Читаем без скачивания Без всяких полномочий - Борис Мегрели
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было начало двенадцатого. В ресторане «Дарьял» меня ждал Шота, а я жевал хлеб с сыром, думая, что надо постирать белье и потом уж засесть за работу. Нежданно приехал Дато и сказал, что добился свидания с Карло.
— Бедный Шота! — засмеялся я, надевая выходной костюм. Сидит в ресторане и нервничает. С пятью тысячами в кармане.
Дато смутился.
— Извини, Серго. Я не знал, что ты договорился с ним.
— Я не собирался с ним договариваться. Поехали.
— Не стоит, Серго. Карло ты все равно не поможешь, а пять тысяч — хорошие деньги.
— Хватит, Дато! Поехали.
Мы сели в ожидающее нас такси, и Дато сказал водителю:
— В тюрьму!
Как только за нами закрылась дверь в железных воротах, нас точно отделило от привычного мира. Чувство это усиливалось с каждым шагом, хотя я не видел ни стальных решеток, ни сеток, ни камер и не слышал ни скрежета ключа в замке, ни лязгания решетчатых дверей, ни гулкого стука ботинок по металлическим лестницам и переходам.
Сутулый человек провел нас по тюремному двору к зданию из красного кирпича, и вскоре мы оказались в обычной каменной комнате со скамейками и столом.
Мы ждали минут пять, и все это время сутулый посматривал на меня.
— Давно здесь работаете? — спросил я его.
Ему не понравился мой вопрос, и он нехотя ответил:
— Давно.
Мне не понравился его ответ и не нравилось, что он посматривал на меня. Я сказал:
— Хорошая работа?
Он отвернулся и стал глядеть в окно.
— Оставь, — шепнул Дато.
Приземистый конвоир ввел в комнату Карло Торадзе. Несмотря на ужасающую худобу, Карло напоминал Дато. Должно быть, так выглядел Дато лет двадцать назад.
Карло, виновато улыбаясь, подтянул еле державшиеся на нем брюки. Он не двинулся с места, пока конвоир не сказал:
— Иди.
Видимо, Карло уже усвоил тюремные порядки.
— Иди, — повторил громче конвоир и отошел к сутулому.
Братья обнялись. Дато долго не выпускал Карло. Он что-то шептал ему.
Карло протянул мне руку, сел напротив нас и положил на скамейку пиджак.
— Передачу вчера получил? — спросил Дато.
— Получил, но не нужно столько присылать. Я ничего не могу есть.
— Тебе нужно есть. Посмотри, на кого ты стал похож!
— Как мама?
— Ничего. Как в камере? Больше не пристают?
— Какая разница?! Я человек конченый.
— Не говори глупостей!
— Ладно. Давай сменим тему. Как мой племянник? Результаты олимпиады известны?
— Опять первое место. Быть ему великим математиком.
— Кем угодно, лишь бы не был доверчивым ослом вроде своего дяди.
— Что произошло? Ты мне можешь сказать, что произошло?
Карло не ответил. Он опустил глаза и стал разглядывать свои грязные ногти.
— Дай спички, — сказал он.
Дато, вытаскивая из кармана коробок, толкнул меня локтем.
— Спрашивай, — шепнул он.
— Карло, кто главный? — спросил я.
Карло недоуменно поднял глаза. Он молчал.
— Почему ты не отвечаешь? — громко сказал Дато. — Что с тобой произошло? Может, тебе что-нибудь нужно?
Недоумение Карло сменилось жалкой улыбкой. Он понял нашу хитрость.
— Нужно. Еще одну клетчатую рубашку, — сказал он громко и тихо произнес: — Георгий Санадзе.
Имя было незнакомо мне, но это не имело значения.
— Больше тебе ничего не нужно? — спросил Дато.
— Куда могли увезти «Ариадну»? — спросил я.
— Сигареты. Только не «Тбилиси». У меня от них кашель. Думаю, в Марнеули.
— Что маме передать?
— Ахвледиани причастен?
— Передай, что я здоров и чтобы она ни о чем не беспокоилась. Он несчастный человек. Все дела в руках Вашакидзе.
Сутулый настороженно повел взглядом в нашу сторону.
Мы замолчали. Карло, ломая спички, вычищал из-под ногтей грязь.
— Здесь помыться как следует нельзя, — сказал он.
— Свидание окончено, — сказал сутулый.
Карло встал и обнял брата, а потом неожиданно обнял меня. Я растерялся.
— Держись, Карло. Все будет в порядке.
— Вытащите меня отсюда! Вытащите! Я больше не могу! Заклинаю вас всем святым на свете! Вытащите!
Конвоир потянул Карло за рукав. Карло не сопротивлялся, сутулый взял пиджак и накинул его на плечи Карло.
— Не кричи! Иди в камеру. Иди.
— Вытащите меня отсюда! Слышишь, Дато?.. Вытащите…
Дато точно прирос к полу. Он не произнес ни звука. Он плакал.
Солнечный свет на улице ослепил нас.
Дато свирепо молчал. Я понимал его и тоже молчал.
Мы прошли метров двести. Дато сказал:
— Говоришь, он ждет в «Дарьяле»? Очень хорошо. Едем.
— Что ты задумал? — спросил я.
— Увидишь. — Он остановил такси.
— Но это глупо! Так ты не поможешь Карло.
— Знаю. Если не хочешь, не езжай.
Он влез в такси. Я сел рядом с ним.
— Ну, изобьешь его. Дальше что?
— В «Дарьял»! — сказал Дато водителю и повернул свою бычью голову ко мне: — Неправильно, что мой брат страдает там, а этот подлец наслаждается жизнью. Неправильно!
— Согласен, но дальше что? Что дальше?
— Не знаю. Я должен воздать ему за все мучения Карло. Я из этого подлеца душу вытрясу!
Я покорно сидел рядом с ним, думая о Карло. Пока я не видел его, он был для меня чем-то абстрактным, как отвлеченное понятие — справедливость, честность. Теперь он обрел плоть.
— Кто такой Санадзе? — спросил я.
— Узнаем. Через полчаса все узнаем! — ответил Дато.
— Думаешь, Шота тебе все скажет?
— Не скажет, убью!
Мы подъехали к «Дарьялу».
Я огляделся и, не увидев зеленой «Волги», с облегчением подумал, что Шота в ресторане нет. Так и оказалось.
Дато обратился к гардеробщику:
— Дядя, Шота, владельца зеленой «Волги», не знаешь?
— Полчаса как уехал. Очень злой был.
— Узнай, где он живет. У меня срочное дело к нему, — Дато сунул гардеробщику пятерку.
Тот куда-то убежал и через минуту вернулся с клочком бумаги, на котором был написан адрес Шота.
Мы вышли на улицу и поймали такси. К счастью, мы не застали Шота дома.
— Везет подлецу! — сказал Дато. — Извини, Серго, за беспокойство. Одни хлопоты со мной. Извини. Я узнаю, кто такой Санадзе. Я все узнаю. Ты больше ни о чем не беспокойся. Я сам все узнаю.
— Ладно. С соседями поговори.
— Сейчас же еду к матери.
В столовой, неподалеку от «Дарьяла», запивая прескверный обед лимонадом, я думал о Карло. Жалость, сочувствие, возмущение — все смешалось во мне. Я вспомнил, как Карло сказал об Ахвледиани: «Он несчастный человек».
В его положении он еще сострадал! Но что он имел в виду? Что он хотел сказать? Я рассматривал его слова в лупу, вертел, заглядывал за них и не получал ответа.
«Все дела в руках Вашакидзе» — еще одна фраза Карло.
Неужели он подчеркивал этим непричастность Ахвледиани? Нет, Ахвледиани, Вашакидзе, Коберидзе, Шота да еще какой-то Санадзе — все они жулики, сказал я себе. Какая разница в том, что один стал жуликом, споткнувшись, а другой по призванию? Важен результат…
Карло сказал, что похищенную ткань скорее всего увезли в Марнеули. Значит, там находился магазин, директор которого был в сговоре с преступниками. А раз так, следовало ехать в Марнеули. Поездка заняла бы день, а может быть, даже два, несмотря на то что от Тбилиси до Марнеули рукой подать. Работа над пьесой затормозилась бы. Но иного выхода не было…
И все-таки почему Ахвледиани промолчал, когда Карло арестовали? Вопрос, который давно мучил меня и на который я не мог уверенно ответить ни дома у себя, ни позже, посетив Ахвледиани. Все возвращается на круги своя, усмехнулся я и отпил лимонаду.
Меня захлестнул столовский шум. С минуту я разглядывал посетителей — одна молодежь, точно в студенческой столовой.
Все возвращается на круги своя, повторил я мысленно, чтобы вернуться к своим раздумьям. Круг. Почему круг? Что у меня было связано с кругом? Вспомнил. Я хотел найти некую точку. Санадзе… Георгий Санадзе. Центр круга… Я налил еще лимонаду и, пораженный, застыл со стаканом в руке. С подносом в руках за свободный стол садился самый большой гурман среди моих многочисленных родственников и знакомых — Ило. Я чуть не рассмеялся. Мне не хотелось портить ему аппетит, но в следующий момент я понял, что не могу упустить возможности позлорадствовать, и перебрался за стол Ило. Он готов был бежать.
— Ты обнищал? — сказал я, ухмыляясь.
— Что за язык у тебя?! Вместо приветствия проклинаешь человека. Почему я обнищал? Проголодался. А здесь быстро кормят. — Он шумно отхлебнул жидкого харчо.
— Выходит, ты скряга.
— Дай мне поесть! — Ило перешел на шепот. — Ты лучше скажи, зачем по телефону разговоры о делах ведешь. Спятил?
— Как же мне с тобой общаться?
— Мы же договорились! Когда стемнеет. А теперь иди, иди. Кто-нибудь увидит нас вместе.