Читаем без скачивания Сожженые мосты ч.6 (СИ,с иллюстрациями) - Александр Маркьянов

— Ну что?!

— Командир, что с тобой? — старый штурман в упор смотрел на командира,— что с тобой такое происходит?

— Со мной все нормально.

— Нет, ненормально. Ты что к Димке прикопался? Ну, виноват человек, так что его теперь — расстрелять перед строем?

— Да мне просто надоело, что человек то ли дрова везет, то ли — самолет пилотирует! Как будто с учебки пацан!

— Нормально он пилотирует. Не хуже чем всегда. Остынь, командир. Может, посидишь, отдохнешь?

— А кто сядет? Этот пацан желторотый, что ли?

— Я сяду. Отдохни до посадки, Андрей.

— Да чтоб вы все…

Оборвав фразу, Волынцев повернулся и пошел обратно на свое место.

Вертолеты появились, когда они уже их не ждали. Они лежали, распластавшись навзничь и накрыв собой контейнеры с ракетными установками больше похожие на груды мусора, нередкие в лесах и перелесках вокруг Варшавы. Они могли ждать сутки, и двое и трое — но на этот раз этого не требовалось. Они не успели первый раз перекусить — как над перелеском послышалось «вамп-вамп-вамп» — нарастающий гул вертолетных лопастей.

03 августа 2002 года.

Военный аэродром. Десять километров восточнее Варшавы

Аэродром находился под контролем частей безопасности вот уже третьи сутки…

Собственно говоря, в России (а Польша как бы то ни было была ее частью) офицеры придерживались правила «гусары газет не читают», что приводило в бешенство представителей самых разных общественных групп (в основном связанных с заграницей) пытающихся на что-то распропагандировать нижних чинов и офицерский корпус. Не раз и не два таким горе-пропагандистам, околачивающимся у КП или в тех местах, где собираются после службы офицеры элементарно били морду.

Каждый офицер, выражающий согласие служить в Виленском крае (полтора денежных довольствия и полторы выслуги лет, потому как военное положение) отчетливо понимал, на что он соглашается. Поляки были странным, часто совершенно непонятным для русских народом — они взрывались от таких вещей, на что русский просто не обратил бы внимание. То, за что в России просто набили бы морду, попинали ногами и забыли — здесь представлялось ни много, ни мало — оскорблением нации. Вот ведь размах — нации!!! Если русский полициянт остановил на дороге вдрызг пьяного пана, стреляя по колесам — это повод для митинга. Если как сейчас — произошло подозрительное, непонятное убийство — это вообще спичка, поднесенная к бочке с порохом. Усугубляло ситуацию то, что польские семьи, которым надоедало жить на бочке с порохом, просто снимались со своих мест и уезжали вглубь России. А те в России, кто алкал демократии и четыреххвостки[35] — наоборот, по тем или иным причинам оказывались в Виленском крае, в Польше. Кому-то надоело отмечаться у исправника, кто-то всерьез рассчитывал на то, что рано или поздно Польша освободится от русского ига, изгонит со своей земли оккупантов и превратится в цивилизованную страну, с демократией. Тем более — что история Польши давала надежду на такую демократию, какой в современном мире не было нигде, даже в САСШ[36]. Вот так и получалось — что в Польше скапливались самые анархичные и ненавидящие власть люди, какие только находились по всей Великой Руси.

Капитан армии Его Величества Константин Терентьевич Дмитрюк, в отличие от многих других офицеров и нижних чинов даже во время рокоша, когда аэродром был в бестолковой, надо сказать, «дырявой» осадке, ночевал в городе, показывая тем самым свой гонор и молодецкую удаль. В городе как начался рокош, было неспокойно, ночью стреляли — но это его мало волновало, ибо командир части с началом беспорядков разрешил всем военнослужащим, в том нижним чинам постоянное ношение оружия в том числе — за пределами части. Собственно говоря — постоянное ношение в условиях военного положения не нуждалось в дополнительных разрешениях, оно и так было прямо предписано — но на практике многие командиры частей в мирное время приказом по части обязывали нижних чинов сдавать оружие по выходу из воинской части. Срабатывал неискоренимый принцип «как бы чего не вышло» — не прокатывал он только с офицерами, для которых требование сдать оружие, было равносильно требованию снять с формы погоны.

К КП части Дмитрюк подъехал на велосипеде — городок был недалеко, всего-то три километра — и это расстояние он каждое утро преодолевал на своем железном коне, не только добираясь до части, но и делая зарядку. В этот раз пришлось ехать, оглядываясь — полицейских постов на трассе не было, то и дело по ней на огромной скорости проносились машины с зажженными фарами — опасаясь обстрела, все ездили как… ужаленные. На дорогах теперь был полный бардак, спокойно только там, где успели выставить посты, а таких мест было немного, армия шла вперед, а жандармерия запаздывала, и между ними был немалый разрыв.

КП полка встретил выдвинутыми вперед дозорами на боевых машинах пехоты, хмурыми, прячущимися под дождевиками от то и дело накатывающей мелкой мороси нижними чинами, настороженными, ведущими наблюдение и не выпускающими из рук оружие. Тут же, военные инженеры в спешном порядке укрепляли периметр части — одну линию окопов открыли еще вчера, сейчас землеройные машины спешно трудились над второй — а первую укрепляли сложенными из бетонных блоков временными фортификационными сооружениями. Если не взбунтуются «тяжелые» части, в руки восставших не попадет тяжелая бронетехника — такой линии обороны периметра должно хватить…

Получилось все как всегда — мы так ничему и не научились, несмотря на многочисленный опыт предыдущих восстаний. Митинги с требованием покарать виновных в убийстве какого-то польского профессора переросли в массовые беспорядки, как-то разом в руках у митингующих появилось оружие. Большая часть полициянтов трусливо разбежалось, меньшая часть — примкнула к восставшим. По слухам — из страны убежал король, бросив Польшу на произвол судьбы. Чего-то подобного и стоило ожидать от этого монарха, сибарита и сластолюбца, абсолютно не приспособленного к управлению государством. Ходили и слухи, что наследника престола, цесаревича Бориса видели в рядах митингующих.

Военные части, расквартированные в Виленском крае, делились на две неравные части. Территориальные — скомплектованные из поляков — утратили боеспособность. Часть «солдат» просто разошлись с оружием по домам, часть примкнула к митингующим, часть — бросились под защиту русских частей, опасаясь быть разорванными разъяренной толпой. Только в одном случае командир части дал приказ открыть огонь на поражение по лезущей на охраняемой периметр вооруженной толпе — сейчас он держался в периметре. Пути к отступлению он себе отрезал…

Потом вошли русские части, тяжелые бригады и казаки — после чего большая часть «гвардейцев людовых», жолнеров недоделанных просто бросились бежать.

Снова тот же идиотизм… Тот же самый русский неискоренимый идиотизм. Мы никак не можем понять одной простой вещи: для среднестатистического поляка другой поляк — это, прежде всего поляк, и только потом — изменник, заговорщик, нарушитель периметра и так далее. Поляк — если не произойдет чего-то экстраординарного — никогда не станет стрелять в другого поляка. Русский в русского — станет, русские мыслят по-другому, для русского нарушитель есть нарушитель, а приказ «огонь на поражение» есть приказ, долженствующий быть исполненным. А поляк в поляка стрелять не будет.

Так получилось, что на их аэродроме — большом летном поле первого класса, с тремя бетонными ВПП, способными принимать все типы самолетов — скопились почти все, кто в обстановке разбушевавшегося людского шторма видел спасение в русских военных. При помощи имеющихся на аэродроме частей — случись в первый день бунта штурм аэродрома, они не продержались бы ни часу — но тут начали подходить кадровые части, с техникой, с русским личным составом. Потом поступила команда из Генерального штаба — обеспечить периметр аэродрома, начать процесс эвакуации. Первым делом отправили семьи офицеров и нижних чинов, потом — остальных, кто скапливался у КП военной базы в надежде на помощь и защиту. Эвакуация означала, что готовится силовое подавление мятежа — но приказа почему-то не поступало. Тем не менее — на аэродром прибыли три тяжелых военно-транспортных самолета, на них доставили дополнительный личный состав, спецоборудование и немного припасов. Самолеты сразу загнали в капониры, о том кто на них прилетел и с какими задачами — личному составу части не сообщили.

Потом сообщили, что к аэродрому идут русские части, вошедшие со стороны Буга, а уже через несколько часов они были у аэродрома, по пути так и не встретив более-менее серьезного сопротивления. На этом осада закончилась.