Мими на уроке естествознания и, кроме того, за это время Кристи, которая была вне себя от горя, написала контрольную по грамматике с самым плачевным результатом. Папа послал вместо себя бабушку, и бабушка пошла, а потом устроила ей хорошую выволочку. Потом Кристина пригласила тетю Еву прийти к ним поглядеть, что за чудо-аквариум сделала она по заданию звена для подшефных первоклашек, – тетя Ева забежала полюбоваться этим произведением искусства утром, то есть когда (она это точно знала) Эндре Борош на работе. Кристине никак не удавалось свести их вместе. Тогда уже, в полном отчаянии, она сказалась больной.

Очень прошу тебя, не говори тете Еве, но в начале января, когда Кристина два дня отсутствовала и бабушка написала в дневнике, что у нее были головные спазмы, она симулировала.

Знаешь, это тоже было нелегко. То есть вообще-то легко, хотя не такая уж простая это вещь. Ты, может быть, обратила внимание, что Кристина обычно никогда не болеет, словно все Жужино ни за что пропавшее здоровье досталось ей, словно она решила посмеяться над обстоятельствами, при которых родилась на свет. Кристина за все время, что учится в старших классах, ни разу не пропустила ни одного урока и, не считая редких случаев насморка и легких недомоганий, не знала даже, что такое болеть.

Однажды она сообщила бабушке, что заболела. А сама была совершенно здорова.

Пожалуйста, не думай о ней плохо! Но только иначе у нее ничего не выходило! Ты не видела Эндре Бороша дома, не видела этого пустого застывшего взгляда. И не видела тетю Еву, которая с утра до вечера делала вид, что она весела и беззаботна, а между тем ее горе было написано у нее на лице. Кристи не могла не солгать, но она поклялась, что как только будет можно, она расскажет тете Еве о том, что сделала. Не сердись на нее! Прошу тебя, Маска, не сердись на нее!

И кроме того, она уже пожалела об этом, и теперь стыдится того, что сделала. Сейчас ты услышишь почему.

В день своей «болезни» Кристина села в угол и давай стонать да вздыхать. Ей дали аспирин – не помогло. Папа ее опять пришел домой с тем же пустым взглядом, который стал для него обычным в последнее время. Папа молчал, но взгляд его говорил теперь яснее слов: «Ну, вот еще и девочка заболела! Разве может со мной случиться что-нибудь хорошее – только этого вот не хватало. Что же еще может выпасть на мою долю, как не смерть, болезнь, несчастья?»

– Что у тебя болит? – спросил он Кристину.

Она молчала. На вид казалась совершенно здоровой, градусник тоже ничего не показывал. Впрочем, болезнь могла начаться и без температуры.

– Переждем ночь, – тревожно сказала бабушка. – За это время что-нибудь определится.

Эндре Борош запротестовал. Надо немедля позвать врача. Одну уже потеряли, потому что она не получила помощи своевременно. Он не допустит, чтобы то же случилось теперь еще и с другой. Кристи никогда не болеет, и если сейчас чувствует себя больной, значит на то есть причина. Кристи готова была провалиться сквозь землю от стыда.

– Но ведь температуры нет, – проговорила бабушка.

– Все равно!

«Сейчас еще и доктора придется обманывать», – подумала Кристина и чуть не заскулила. Нет, лгать – это ужасно. Никогда, никогда больше не пойдет она на это!

Все-таки ночью вызывать врача не стали, бабушка сказала Эндре Борошу, что Кристина уже большая, может, потому и голова болит, такое бывает. Папа покраснел, хмыкнул что-то. Кристина распласталась на постели и всякий раз, когда папа или бабушка наклонялись над ней и спрашивали: болит ли еще, – отвечала: болит. Ее терзали вопросами до поздней ночи, потом дали еще аспирину и болеутоляющее – в животе от него так и забурчало.

Утром папа ушел на работу с потемневшим лицом, а бабушка позвонила врачу. В школу Кристи не пошла, сказала, что книг ей не надо, – так болит голова, что просто глаза не смотрят… Это было страшно трудно, ведь она прямо умирала со скуки.

Дядя доктор сказал: не знаю, что бы такое могло с нею быть. Возможно, назревает какая-то болезнь. Пусть лежит, лекарств пока прописывать он не будет, только болеутоляющее. Если подымется температура, пусть его тотчас известят. Странный случай, очень странный.

Бабушка была смертельно бледна.

Вечером пришлось еще раз вызвать дядю доктора, потому что боли у Кристины стали невыносимыми. Бабушка вся тряслась от страха, а у Эндре Бороша даже губы побелели. Дядя доктор сказал, если завтра больной не станет лучше, он положит ее в больницу на обследование. Такого случая у него еще не было!

«В больницах вечно не хватает мест, – думала Кристина. – Очень много больных». Она презирала себя за ложь. Неужели ее повезут в больницу и она займет место настоящего больного? Нет, сегодня к вечеру она все устроит. Только вот удастся ли?

Каждые полчаса ей ставили градусник – температуры, конечно, не было. И все-таки Кристи стонала, все жалостнее и надрывнее. Эндре Борош сидел с нею рядом, гладил лоб, держал за руку. В эту минуту он не думал ни о ком другом, ни о Жуже, ни о тете Еве, только о своей дочурке. Кристи было приятно, хотя в то же время и стыдно.

Часов около восьми Кристи замолчала, сделала вид, будто уснула. Ужасно это было нудно и утомительно, все нервы у нее были напряжены. В десять она вдруг открыла глаза, но на вопросы почти не отвечала, а около одиннадцати вдруг произнесла: «Тетя Ева».

– Господи! – сказала бабушка Борош. – Она зовет свою учительницу!

– Тетя Ева! – повторила Кристи. Теперь, когда ей удалось, наконец, произнести это имя, мышцы ее расслабились, она почувствовала облегчение. Она даже чуть не разревелась оттого, что, наконец, можно было покончить с этим кошмарным напряжением.

– Чего ты хочешь от тети Евы? – спросила бабушка.

Эндре Борош молчал, но рука его, державшая кисть дочери, дрогнула.

– Пусть тетя Ева придет! – прошептала Кристи.

– Уже двенадцатый час, деточка. Подожди до утра.

– Сейчас, – выдохнула Кристи. – Сию минуту.

Бабушка Борош растерянно взглянула на зятя. Он не поднял глаз, уставился на одеяло.

– Собственно говоря, она славная молодая женщина, Эндре. Должно быть, очень порядочная девушка, иначе ребенок не тянулся бы так к ней, особенно после того, что произошло на том воспитательском часе. Если бы ты пошел за ней или позвонил, она приехала бы.

– Звонить не буду.

– Тетю Еву… пожалуйста! – сказала Кристи.

– Слышишь? Бери трубку! Речь идет о ребенке!

– Тетю Еву!

Теперь Кристи чуть не плакала. Фотограф поднялся, достал из гардероба пальто.

– Ты куда? За нею? Приведешь ее?

– Нет, – сказал Эндре Борош. – Пройдусь немного, проветрюсь. У меня тоже разболелась голова.

– И ты способен покинуть больного ребенка? – Голос бабушки звучал возбужденно, хотя она говорила шепотом. – Нет, сынок, никуда ты не пойдешь! Тут будешь сидеть, рядом с Кристиной, и присматривать за ней. Я позвоню учительнице Медери; если она действительно такая, какой считает ее девочка, она придет. К такой девочке, к сироте, у которой нет матери, она не может не прийти!