Читаем без скачивания Книга и братство - Айрис Мердок

Джерард, который устроил Тамар, нашел работу и для Гулливера, но тот почти тут же лишился ее. Джерард был «очень добр» и дважды приглашал Гулливера зайти к нему, но Гулливер теперь избегал его. Так сказать, стыдясь своей неудачи, он начинал понимать, что это одно из свидетельств испытания. Работа, которую нашел ему Джерард, представляла собой должность «научного сотрудника» при печатниках и дизайнерах, специализировавшихся на книгах по искусству. Позже он заподозрил, что его должность была создана в угоду Джерарду. Фактически же Гулливер был мальчишкой на побегушках, а потом от него потребовали поработать за отсутствующего грузчика и таскать книги. Грузчик не вернулся на работу, Гулливер, которому надоело таскать книги, потребовал, чтобы его использовали в соответствии с должностью. Ему ответили грубостью, и он ушел.

Гулливер изучал английский в Лондонском колледже и вышел оттуда с хорошим дипломом и массой потенциальных талантов. Он прекрасно проявил себя в студенческом театре и подумывал о карьере актера. Еще ему хотелось стать писателем, издавать журнал левого направления, заняться политикой, тоже от левых. Поступил в театральную школу, решив, что неплохо бы стать режиссером или театральным художником. Но ушел оттуда, потому что кто-то предложил ему писать книжные рецензии, и еще захотелось написать роман. Рецензии пошли хорошо, он закончил роман, но не смог найти издателя. Он попытал удачу на Би-би-си, и его взяли постановщиком-стажером на радио. Он попробовал перевестись на телевидение, но не получилось. Второй роман он тоже не смог напечатать. Гулливер посчитал, что всему виной нехватка времени, и ушел с Би-би-си, чтобы жить на сбережения и целиком посвятить себя сочинительству. Он опубликовал несколько рассказов, один из которых переделал в пьесу для телевидения. Толкнулся было снова на Би-би-си, но ничего не вышло, и тогда устроился в театральную труппу. Иногда играл, иногда выступал ассистентом режиссера, его даже приняли в профсоюз актеров, но все это продолжалось недолго. Тогда он стал театральным критиком в литературном журнале. Так прошли годы, и теперь Гулливеру было уже за тридцать. До сих пор ему нравились его приключения, конечно, он всегда мог «заняться серьезным делом». Тем временем положение постепенно ухудшалось. На заветную должность редактора его не взяли, журнал больше не мог позволить себе такую роскошь, театральная труппа распалась. Все испытывали нехватку средств, все экономили. Он написал еще несколько рассказов, но никто их не печатал. У него не хватило духу сесть за новый роман. Ко времени летнего бала он был без работы уже несколько месяцев.

Последние годы несчастливого детства и все счастливое время студенчества и впоследствии Гулливеру помогало убеждение, что он очень красив и беспутен. В студенческом театре и в начале аспирантуры он был хорош собой и привлекал внимание обоих полов. И с теми, и с теми он чувствовал себя совершенно свободно, но со своими завышенными ожиданиями не нашел желанной прекрасной пары. Как личность беспутная, он одно время часто посещал разные, как говорили, «злачные» бары, где собирались геи. Напяливал черную кожу, ремни, усеянные заклепками, цепи, соответствующие башмаки. И сам не понимал, то ли это игра, то ли смелый и оригинальный способ узнать реальную жизнь. Кругом много говорили об «идентичности». Но, бывая в гей-барах, он не мог отличить притворное от настоящего. Позже он удивлялся, как его только не убили. Джерарду он об этом времени никогда не рассказывал. Что еще он не рассказывал ему, так это что в одном очень специфическом гей-баре он услышал, как упомянули имя Джерарда. Разумеется, Джерард близко не подходил к подобным заведениям, но люди в них говорили о нем. С Джерардом он познакомился, когда тот спасал маленький авангардный театрик в Фулеме, оказав финансовую помощь, и появился там раз или два. Однако театр долго не протянул. Гулливер не остался равнодушен к Джерарду, но никак не ожидал с его стороны такого рода внимания, все знали, что в тот момент у Джерарда не было любовника. Гулливер был весьма польщен тем, что друзья Джерарда приняли его в свой круг и даже (когда Джерард почувствовал себя виноватым за связь с ним) приняли ассоциированным членом в Братство книги. На деле, Джерард обычно был настолько скрытен, что «поддержка», которую, по его мнению, он оказывал Гулливеру, существовала лишь в его воображении и вряд ли была заметна другим.

Гулливер продолжал искать работу, постепенно снижая претензии и смиряя гордость. Он обращался на Би-би-си, в Британский совет, Лейбористскую партию, местный муниципалитет, Лондонский университет. Подавал на грант для продолжения образования, но получил отказ. Конечно, он пробовал попасть на сцену, но это было безнадежно, когда отличные и опытные актеры сидели без работы. Он энергично расширял круг поисков, предлагал себя в качестве школьного учителя по любому предмету или социального работника. Обнаружил у себя множество неожиданных талантов и неиссякаемый энтузиазм: прекрасно умел обращаться с детьми, со стариками, с душевнобольными, с животными, был очень молод, очень зрел, очень опытен, очень разносторонен, готов учиться чему угодно. Но на что было надеяться, когда, как оказалось, на каждое место претендуют сотни человек. Он еще не пробовал устроиться швейцаром, официантом, разнорабочим на фабрику, полагая, что его не возьмут, и считая, что это в любом случае будет отчаянным, возможно, убийственным шагом. Еще оставались сбережения, не иссякла надежда; но теперь он отчетливо сознавал, что, несмотря на его молодость, таланты и университетский диплом, может больше никогда не найти работы.

В свое время Гулливеру доводилось жалеть безработных и ругать правительство. Теперь он на собственном опыте познал, что такое не иметь постоянной работы. Часто он с возмущением думал, что это так несправедливо, он этого не заслужил! Едва он просыпался утром, как его одолевали черные мысли. Он еще не понимал насколько одинок или какое одиночество ему предстоит. Он был одиноким в детстве, но в студенческие годы казалось, что впереди у него радужное будущее, положение в обществе, неизменный тесный круг друзей. Теперь он обнаружил, что если ты безработный и не имеешь денег, то можешь стать никому не интересен. Понял, как это «субъективно» и зависит даже от болтовни благодетелей человечества, которые вечно готовы сожалеть и сокрушаться о том, что им не доводилось испытывать. До чего же было абсурдно чувствовать себя таким пристыженным, замаранным, бесполезным. Он просто знал, что столкнулся с какой-то враждебной силой и катится в бездну, из которой ему никогда не выбраться. Он представил, каким будет через несколько лет: согбенная, шаркающая фигура, просящая милостыню у старых друзей. Цветущая молодость позади, телесная красота длится лишь краткий миг, плоть становится дряблой, покрывается пятнами. Он начинал испытывать отвращение при взгляде на молодых мужчин — ужасный симптом. Скоро будет не в состоянии следить за своей внешностью, а это необходимо, когда ищешь работу. У него не было семьи, куда можно было бы вернуться, он почти не помнил отца, страдал от злобного отчима и сводных братьев и сестер, был чужим для матери, которая возненавидела его. Позже он получал удовольствие, демонстрируя презрение к ним, и порвал всякую связь с ними. Так что идти было некуда. Скоро придется покинуть и скромную квартирку, которую он снимал. Он продал машину, отказался от телефона и избегал литературных друзей, любивших встречаться за дорогим ланчем. Он не мог ни принять помощь от Джерарда во второй раз, ни явиться к нему в своем теперешнем жалком виде. Дженкин уже трижды присылал открытки, но Гулл не понимал, чем тот способен помочь ему. Гуллу было приятно, когда Роуз позвонила ему и, поскольку телефон был отключен, написала, приглашая на коктейль. Он, конечно, отказался. Послал ей анонимно цветы. Это слегка подбодрило его.

— И что-то непонятное и маленькое каталось по ее комнате, похожее на мячик. Она сказала, чтобы я ни в коем случае не дотрагивалась до него. Я было хотела поймать его, но он не давался в руки, все куда-нибудь закатывался. Я так и не поняла, живое это что-то или нет.

— Но послушай, твоя бабка не была настоящей колдуньей, то есть настоящих колдуний вообще не бывает, есть просто несчастные ненормальные создания или мошенницы, которые делают вид…

— Думаю, она была повитухой, скорей всего, неофициально, но все знала о травах, обычно собирала их в полнолуние. Если хочешь кому-то навредить, то собирать надо, когда луна на ущербе…

— Наверняка была сумасшедшая…

— Не была она сумасшедшей, и даже мошенницей не была… ты не понимаешь, колдовство — это древняя религия, куда древней христианства, чтобы повелевать вещами. Думаю, она ненавидела родителей, они принадлежали к какой-то суровой христианской секте, она ненавидела христианство.