Читаем без скачивания Возвращаясь к себе - Елена Катасонова

— Вот-вот, — ухватилась за ее слова Катя. — Ты как чумная. И не морщись, пожалуйста, со стороны виднее. Я уже этого твоего старика ненавижу!

— Он не старик, — обиженно возразила Лена.

— Старик! — стукнула кулаком о спинку дивана Катя. — Ты ему в дочки годишься!

— Видела бы ты его, — упрямо не соглашалась с подругой Катя. — Сама бы влюбилась.

— Еще чего! — фыркнула Катя. — Мне эти старперы…

— Катя, — взмолилась Лена. — Не надо!

— Хорошо, — мирно сказала Катя. — Не буду. Но ты страдаешь, и мне за тебя обидно. Эти ваши встречи на каких-то конспиративных квартирах, его вечные жалобы на жизнь, на жену…

— Но ему правда плохо…

— И все ты должна понимать, — не слушала подругу Катя, — ему сочувствовать, его жалеть, сострадать… То ему, видишь ли, опять не пишется, то его надуло коммерческое издательство, то болеет жена, то дурит сын…

— Катька, это невеликодушно!

— Пусть! — тряхнула головой Катя. Золотые кудряшки упали на лоб. — Пусть! — Карие глаза смотрели сердито. — А теперь еще разродилась кошка, так не можешь ли ты куда-нибудь пристроить котят? Меня эти котята твои доконали! Вот пусть они вырастут, набросятся на него всем скопом и его загрызут!

— Катька, — засмеялась Лена. — Это же не щенки, а котята! Загрызть не могут при всем желании. В крайнем случае исцарапают.

Катя взглянула на Лену и засмеялась тоже. Через минуту обе уже хохотали до слез.

— Это вы так готовитесь к сессии? — заглянула в дверь Вера Николаевна, Катина мама. — Что вас так рассмешило? Философия искусства? Извечная проблема прекрасного?

— Ой, не могу. — Катя повалилась в изнеможении на диван. — Умираю.

Вера Николаевна с улыбкой смотрела на дочь. «Какая ты смешная, девочка моя…»

— Отсмеетесь и — в кухню, — распорядилась она. — Обед уже на столе.

Отсмеялись. Пообедали. И вернулись в Катину комнату.

— Правда, Ленка, давай заниматься, — серьезно сказала Катя. — А то, пожалуй, вылетим из нашего УНИКа как пробки.

— Не вылетим, — не согласилась с подругой Лена. — Плата за обучение медленно, но верно растет, аккредитации нет как нет; выгонять, стало быть, нас невыгодно.

— А что делать? — призадумалась Катя.

— Еще есть время, — не очень уверенно сказала Лена. — Может, к пятому курсу что-то решится? Димка, правда, не верит. Говорит: «Переходи на заочный и айда к нам на фирму, пока есть места».

— Твой Димка умный, — уважительно протянула Катя. — Стоит перекинуться парой слов, и с ним все ясно. Хотя, конечно, зовет на фирму не совсем бескорыстно: к себе поближе. Может, действительно перейти на заочный?

— Не знаю.

— Глупая ты, Ленка, — вздохнула Катя. — Такой парень рядом…

— Мы с ним друзья, понимаешь, друзья, сколько можно тебе говорить, — нахмурилась Лена.

— Друзья… — иронически хмыкнула Катя. — Да он влюблен по уши, сразу видно. Тогда, на Новый год, глаз с тебя не спускал. С ним разговариваешь, он отвечает, а сам все следит за тобой взглядом — как ты танцуешь с каким-нибудь Костей.

— Правда? — удивилась Лена.

— А то! — фыркнула Катя. — Умный, красивый, зарабатывает прилично — Костя сказал. Что тебе еще нужно, говори! — неожиданно потребовала Катя.

Вопрос застал Лену врасплох.

— Не знаю, — смутилась она.

— Зато я знаю, — заявила Катя. — Твой знаменитый писатель мешает.

— Миша тут ни при чем, — глядя в пол, пробормотала Лена.

— Да уж! — не поверила ей Катя. — Так, поехали дальше.

И она открыла пухлую монографию их послезавтрашнего экзаменатора.

«Какой ужас: я полюбила глупого человека!» Сразу два открытия — Миша, оказывается, элементарно глуп, но она его любит. Так вот почему так безнадежно скучна его проза, как она сразу не догадалась? Да уж, в книгах, как видно, не спрячешься, недаром когда-то сказал Флобер — к нему все приставали, с кого он писал свою Эмму: «Мадам Бовари — это я»».

Ну да, правильно: это я — мои мысли, мои слова, мой взгляд на действительность, моя философия жизни.

Лена едет к себе, в Нью-Васюки — так по-прежнему называет она свой голый, унылый район, — пораженная внезапным прозрением. Нет, качает она головой, не внезапным. Оно накапливалось постепенно — из слов и фраз, беседах о вещах посторонних — литературе, политике, развязности комментаторов, и наконец количество перешло в качество, как всегда неизменно бывает. Так вот почему он все жалуется, стенает: ему просто не о чем говорить! Как посмеялся бы Димка, если б знал, на кого его променяла Лена. С ним-то всегда интересно: мир Димы огромен — его особый, духовный мир, и как ярко отражается этот мир в его очерках и эссе, появляющихся время от времени в пока живых еще «толстых журналах».

«Это он меня заставил сравнить, — понимает вдруг Лена. — Вечно он мне портит жизнь!» Но тут же осознает, что это несправедливо. И без Димки настал бы час, когда стало бы все ослепительно ясно: она полюбила глупого женатого человека. А еще говорят, что любовь слепа. Кое-что она все-таки видит…

Мама тоже любит женатого — такая у них обеих, видно, судьба, общая, беспощадная карма. Но мамин Леша женат как-то странно, наполовину. Теперь, когда выросла Лена и он перестал стесняться, он вообще, можно сказать, переселился к ним в дом, даже обеды готовит, если случится приехать с работы раньше.

— Ну, я пошел встречать твою маму!

Приходят оба веселые, раскрасневшиеся, топают в прихожей ногами, сбивая прилипший снег.

— Ух, замерзли!

— Что так долго? — недовольно спрашивает Лена.

— А мы гуляли.

«Гуляли»… Будто им по семнадцать лет!

Переговариваясь и смеясь, они вместе накрывают на стол и зовут ужинать Лену. За ужином смотрят исключительно друг на друга, смеются чему-то, понятному им одним, и Лена невольно чувствует себя лишней.

— Иди-иди, мы сами все приберем.

Лена уходит к себе, садится к столу, но вместо того, чтобы готовиться к очередному экзамену, думает о маме и Леше. «Нет, неправда, — мысленно спорит с Катей. — Вот мама с Лешей… Не занимаются же они любовью? Они просто любят друг друга. Им и посуду вместе мыть весело, и гулять на морозе, и по телефону они разговаривают часами…» Лена откладывает учебник, сидит, подпершися, и, не мигая, смотрит на лампу, прикрытую колпачком. О чем, интересно, они говорят — не наговорятся? Особенно в пятницу вечером, когда оба знают, что увидятся лишь через два дня, в понедельник. Небось об этом и говорят. А может, и нет: сколько лет это все длится, может, оба привыкли.

По выходным у Натальи Петровны уйма уроков, ее нет дома весь день. Но вечером глаза у нее печальны, и она чутко прислушивается: ждет звонка. Леша звонит неизменно, и грустные глаза оживают.