Читаем без скачивания Дочки, матери, птицы и острова (сборник) - Галина Щербакова

Теперь она точно знала, кто. Мужчина, который обеспечен, – это и во-первых, и во-вторых, и в-третьих… Потому что бедность – это всегда скрытая угроза спитого чая, конечно, есть вариант богатого скупердяя. Но это-то она поймет сразу. На это у нее уже есть нюх.

Тут хочется потоптаться на свойствах русской женщины, которая если уж сподобится чему-нибудь обучиться, то нет ей равных, но как бы не задеть этим национальные свойства других женщин. Они ведь супротив этого аргумента могут выставить свой. Какая-нибудь американка скажет: «Да я до русских глупостей просто изначально не могу дойти!» А еврейка вообще может позволить хамство в виде заявления, что у русских все мимо рта, а гойка, так та испокон соображает медленней времени. Но это между делом. Антракт к третьему акту. Вернее, второму. Второму мужу в законе нашей не бедной и не несчастной Лизы, а очень энергичной и уверенной на этот раз в себе женщины, знающей кого и знающей как…

Да, он был обеспечен, Павел Кузьмич. Он купил халупу в их дачном поселке и за лето (!) превратил ее во дворец. Машины мотались туда-сюда, звенели сгружаемые металлические решетки с собачьими мордами в орнаменте, кирпич как бы сам собой складывался в арку, догоняя по росту рябину и, безусловно, соревнуясь с ней в цвете. Радость души возникала, когда виделась такая спорость в деле. И если не стоять долго и не ждать, когда радость, скособочившись, превратится в зависть, то возникновение Павла Кузьмича на сорок пятом километре Ярославской дороги можно было считать безусловным благом.

Лиза пережила два чувства последовательно – радость красоты (отягощенная плодами рябина в кирпично-терракотовом проеме арки) и зависть: живут же люди! И все у них, сволочей, есть. Хорошую бы бомбу на этот участочек и его хозяина, а тут хозяин вышел и – хотите верьте, хотите нет – на серебряном подносе вынес глубоко задумавшейся женщине яблоки «Слава победителю».

Роман сразу набрал большую скорость, а потому миновал многие остановки пути: ухаживание, знакомство с интересами, изучение характера и даже – смех! – сближение телами.

Когда мчишься с горки – не до этого. После Сергея Николаевича с его расписанием заварки чая Павел Кузьмич с его серебряным подносом, на котором всегда лежало что-то изысканное, не из сельмага и даже не от Елисея, конечно, притупил рецепторы Лизы. Отставник, вдовец, дети при деле, достатке и очень далеко – это же все положительные стороны, как их ни поворачивай. «Хорошая пара», – сказала мама, а материнский инстинкт – это почти наука. Сергей Николаевич так воспринят не был. Мама, надо сказать, губки на него поджимала. Чувствовала.

И была свадьба. И пронес он ее через арку, хотя было уже холодно, и Лиза была в тяжелом длинном осеннем пальто, которое слегка волокнулось по земле в момент поднятия драгоценной ноши. Конечно, своя ноша как бы не тянет, но Павел Кузьмич лицом слегка набряк, однако дело недолгое, вот уже Лиза на своих ногах, Павел Кузьмич сделал незаметную для других дыхательную гимнастику, лицо вернулось к естественным формам, и тут… Даже неизвестно, как тактично перейти от такого хорошего и умного начала к быстрому и глупому концу. А перейти надо… Такова паскудность обстоятельств.

Павел Кузьмич только и умел, что строить арки и проносить сквозь них женщин на руках. На этом арочном моменте отношения его с женщинами кончались. Лиза удивилась несказанно. Не потому, что ей так хотелось – объясняла она сотрудницам в отделе, но есть же какие-то нормы отношений! Мама же была возмущена Лизой. «Господи? О чем ты говоришь? Когда все есть! Когда дом – чаша. Подумай головой, отбрось глупости. Они не для нас». Что имела в виду мама, Лиза догадывалась. Бедная мама, бедная Жертва коммунально-квартирного брака. Но она-то, Лиза, – другая! Женщины в отделе сказали: «Заведи… это дело не в семье получается лучше».

Павел Кузьмич претензиями Лизы был оскорблен до глубины души. Он сказал ей прямо: «Ты же не девочка. Если бы у меня фурычило, я бы взял двадцатилетнюю. Я бы целочку взял, а может, и не женился бы, а просто брал их и брал, брал и брал… И кушал с маслом. Но у меня – ё-моё! – ракетно-ядерное прошлое. Вот моя покойная жена это понимала». – «Она успела родить детей», – резонно заметила Лиза. «Неужели бы я пошел на производство детей в своем возрасте? – возмутился Павел Кузьмич. – Я еще нахожусь в мозгу».

Когда Лиза выходила из отдела, женщины смеялись. «Это же надо! Не выяснить такое дело до венца». (Это в фигуральном смысле. Лиза не венчалась, потому как ракетно-ядерный Павел Кузьмич был крутым атеистом, матерым, можно сказать. И то! Можно ли быть верующим, если мир видишь в дырочку ядерного прицела или что там у них вместо дырочки-мушки?) Так вот, женщины в отделе смеялись над Лизой, и им было хорошо. Всегда приятно, когда другой, не ты, простодырый, мягко говоря.

Опускаем, как Лизе искали любовников, как она оскорбилась, узнав об этом, как перестала дружить из-за этого с лучшей подругой. Как затаилась на Лизу мама, взрастившая в себе чувство о порочности дочери. Ведь была же, была та история, в десятом классе. Девочка, ребенок, пошла на такое, страшно вспомнить этот аборт и эту тайну, которая, как ни странно, тайной осталась и на Лизином вороте не повисла, но что с того, если по прошествии лет, и каких лет, порок вылез и обнародовался. Мама от этих мыслей просто закипала.

А время шло. И уже забылось, почему столько лет не разговаривают в отделе две женщины. Мало ли причин и оснований. У всех нервы как оголенные провода.

Однажды в парфюмерном отделе Лиза увидела гадалку-ясновидицу, которая пообещала ей долгую и спокойную жизнь. Гадалка покупала самые дорогие духи, а Лиза только что подумала, что теперь она может себе позволить только четверть суммы, а было время – французскими духами заливалась. Возникло сразу два, даже три раздражения против гадалки. Что врунья. Что может себе позволить любую цену. И еще… Сказала что-то про круг, а не разъяснила. Лиза забыла, что ушла тогда от подробностей сама. Она ведь как думала? Надо знать главную дорогу. А кучерявые детали на этой дороге она создаст сама. Это ее дело, а не судьбы там или провидения. Как это теперь называется… Но тут всплыло про круг, и Лиза пошла наперерез гадалке.

Сколько лет прошло! У гадалки волосы стали седыми, и вес возник возрастной, и подбородок бесстыдно лег на воротник.

– Здрасьте! – сказала Лиза. – Что вы имели в виду, говоря мне про круг? Я у вас была… Помните?

Ясновидица развернулась так, чтобы пройти, не затронув Лизу. Как бы она боялась замараться, а на Лизе, между прочим, было новое и довольно дорогое итальянское пальто. Лиза этот жест-движение заметила, более того, в душе просто возмутилась, но она знала главный закон жизни: ради большой цели мелочью можно пренебречь. Даже если это чья-то брезгливая морда. Не баре, перетерпим…

Гадалка уходила от Лизы споро, как будто она и не полная, и не шестидесятилетняя, пришлось пойти ей наперерез и загнать между стеной дома и телефонной будкой.

– Вы меня помните? – безоговорочно спросила Лиза. Конечно, у загнанной в угол женщины, кто бы она ни была, был беспроигрышный вариант: не помню, не знаю, много вас тут ходит, если каждого держать в голове, то какую же это надо иметь голову… И так далее. Но ясновидица, не глядя Лизе в лицо и сдувая с воротника нечто невидимое, ответила, что помнит и что знает…

– Будете ходить по кругу, пока не поймете, – сказала она.

– Что? – железно спросила Лиза. – Что это такое я должна понять?

Но гадалка, как оказалось, уже выходила из западни и теперь уже смотрела Лизе в глаза, смотрела прямо и даже как бы ощупывала симпатичный Лизин овал, слегка обмякший в процессе жизни.

– Какая законченность типа, – пробормотала ясновидица. – Долгий, долгий путь…

– Это я уже слышала, – ответила Лиза. – А дальше?

– Жить! – засмеялась гадалка. – Жить!

И она просто прыгнула в толпу, замечательное место, чтоб тебя не достали.

А вечером Лизу побил пьяный. Он шел ей навстречу и кричал песню. Лиза почувствовала, как в ней подымается и растет классовое чувство. Эти алканы. Этот мусор жизни. Вот кого надо в газовые камеры… И думать нечего. На этой христианской мысли Лиза и получила в ухо. Не боль, не гнев – изумление было первым Лизиным чувством. Какая четкая последовательность, она подумала – он ответил. Незамедлительность результата. Пьяный уходил с той же песней, Лиза терла ухо, потом она споткнулась о задравшийся край асфальта, едва не упала, домой вернулась с тахикардией и сказала маме: «Пьяного встретила, он меня ударил». Мама взбутетенилась, подвела Лизу под лампу, но никаких следов не нашла.

– А были бы?.. – философски заметила Лиза.

Весь вечер она была тихая, задумчивая, смотрела телевизор и вздыхала, вздыхала…

Слава богу, к утру все забылось, кроме бешеных цен на французские духи. Это надо до такой степени издеваться над народом!