Читаем без скачивания Мой любимый враг (СИ) - Шолохова Елена

«А у нас будет», – возразила я сама, пытаясь прогнать тягостные мысли прочь. И прибавила шагу, догоняя наших.

Комнаты здесь были и на двоих, и на троих, и даже на четверых.

Нас заселили вдвоем с Филимоновой в двухместную. Шлапаков не преминул отпустить шуточку, вспомнив прикол трехнедельной давности:

– Отчаянная ты, Филя. Смотри, потом не жалуйся на жуткий храп Ларионовой.

Придурок издал утробный рык, и пацаны захохотали.

– Кончайте базар! – гаркнул Попович. – Вещи относим по комнатам и марш в столовую. Там уже завтрак на подходе.

Наша с Филимоновой комната, а по сути – каморка, в которой едва втиснулись две узкие койки и две тумбочки, оказалась в самом конце коридора. Филя закинула свой рюкзак и отправилась на зов Поповича завтракать. А я не удержалась – достала телефон, присела на кровать и быстренько набрала сообщение. Все-таки перенервничала я порядком.

«Привет. Мы в корпусе 3/1. А вы?».

Дима отозвался почти сразу.

«Привет. А нас заселили в корпус 1/2.»

«Наши пошли в столовую»

«Наши тоже собираются»

«А ты пойдешь?»

«Я хочу тебя увидеть»

«Приходи сюда. У меня комната 221. На втором этаже»

Я достала из сумки зеркальце. Критически себя оглядела. Подумав, сняла резинку и распустила волосы. Вчера, в подъезде, Дима шептал, зарываясь пальцами в пряди, что они у меня самые красивые на свете. Затем слегка расстегнула молнию на олимпийке, открыв шею.

И, вздохнув, села ждать. Сердце сладко замирало в предвкушении скорой встречи. Сколько ему понадобится, чтобы найти наш корпус? Минут пять, шесть, десять? Но не прошло и пары минут, как в коридоре послышались шаги. Сначала я решила, что кто-то из наших вернулся, но нет, шли именно к нашей комнате. И через секунду-другую дверь тихонько приотворилась.

Ого, как Дима быстро! Я радостно поднялась с кровати, шагнула на встречу и в недоумении остановилась. В комнату вошёл Попович и тихо затворил за спиной дверь...

31

В комнату вошёл Попович и тихо затворил за спиной дверь.

Я невольно отступила, чувствуя, как в груди волной поднимается паника.

«Да нет, он ничего мне не сделает, он же учитель! Он не может…», – успокаивала я себя в мыслях, но чувствовала, как, несмотря на все доводы, внутри нарастает нервная дрожь.

Попович оглядел нашу тесную комнатушку, оклеенную зелеными обоями, рюкзак Филимоновой на койке у окна, мои разложенные на тумбочке вещи: зеркальце, расческу, резинку для волос. Потом уставился на меня.

– Почему не пошла в столовую? – спросил он, делая шаг вперед.

Несмотря на невинный вопрос, тон его был до омерзения мурлыкающим, а взгляд, которым он ощупывал меня сантиметр за сантиметром, сально блестел.

– Как раз туда собиралась, – вымолвила я не своим голосом.

– Что-то долго ты… все ваши уже там. Сказано же, вы должны слушаться меня и Александру Михайловну. Мы ведь за вас головой отвечаем, – продолжал он мурлыкать, буквально облизывая взглядом мою шею, грудь ключицы. Я пожалела, что расстегнула олимпийку.

– Я сей…

– От вас всего-то и требуется соблюдать дисциплину. Делать то, что велено, – не дал мне ничего сказать Попович. – И не своевольничать.

– Я не своевольничаю, – выдавила я и непроизвольно взяла с кровати сумку, словно пытаясь ею прикрыться или защититься. Хотя он пока ничего такого и не делал, только смотрел.

– Как же? – пухлые влажные губы расплылись в кривой улыбке. – Почему же ты тогда здесь, одна, а не со всеми?

Бред какой-то…

Тут дверь снова распахнулась. Дима! Боже, как я была рада его видеть! Как никого и никогда. Он остановился на пороге, недоуменно глядя то на меня, то на физрука.

Попович же моментально изменился в лице. Сделался строгим. Но я успела заметить секундный страх в тот самый миг, когда он только услышал шум за спиной. Безотчетный страх, как у вора, которого застигли врасплох. Может, физрук и не хотел ничего преступного совершить – все-таки он не сумасшедший и должен понимать, что его и посадить могут. Но мысли у него определенно были самые гадкие. Иначе откуда этот страх?

– Еще раз повторю, Татьяна, впредь никакой самодеятельности. Сказано идти в столовую или ещё куда, значит – идешь со всеми в столовую. Понятно?

Я заторможено кивнула, подмечая, что тон его тоже стал совсем другим. Менторским. Без тени игривости, без малейших скользких намеков.

Попович мельком осмотрел Димку, который ответил ему хмурым тяжелым взглядом, и вышел, бросив через плечо:

– Поторопись.

Как только за ним закрылась дверь, Дима спросил:

– Что ему надо было?

– Ты сам слышал. Пришел зачем-то. Привязался с этой столовой…

Про свои подозрения я постеснялась Диме говорить. Язык не повернулся. Да и всякий раз, когда у меня случались подобные моменты с Поповичем, все кругом начинали кричать, что я всё выдумываю, что у меня паранойя, что я клевещу на распрекрасного физрука. Рютина вообще однажды заявила, что я выдаю желаемое за действительное. Дуры…

– Странный он какой-то.

– Да ну его, – отмахнулась я. – Лучше скажи, почему вы так долго?

– На заправку заезжали… А ты... ты очень красивая…

Я смущенно улыбнулась. Дима больше не хмурился. Он смотрел на меня так, будто мы сто лет не виделись и наконец встретились.

Потом мы всё же отправились с ним в столовую. Неплохо подкрепились, ну я во всяком случае, Дима, по-моему, к каше не притронулся, а после завтрака нас созвали на центральную площадку. Довольно просторную с небольшой деревянной трибуной и флагштоками.

Нас выстроили в две шеренги напротив друг друга, слева и справа от трибуны, за которой топтались оба физрука, наша Александра Михайловна и химичка, Ольга Юрьевна, классная ашек. И ещё какой-то незнакомый тип.

– Это, по ходу, директор лагеря, – сообщила всезнающая Филимонова.

И она оказалась права. Он представился, сказал пару фраз в духе «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Потом взял слово Попович:

– Мы долго думали, в каком формате провести сегодняшние соревнования. Как обычно – эстафеты и всё такое прочее – или что-нибудь новенькое. И вот Юрий Георгиевич предложил блестящую идею, а мы все одобрили. Уверен, вам тоже понравится. Это будет не просто соревнование, это будет военная игра…

В общем, суть блестящей идеи заключалась в том, чтобы мы, две команды противников, бегали по лесу на территории лагеря и искали поклажи. Места, где они спрятаны, были помечены на самодельной карте синими крестиками. Всего тринадцать крестиков – а, значит, и тринадцать поклаж. Какая команда быстрее, ну или больше, отыщет, та и победила.

Хотя нет, там имелись еще нюансы. Нам всем нацепили на рукава что-то вроде повязки. Ашкам – красные, а нам – жёлтые. Так вот мы, помимо розыска поклаж, должны еще и «убивать» противника. То есть срывать эти самые повязки и забирать себе. Сорвал – значит, убил. Потом все трофеи сдать либо Поповичу, либо физруку парней, Матвейчуку. А когда будет подсчет итогов, учтутся не только найденные поклажи, но и кто сколько врагов «ликвидировал».

И за победу, между прочим, пообещали приз. Хотя наши с ашками без всяких призов, исключительно ради морального удовлетворения, готовы биться в любое время. А победить – это прямо вопрос чести.

– Ну что, орлы, – прогремел раскатистым басом Матвейчук, – готовы доказать всем, кто из вас сильнее, быстрее, находчивее? Словом, чья команда круче?

Пацаны и нашего класса, и 11 «А» гарканули дружным хором:

– Дааа!

Девчонки, чуть тише, тоже поддержали боевой клич.

– В таком случае сейчас расходимся по своим корпусам, готовимся к бою, получаем всё необходимое, а в одиннадцать тридцать, начинаем…

Со обеих сторон поднялся галдеж.

– А можно пленных брать? А если друг у друга сорвут повязки? А как поклажи выглядят? А бэшек на два человека больше, это нечестно…