Читаем без скачивания Хроники сыска (сборник) - Николай Свечин

– Вот спасибо, Павел Афанасьевич! Только я не стану церемониться; чуть что – сразу в зуб.

– Будь осторожен – на нем четыре убийства.

Лыков презрительно сощурился:

– Уж эту птицу я как-нибудь ощиплю. И не таких ощипывали.

Гаранжи проснулся в три часа утра от ощущения опасности. Странно… Все шло неплохо, и вдруг… Но он привык доверять своим предчувствиям, стало быть, пора задать лататы.

Седьмой день они с Турусовым жили на его квартире в Молитовке под караулом сыскной полиции. Жили на положении прокаженных: в дом не впускали даже прислугу. Приходилось самим топить печь, убирать за собой. Еду им привозили из кунавинских трактиров втридорога. Гаранжи решил обидеться и потребовал доставить его к прокурору для подачи жалобы на Благово. Не получилось – прокурор приехал к нему сам. Выслушал претензии и мягко объяснил положение. Начальник сыскного отделения действует в рамках закона, и до суда придется потерпеть. Коллежский советник торопит следствие, и суд начнется уже в следующий четверг. На нем Гаранжи будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве Ивана Бурмистрова. Благово действительно имеет какой-то зуб на отставного поручика и надеется на обвинительный приговор. Он, прокурор, такой убежденности не разделяет…

Беседа успокоила Гаранжи. Значит, у них на него ничего нет, кроме злого упрямства главного сыщика. Суда присяжных Базиль не боялся. Романтическая роль жертвы необыкновенной любви была для него выигрышной и гарантировала оправдательный вердикт. С такой-то внешностью! Да все губернские дамы будут на стороне юнкера, а уж они умеют давить на присяжных.

Но спокойствие улетучилось в три часа утра, и, значит, что-то изменилось в пасьянсе. Гаранжи, не зажигая света, бесшумно оделся, рассовал по карманам деньги. Еще две недели назад он выпросил у Анастасии полторы тысячи рублей «послать голодающей сестре». Кроме того, с января по март лжепоручик натаскал из дома Бурмистровых много мелких дорогих вещей; сейчас они отправились за подкладку сюртука. Гаранжи со вздохом отставил серебряную солонку – слишком громоздкая. Зато кольца для салфеток надел себе на лодыжки, под исподнее; по сорок рублей штука! Сунул сзади за брючный ремень служебный «Смит-Вессон» Турусова и осторожно прокрался к черному выходу. Из маленького окошка в отхожем юнкер долго и внимательно всматривался в темноту. Кажется, никого… Он выскользнул в хлев, оттуда в дровник. Сейчас махнуть через забор, и в лес что есть мочи!

Вдруг от дерева с той стороны забора отделилась тень.

– Не спится, Василий Георгиевич? – раздался голос старшего наряда, агента Исупова. – Да, морозно нынче…

Агент стоял в шаге от мощной осины. Правая рука в кармане, фигура подобрана. В случае чего мигом укроется за деревом, и тогда мимо него уже не прорваться… А может, все же попробовать?

– Нет ли папиросы, Исупов? – бывший юнкер шагнул к забору. В ответ щелкнул курок револьвера.

– Еще шаг, и стреляю. Целить стану в ноги, но уж как получится…

– Ты хам! Я пожалуюсь прокурору!

– А мне плевать, у меня инструкции.

Ругаясь, Гаранжи вернулся в дом. Выглянул в окно на улицу – там светились огоньки папирос сразу двух агентов, третий дремал в пролетке. Обложили, сволочи… Под храп Турусова юнкер разгрузил карманы, снял с лодыжек салфеточные кольца, но деньги и револьвер оставил при себе. Что же делать?

В одиннадцать часов до полудни к квартире лесника подъехал Лыков. Чем-то очень доволен, отметил про себя старший наряда, докладывая об утреннем происшествии.

– Определенно хотел бежать. Пытался приблизиться ко мне; я не допустил. Под угрозой оружия. Когда снимем наряд, Алексей Николаич? Надоело париться…

– А сейчас прямо и снимем. Я ведь за ним приехал.

– Нашли, что искали?

– На пожизненную каторгу!

– Вот это хорошо! – обрадовался Исупов. – Только вместе войдем. У Гаранжи револьвер сзади за поясом.

– Отставить! Наряду приготовиться к приему арестованных. Первым выйдет лесничий, надеть на него наручники и посадить в вашу пролетку. Юнкеришку я увезу сам.

Исупов неодобрительно покачал головой, но подчинился. Демонстративно вынул револьвер и взвел курок, встал возле самого крыльца. Лыков усмехнулся и вошел внутрь.

Гаранжи и Турусов плечо к плечу стояли посреди гостиной и смотрели на титулярного советника с неприязнью и напряженным ожиданием.

– Одеться и на выход, – скомандовал Алексей лесничему. Тот замешкался, взглянул вопросительно на своего сообщника.

– Бегом! – рявкнул Лыков и топнул ногой. Турусов, не попадая в рукава шинели, вылетел на улицу, где был тут же арестован.

Гаранжи в окно проследил, как его приятеля ведут к пролетке, и повернулся к Лыкову. Вид у него был хмурый, но решительный. Рослый, широкоплечий, с крепкими кулаками, он был весьма силен и сдаваться просто так не собирался.

– Ну?

– Собирайся, юнкер, пора отвечать за погубленных. Поедешь со мной в острог.

– По какому праву вы мне тыкаете?

– А ты привыкай. Скоро придется перед каждым пьяным надзирателем шапку снимать за две сажени; а не успеешь, так и выпорют.

Гаранжи грозно сдвинул брови, посмотрел на Лыкова сверху вниз.

– Правду говорят, что сыскные агенты крепкие ребята?

– А то! – самодовольно ухмыльнулся титулярный советник. – Мы лучше всех. Хочешь испытать?

– Угу, – ответил Гаранжи и без замаха ударил Лыкова в висок. Тот мгновенно выбросил ладонь и, как мяч на лету, поймал кулак. Юнкер пытался вырваться, сопел, однако правая рука его словно увязла в бетоне. Тогда он зашарил левой у себя за спиной, но и здесь не преуспел. Сыщик рывком бросил противника на колени, выхватил «Смит-Вессон» из-за его ремня и отбросил в сторону.

– Другому я сломал бы пальцы, но не тебе. Иначе на каторге запишешься в легкие работы, как увечный, а тебе надо тачку катать. Лет двадцать.

Гаранжи оказался в унизительной для себя коленопреклоненной позе, обезоруженный и беспомощный. Обманчиво заурядный на вид, Лыков легко пригнул его к полу и не отпускал. При этом еще и рассуждал, словно про себя:

– Врезать? Не врезать? Пожалуй, стоит. Баю-баюшки-баю, колотушек надаю…

– Нет! – взвизгнул Гаранжи, испуганно закрывая лицо свободной рукой.

– Не надо было людей убивать; не люблю я этого, – серьезно ответил Лыков и приложился от души.

Через минуту, все еще оглушенный, Гаранжи уезжал в пролетке в острог.

Утром следующего дня его привезли к Благово на допрос. С фонарем под глазом и разбитой губой, юнкер уже не был так красив. Коллежский советник молча выложил перед арестованным письма-улики, дал время перечитать, потом сказал:

– Много я видел всякой мрази на своем веку, но такое… Ей-богу, жаль, что у нас нет смертной казни за уголовные преступления. Я бы повесил… Гаранжи! Неохота с вами возиться. Все уже ясно, могу даже сказать, сколько вы получите на суде. Двадцать лет, которые по прибытии на Сахалин уменьшат до пятнадцати. Единственное, что может помочь вам в глазах присяжных и на пару лет уменьшить тяжесть наказания, это выдача сообщников. Будете молчать или как?

– Спрашивайте. Что же, мне одному на Сахалин двигать?

– Подгаецкий.

– Оприходовал липовое завещание, написанное мною у него на глазах. В качестве доказательства могу прямо в зале суда накатать такое же, и не отличите! Взял процентные бумаги на сорок пять тысяч и золотые часы Бурмистрова.

– Ишь, не побрезговал… Дальше. Турусов.

– Держал за руки нотариуса Антова, покуда я бил того по голове топором. Потом заблевал весь дом, тряпка!

– Фабрициус.

– И до этого дознались? Да, именно ротмистр предупредил меня о готовящемся аресте. Обыщите его дом, найдете кулон с большим сапфиром в золоте, со стразами. Пусть получит свое, Иуда…

– Последний вопрос: как вы заставили Анастасию Бурмистрову принять яд и написать перед этим оправдывающую вас записку?

– Вот этого я вам не скажу. Должно же быть в этом деле хоть что-то, чего вы не знаете!

– Мало вас Лыков угостил, надо было больше.

– Попрошу без оскорблений! – крикнул разъяренный Гаранжи. – Я пока еще дворянин! И подам жалобу прокурору. Нет, государю!

– Как вам будет угодно, – закрыл папку с письмами Благово. – Сыскная полиция закончила свою работу. Дело «молитовских отравителей» передается следователю, который и будет готовить судебный процесс. От себя имею добавить только одно. Совершенное вами столь возмутительно, столь гнусно, что надзор за вами отныне будет по самую вашу смерть. У нас в полиции есть секретное предписание: наносить на статейные списки особо опасных преступников специальные метки. Статейный список – это теперь ваш единственный документ на много лет вперед; он будет следовать за вами по этапу, храниться в канцелярии каторжной тюрьмы, вплоть до выхода на вечное поселение в Сибирь. Метки, о которых я говорю, призваны указывать тюремной администрации на ваш особый негласный статус. Никаких амнистий. Никаких легких работ. Никаких поблажек. Усиленный надзор, дабы невозможно было бежать или поменяться с кем-то именами. К списку, кстати, будет приложен ваш фотографический портрет, во избежание последней уловки. И главное: вас будут направлять на самые тяжелые работы. Цель, полагаю, понятна: чтобы такие, как вы, побыстрее покинули этот мир. Вот, имейте в виду. Инструкция секретная, если вы станете жаловаться начальству, я всегда откажусь от своих слов, и вы не сумеете ничего доказать. Но она существует, и мне кажется справедливым, что вы отныне о ней знаете. Вам не выйти с каторги, Гаранжи. Прощайте навсегда; идите и медленно подыхайте…