Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

XXII

Громадная стена тисов служила прекрасной защитой от солнца, ветра и недовольных взглядов. Фелисита слишком хорошо знала лицо профессора, чтобы ошибиться в его настроении: он был рассержен, а не рассеян, и девушка предполагала, что знает причину его неудовольствия. Он всегда требовал беспрекословного послушания, а сегодня она снова пренебрегла его запретом и держала Анхен на руках. Только этим она могла объяснить себе тот удивленно-сердитый взгляд, который он бросил на нее при входе в сад.

Фелисита села на скамейку у плотины. Анхен рвала цветы, и Фелисита должна была составлять из них букет для «дяди доктора». Это занятие совершенно поглотило ее, и она не заметила, как профессор вышел из-за стены тисов и быстро приближался к ней. Восклицание Анхен вывело ее из задумчивости, но он уже был подле нее. Она хотела подняться, но профессор нежно взял ее за руку и сел рядом с ней.

В первый раз в его присутствии она потеряла самообладание. Еще четыре недели тому назад она оттолкнула бы его руку и ушла… Но теперь она сидела — неподвижная и ослабевшая, точно удерживаемая силой каких-то чар. Она досадовала на то, что он говорил теперь с ней доверчиво и просто, ее сильнейшим желанием в эту минуту было убедить его, что она так же, как и прежде, смертельно ненавидит и презирает его, но у нее не хватало ни мужества, ни слов, чтобы высказать это. Фелисите было досадно, что это некрасивое, решительное лицо против ее воли оказывает на нее влияние.

Несколько минут Иоганн сидел молча. Она больше чувствовала, чем видела, что он пристально смотрит на нее.

— Доставьте мне удовольствие, Фелисита, снимите вашу ужасную шляпу, — прервал он молчание, и его голос звучал спокойно, почти весело. Не ожидая согласия девушки, он тихо снял с ее головы некрасивую шляпу и бросил на траву.

— Так, теперь я могу видеть, как в этой головке работают злые мысли! — сказал он со слабой улыбкой. — Мне неприятна битва в темноте — я должен видеть своего противника.

Что означало это странное введение? Может быть, он ожидал ответа, но она упорно молчала, собирая в букет цветы, которые ребенок продолжал ей приносить. С маленьких рук Фелиситы сошел загар, и они выглядели почти розовыми. Профессор взял ее правую руку и посмотрел на ладонь, на которой оставались следы тяжелой работы. Нельзя было отрицать, что девушка, по приказанию своего неумолимого опекуна воспитанная как служанка, честно подготовилась к своей будущей деятельности.

Фелисита сильно покраснела, но к ней вернулось прежнее самообладание. Она спокойно посмотрела на профессора, и он опустил ее руку.

— Вы охотно посещали школу, не правда ли? — неожиданно спросил он. — Занятия доставляли вам удовольствие?

— Да, — удивленно ответила она. Вопрос был странен и неожидан. Но, в сущности, дипломатические переходы совершенно не были свойственны профессору.

— Ну, хорошо, — продолжал он, — вы, без сомнения, еще помните, о чем я просил вас подумать?

— Да, помню.

— И, конечно, пришли к убеждению, что долг обязывает женщину поддержать мужчину, если он желает исправить свою ошибку?

Он напряженно смотрел ей в лицо.

— Не совсем так, — ответила она твердо, глядя ему прямо в глаза. — Я должна сначала знать, в чем именно состоит искупление.

— Это отговорка, — пробормотал он, и его лицо заметно омрачилось. Казалось, он забыл, что не сказал еще ничего определенного, и прибавил раздраженно: — Вам нет надобности так охранять себя. Могу вас уверить, что при взгляде на выражение вашего лица никому не придет в голову предъявить к вам какое-либо непосильное требование. Дело в том, что я хочу — каковы бы ни были ваши таинственные дальнейшие планы, — чтобы вы пробыли еще год под моей опекой и чтобы это время было употреблено на ваше духовное развитие… Дайте мне договорить! — продолжал он, повысив голос и нахмурив брови, когда она хотела его прервать. — Не обращайте внимания на то, что это предложение делаю вам я, но подумайте о том, что я действую в духе моего отца, заботясь о вашем образовании.

— Слишком поздно!

— Поздно? При вашей молодости?

— Вы не поняли меня. Я хочу сказать, что когда я была беспомощным ребенком, то была принуждена принимать милостыню. Теперь я стою на своих ногах, могу работать и не возьму ни одного гроша, которого не заслужила своим трудом.

— Зная вашу непобедимую гордость, я ожидал этого возражения, — холодно ответил профессор. — Мой план таков: вы будете посещать институт, я дам вам нужные средства, и когда вы будете самостоятельны, вы возвратите мне все до последнего гроша… Я знаю в Бонне прекрасное учебное заведение. Вам будет там хорошо, и… — его голос задрожал, — наша разлука на всю жизнь будет на некоторое время отсрочена… Через четырнадцать дней мои каникулы оканчиваются, я еду в Бонн в сопровождении моей кузины, и, конечно, вы поехали бы с нами… Фелисита, я вас недавно просил быть спокойной и доброй и теперь повторяю эту просьбу. Не следуйте нашептываниям вашего оскорбленного самолюбия, забудьте хоть на минуту прошлое и позвольте мне исправить мою ошибку.

Она слушала затаив дыхание. В его голосе было что-то чарующее. Искреннее раскаяние, которое он, не унижая своего достоинства, выражал так серьезно и мягко, против воли трогало ее.

— Если бы я могла располагать своим будущим, я непременно воспользовалась бы вашим предложением, — сказала она мягко. — Но я связана обещанием. В тот же день, когда я покину дом госпожи Гельвиг, я вступаю в исполнение своих новых обязанностей.

— Ваше решение непоколебимо?

— Да, я всегда свято храню данное мною слово и не отказываюсь от него даже в том случае, если бы это постоянство причинило мне неприятности.

Профессор встал и быстро отошел от нее.

— Разве и теперь еще нельзя узнать, что вы имеете в виду?

— Конечно можно, — ответила она спокойно. — Госпожа Гельвиг все равно узнала бы об этом, если бы я имела возможность поговорить с ней: госпожа Франк пригласила меня в качестве своей компаньонки.

Последние слова произвели на Иоганна впечатление громового удара… Он резко повернулся, и его лицо покрылось яркой краской.

— Госпожа Франк? — переспросил он, будто не веря своим ушам, и быстро возвратился к скамейке. — Это вы можете выбросить из головы, — сказал он повелительно. — Я никогда не дам на это своего согласия!

Молодая девушка с негодованием поднялась.

— Вы не дадите вашего согласия? — спросила она гордо. — Мне оно и не нужно! Через четырнадцать дней я буду совершенно свободна и могу идти, куда хочу.

— Положение изменилось, Фелисита, — возразил он сдержанно. — Я имею больше прав над вами, чем вы думаете. Целые годы могут пройти прежде, чем эти права потеряют свою силу, и даже тогда неизвестно, освобожу ли я вас.