Читаем без скачивания Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э. - Пол Кривачек

И аналогично тому, как статуи, увековечившие память полководцев XIX в., изображают их с мечами на поясе, хотя те воевали в век огнестрельного оружия, так и в произведениях искусства Древней Месопотамии, совершенно недвусмысленно выражающих новый героический настрой, центральные фигуры представлены с традиционным для каменного века оружием в руках, а в поле зрения нет ни коня, ни меча.

Около 1120 г. до н. э. Шутрук-Наххунта, царь Элама – государства на юго-западе Ирана, вторгся на вавилонскую территорию и, как делали многие другие вожди-победители, приказал отправить в свою столицу Сузы многие бесценные произведения искусства. Среди них находилась стела из розового песчаника около 2 м в высоту – она была слегка повреждена у вершины и, к сожалению, подверглась эрозии, но, вероятно, все еще оставалась целой, когда ее увезли в качестве трофея из Сиппара – города бога солнца. Ее сделали за более чем тысячу лет до этого по приказу Нарамсина – третьего преемника Саргона и почти наверняка его внука. Для многих ассириологов это был самый выдающийся аккадец из всех, возглавлявший империю на протяжении десятилетий, когда она достигла таких больших размеров, что могла называться страной, включавшей «четыре стороны света».

Эту стелу изготовили в память о победе Нарамсина над племенами Загросских гор – луллубеями. Помимо того, что это выдающееся произведение искусства, претендующее на почетное место в списке величайших творений человечества, даже беглый взгляд показывает, как далеко продвинулись скульпторы за два века или около того со времен правления шумерских царей, изображенных на стеле с грифами царя Эаннатума.

Формальное расположение резных фигур было забыто. На стеле с грифами, как и на других шумерских скульптурах, вроде вазы из Варки, поверхность поделена на горизонтальные полосы, быть может ведущие свое происхождение от строк, на которые делится письменность, как рассказ об истории в картинках, если рассматривать их в правильном порядке. Здесь же, наоборот, вся поверхность являет собой единую композицию, выражающую, словно на фотографии, момент триумфа Нарамсина. Это не схема, а картина.

Место действия – поросшие лесом горы. Нарамсин со своими воинами поднимается по склону к вершине. Царь, вооруженный копьем, луком и боевым топором, идет впереди; за ним движутся два знаменосца и четыре-пять других воинов. Луллубеи были наголову разгромлены. Нарамсин изображен героем: он больше других скульптурных фигур и ногами попирает двух своих врагов. Еще двое – один совершенно безоружный, а другой со сломанным копьем – молят о пощаде; один человек, лежащий на земле, пытается вытащить из своей шеи стрелу, а еще двое летят в пропасть вниз головой. Каждый воин, будь он победителем или побежденным, изображен как отдельная фигура, как часть в общей массе.

На стеле с грифами царя Эаннатума самой крупной и важной фигурой является образ бога Нингирсу, изображенный с одной стороны монумента; бог держит в своей огромной сети захваченное вражеское войско. В тексте говорится, что победу одержал бог, а Эаннатум – лишь его послушный представитель. На стеле Нарамсина победа принадлежит царю. Да, боги тоже изображены, но лишь в виде двух звезд на небе. Здесь на самом Нарамсине надет шлем с рогами – символ божества. Это не отклонение от нормы: в какой-то момент правления этого царя в письменных документах перед его именем появилось слово DINGIR, клинописный символ которого похож на звезду и указывает на то, что последующее затем имя относится к богу. Может показаться, что в годы своего правления Нарамсин стал объектом поклонения. «Нарамсин Сильный, царь Аккада… – объясняет текст, дата написания которого неизвестна, – когда все четыре стороны света были ему враждебны, вышел победителем в девяти сражениях за один год благодаря любви к нему богини Иштар и взял в плен тех царей, которые поднялись против него.

Из-за того что он сумел сохранить свой город в переломный момент, горожане попросили Иштар в Эанне [здесь следует длинный перечень божеств другого города]… чтобы он стал богом их города Аккада. И они построили для него храм в центре Аккада».

Разумеется, это ничего не говорит нам о том, что могло означать обожествление правителя для жителей империи, но мы по меньшей мере должны признать, что произошло важное изменение в отношениях между небесами и землей, богами и людьми.

До этого момента цивилизация основывалась на вере в то, что человечество создали боги для своих целей. Города – хранилища цивилизации были основаны богами и возникли, видимо, как священные паломнические центры. Каждый город считался творением и домом конкретного бога: «настоящая жизнь» была та, которую проживали боги в своем царстве, а то, что происходило здесь, на земле, – это в значительной степени не относящиеся к ней второстепенные события.

Век Саргона и Нарамсина сместил фокус на мир людей и ввел новое понимание значения вселенной, что сделало людей, а не богов главными объектами истории Месопотамии. Теперь человечество стояло у руля. Мужчины и женщины стали владыками своих собственных судеб. Да, люди оставались набожными, по-прежнему в храмах приносили жертвы, делали возлияния, проводили обряды и при каждом удобном случае произносили имена богов. Но религиозность в этот век была совершенно иного рода. Когда Саргон назначил собственную дочь на должность жрицы Эн, которая, возможно, являлась аналогом должности управляющего или исполнительного директора храма бога луны Нанны в городе Уре – главного храма среди всех храмов луны, она привнесла элемент героического стиля бронзового века в саму религиозную практику. Даже здесь фокус сместился с небес на землю, от богов к людям, в них верующим. Дочь Саргона стала первым установленным автором в истории и первой, выразившей отношения, складывавшиеся между нею и ее богом.

Жрица Зирру, бога Нанны

В то время как язык, на котором говорили при дворе царя Саргона в северной части аллювиальной равнины, был семитским, и его дочь при рождении получила бы, без сомнения, семитское имя, при переезде в Ур (сердце шумерской культуры) она взяла себе официальный шумерский титул «Энхедуанна» – «Эн» (главный жрец или жрица), «хеду» – украшение, «анна» – небеса. Она переехала в большой и похожий на лабиринт религиозный комплекс Гипару в Уре, объединявший храм, жилье для священнослужителей, трапезную, кухню, купальни, а также кладбище, где хоронили жриц, хотя некоторых из них погребали под полами их домов. Документы наводят на мысль, что этим умершим жрицам продолжали делать жертвоприношения. Один из наиболее поразительных артефактов – физическое доказательство существования Энхедуанны, найденное в напластованиях нескольких веков после ее смерти, заставляет думать, что ее помнили и почитали еще долго после падения династии, которая назначила ее управлять храмом.

Этим артефактом является разбитый алебастровый диск, найденный при раскопках Вулли в 1926 г. На его обратной стороне есть надпись: «Энхедуанна, жрица Зирру бога Нанны, супруга бога Нанны, дочь Саргона – царя Киша… сделала алтарь и назвала его „Возвышение – небесный престол“». На его передней части после реставрации по отдельным кускам, найденным землекопами, имеется барельеф, имитирующий отпечаток цилиндрической печати с изображением самой жрицы, одетой в складчатое шерстяное платье, выполняющей свои религиозные обязанности, стоя позади обнаженного бритоголового жреца, который наливает жертвенный напиток. Справа от нее находятся две фигуры – одна с жезлом в руке, а другая – с кувшином или ритуальной корзиной. Жрица стоит с поднятой в благочестивом жесте рукой. Выражение ее лица, показанного в профиль, суровое. У нее мясистый нос.

Также среди обломков нашли печати и их оттиски, которые подтвердили ее пребывание в храме и выявили помимо прочего следующих персонажей: «Адда, управительница Энхедуанны», «О Энхеддуанна, дочь Саргона, писец Сагаду твой слуга» и – очень мило – «Илум Палилис, парикмахер Энхедуанны, дочери Саргона», хотя обладание таким чрезвычайно дорогостоящим предметом, как цилиндрическая печать из лазурита, означает, что это, вероятно, был смотритель дворцового отдела париков и косметики.

Сидя в своей комнате или, возможно, кабинете – ведь управляющей таким большим и престижным учреждением, как храм Нанны в Уре, наверняка были предоставлены самые лучшие апартаменты для работы – в красивой прическе, сделанной Илумом Палилисом и его подручными, занимаясь диктовкой своему писцу (быть может, тому самому Сагаду, печать которого нашел Вулли), Энхедуанна оставила след в истории, сочинив под своим собственным именем более сорока необычных литургических произведений, которые копировались и переписывались на протяжении еще почти 2 тысяч лет.

Ее сочинения, хотя и были заново открыты лишь в наше время, долго оставались в древности образцами просительной молитвы. Через вавилонян они вдохновили составителей молитв и псалмов еврейской Библии, повлияли на греческие гимны Гомера. Благодаря им даже в раннехристианских гимнах слышны слабые отзвуки сочинений Энхедуанны.