Читаем без скачивания Исповедь - Сьерра Симоне
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кончил мучительно.
Каждое подергивание члена было подобно биению сердца, и каждая мышца, напрягающаяся и сокращающаяся, была подобна удару под дых. Я был обнажен с этой женщиной во всех смыслах: мои нервы оголены, сердце открыто нараспашку. Я словно действовал под влиянием высших сил, вколачиваясь в нее и наполняя ее спермой, которая теперь просочилась на белую алтарную ткань. И да, вот почему церковь хотела, чтобы брак и секс шли рука об руку, потому что прямо сейчас я чувствовал себя женатым на ней настолько, насколько мужчина может быть женат на женщине.
Я сделал несколько последних толчков, отдавая от своего экстаза и от себя самого все до последней капли, а затем приподнялся на руках, чтобы посмотреть на Поппи сверху вниз.
Она пресыщенно улыбнулась и произнесла:
– Аминь.
XIII
Я зашел в ризницу и вернулся с маленьким прямоугольником белой ткани. Обычно им протирали чашу для причастия после каждого глотка вина.
Сегодня вечером я использовал его, чтобы вытереть Поппи.
Можно подумать, что занятие сексом на алтаре в моей церкви, использование священных предметов, обычно предназначенных для ритуалов высшего порядка, означало, что я не воспринимал свою веру всерьез, что я опустился до святотатства, но это было не так. Или, по крайней мере, не совсем так. Я не мог это объяснить, но казалось, что каким-то образом все это было свято: алтарь, мощи внутри него и мы на нем сверху. Я знал, что за пределами этого момента меня будет мучить чувство вины, что будут определенные последствия, воспоминания о Лиззи и обо всем том, за что я хотел бороться.
Но прямо сейчас, с запахом Поппи на моей коже, с ее вкусом на моих губах, я чувствовал только связь, любовь и обещание чего-то яркого и красочного.
Закончив вытирать Поппи, я завернул ее в напрестольную пелену, бережно отнес к краю лестницы и сел. Я сжал ее в объятиях, касаясь губами волос и век, бормоча слова, которые, я считал, она должна услышать: какая она красивая, сногсшибательная и совершенная.
Я хотел сказать, что сожалею, даже если мой разум и душа все еще пребывали в ослепительном изумлении от всего произошедшего, поэтому я не был уверен, сожалею ли о том, что потерял контроль и был так груб с ней, или мне жаль, что у нас вообще был секс.
Вот только я не сожалел. Потому что этот момент был дороже, чем преображающий секс, случившийся с нами, и ради него стоило согрешить. Этот момент, когда она свернулась калачиком в моих объятиях, положив голову мне на грудь и удовлетворенно дыша, когда напрестольная пелена покрывала ее длинными, ниспадающими складками, но местами все же проглядывали полоски бледной кожи.
Поппи скользнула пальцами вверх по моей груди, задержавшись на ключице, и я обнял ее крепче, словно желая, чтобы она растворилась на моей коже и проникла прямо в душу.
– Ты нарушил свой обет, – наконец произнесла она.
Я посмотрел на нее, она была немного сонной и в то же время грустной. Я прижался губами к ее лбу.
– Знаю, – в конце концов ответил я. – Я знаю.
– Что теперь будет?
– А что ты хочешь, чтобы произошло?
Поппи моргнула, подняв на меня взгляд.
– Хочу трахнуться с тобой снова.
– Прямо сейчас? – засмеялся я.
– Да, прямо сейчас.
Она развернулась в моих руках и устроилась на моих коленях. Всего одного страстного поцелуя хватило, чтобы я снова стал твердым. Я приподнял ее и направил член к ее влагалищу, тихо постанывая ей в шею, когда она опустилась на меня.
Знакомые ощущения снова накрыли меня. Тепло и влажность. Ее попка на моих бедрах. Ее грудь возле моих губ.
– Что ты хочешь, чтобы произошло дальше, Тайлер? – спросила она, и я не мог поверить, что она интересовалась этим сейчас, когда оседлала меня, но потом, пытаясь ей ответить, я понял причину. Она хотела, чтобы я потерял бдительность, чтобы был честным и откровенным, и в данный момент я, возможно, не мог быть каким-то другим.
– Я не хочу, чтобы мы останавливались, – признался я. Она двигала бедрами вперед-назад, а я прижался лицом к ее груди, чувствуя приближение своего оргазма, эта волна нарастающего блаженства поднималась слишком быстро, даже стремительно. – Чувствую, что я…
Но я не мог произнести эти слова. Даже сейчас, когда был полностью в ее власти. Это просто было слишком рано, не говоря уже о том, что нелепо.
Пастырям не позволено влюбляться.
Мне не разрешалось влюбляться.
Поппи зарылась пальцами в мои волосы и откинула мою голову назад, чтобы посмотреть на меня.
– Я скажу это, если ты не хочешь, – предупредила она.
– Поппи…
– Я хочу знать о тебе все. Хочу знать твое мнение о политике, хочу, чтобы ты читал мне Святое Писание, хочу вести с тобой беседы на латыни. Хочу трахаться с тобой каждый день. Я постоянно фантазирую о том, как мы будем жить вместе, проживая каждое мгновение рядом друг с другом. Что это, Тайлер, если не…
Я зажал ей рот рукой и, в одно мгновение перевернув ее на спину, толкнулся в нее.
– Не говори этого, – велел я ей. – Пока нет.
– Почему? – прошептала она, в ее широко распахнутых глазах читалась боль. – Почему нет?
– Потому что, как только ты произнесешь эти слова, как только я произнесу их, все изменится.
– А разве уже не изменилось?
Она была права. Все изменилось в тот момент, когда я поцеловал ее в присутствии Бога. Все изменилось, когда я нагнул ее над церковным роялем. Возможно, все уже изменилось в тот момент, когда она вошла в мою исповедальню.
Но если я любил ее… если она любила меня… что это значило для всей моей работы здесь? Я не мог завести тайный роман и продолжать бороться против сексуальной безнравственности среди духовенства, но если бы я отказался от своего призвания, то вообще потерял бы возможность участвовать в этой борьбе. Я потерял бы того человека, которым являлся.
Единственная альтернатива – это потерять Поппи, а я еще не был готов к этому. Поэтому вместо ответа на ее вопрос я перевернул ее на живот и вошел в нее сзади, скользнув рукой по бедру к клитору. Хватило всего трех-четырех поглаживаний, и она оказалась на самом пике, как я и предполагал. Чем агрессивнее я себя вел, тем быстрее она достигала оргазма.
Я последовал за ней, повторяя ее имя как молитву и изливаясь в нее, словно я мог послать к черту будущее и его ужасный выбор.
Господи, я бы все отдал, чтобы это стало правдой.
* * *
– До сих пор не могу поверить, насколько чисто у тебя в доме, – сказала Поппи.
Мы лежали в моей постели после того, как навели порядок в церкви и пробрались в дом священника. Я перебирал пальцами ее волосы с восхищением, граничащим с благоговением, поклоняясь этим длинным темным локонам и касаясь их губами. Мы вели неспешную беседу, высказывали предположения о «Ходячих мертвецах», рассказывали о любимых латинских текстах и приглушенно делились тем, как страдали весь прошлый месяц, тайно желая друг друга.
Я собирался поцеловать ее снова, когда она произнесла эти слова, поэтому ограничился тем, что просунул руку под простынь и нашел ее грудь.
– Я люблю, чтобы все было чисто.
– Думаю, это достойно восхищения. Просто нечасто встретишь такое отношение у подобных тебе мужчин.
– Подобных мне? Священников?
– Нет, – она повернулась ко мне и улыбнулась: – Молодых, обаятельных, привлекательных. Знаешь, ты мог бы стать потрясающим бизнесменом.
– Мои братья – бизнесмены, – сказал я. – Но меня никогда не интересовала эта сфера
