Читаем без скачивания Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Игорь Шелест

«Ладно, — говорю им, — пустобрёхи, поглядим, кто будет прав!»

Прошло немного времени, на реке затихло. Сижу я, значит, на корточках, уставясь в омут, держу в руке на случай удочку с крепкой леской.

И что бы вы думали?.. Хотите верьте, хотите нет… Вижу, мой судачина вышел из глубины и стал на то же место у коряги!.. Я почувствовал, как под кепкой застучало в висках… «Ну уж, — думаю, — теперь держись, Иван!.. Упаси тебя бог дать промашку!..» Сам неторопливо так, не поворачивая головы, только кистью руки, приподнимаю удилище, чтоб подвести опять червя к судачиной пасти… Хотелось крикнуть: «Глядите! Что я вам говорил!..» — а все же удержался. Подвожу червя, а судак снова нос воротит, мол, иди ты к чертям, видишь, жрать не хочу!.. Я и так и сяк стараюсь: червяком, значит, перед его глазищами танцую… И червь мой старается — извивается — ну как его не цапнуть?.. И довёл-таки рыбину: хватила злобно, как цепной пёс за штанину, пляшущего червя.

«Стоп! — заорал я. — Теперь не уйдёшь!» — и со всего маха подсекаю… Сам наготове, чтоб не дать ему шмыгнуть снова под корягу: поднял вверх удилище и давай накручивать катушку… Эх, мать честна, что тут У самого на сердце!.. Судак бурунит воду, выворачивается белым брюхом, я даю ходу — кручу катушку; знаю: леска — ноль пять — добрая, выдержит!.. Ни сантиметра не даю ему слабины! Тяну и тяну к себе… Так и вытянул на травянистый берег… Бросился было на него, да, вижу, притих он, сам не шевелится, только приоткрывает жаберные крышки да глаз свой мутный вроде бы на меня угрюмо пялит… Золотисто-зелёные бока, сметана-брюхо, а верхний плавник все ещё вздыблен колючками!.. «Хорош», — думаю, а у самого сердце стучит — нет спасу!..

«Ну, Иван, — слышу, свояк подбежал, — ну, подлец, как же, батенька, ты его, подлеца, подсёк?!»

И другие тут загалдели: «А зачем волок так?.. Чуть крючок не погнул!» «Хорош!.. Килограмма на два с половиной потянет…» «Ишь глазищи-то таращит!.. Философ!..» «И какого черта надо было ему у этой твоей коряги?!»

А я им ни слова. Достал кисет, хочу скрутить цигарку, да пальцы не слушаются… Вот какая была история.

Доктор Кулебякин вздохнул:

— А мне вот, Иван Григорьевич, ни одна крупная рыбина не попалась… Хоть бы такого судака-чудака где приглядеть…

Рассказчик тепло взглянул на него:

— Вы больно уж, Виктор Григорьевич, серьёзно воспринимаете свои неудачи… Ласковей смотрите на воду, верьте в свой успех, и будет вам крупная рыба!

К вечеру, часам к пяти, Сергей Стремнин снова поплыл под ключ. Не торопясь, точнёхонько установил лодку на утреннее место, чтоб проводка удочки по течению шла вдоль каменной гряды на дне реки. Опустив с носа лодки большой плоский камень на верёвке, Сергей закрепил её свободный конец и убедился, визируя по приметным местам на берегу, что стал на якорь точно. Лодка, чуть поводя кормой, держалась относительно дна на месте, а по бортам её с лёгоньким воркотанием бежало течение. Сергей уселся на скамью лицом к корме, положил левее ног подсачек, взял трехколенную лёгкую удочку с катушкой. Удочка была отлажена на берегу. Осторожно освободил конец лески с крючком на тонком поводке, взглянул на кончик удилища, возле которого на леске вздрагивал-плясал длинненький красно-белый поплавок. Держа крючок и натянув леску, высоко поднял удилище, чтоб убедиться в правильности длины спуска. Видя, что расстояние от крючка до поплавка точно такое же, как и было при утренней ловле, и насадка, проплывая у дна, будет перекатываться по макушкам камней, он достал из железной коробки буро-песчаного цвета трубочку, разломил её и извлёк жёлтенького упитанного червячка-ручейника, малоподвижного и симпатичного, и наживил удочку. Теперь, держа удилище вертикально, он отбросил в воду конец лески с крючком и наживой, и грузики, подхватив поводок, устремились ко дну. Ещё секунда — и поплавок, вскинув на поверхность воды торчащий красный кончик, плавно поплыл по течению. Сергей снял с тормоза катушку — леска с поплавком все дальше и дальше отходила от кормы. Отпустив её метров на пятнадцать, он, взмахнув удилищем, поддёрнул на себя леску. Поплавок приблизился к корме и опять, вскинувшись столбиком над водой, поплыл по течению, как и в первый раз.

Так Сергей принялся «смыкать» удочкой, то отпуская леску далеко от себя, то возвращая почти к самой лодке, и шли минуты, и всё было тихо. Жёлтенький ручейник иногда показывался на поверхности воды, когда Сергей быстро выбирал леску: наживка оставалась нетронутой.

Метрах в пятидесяти от Сергея, выше по течению и ближе к берегу, удили — тоже в проводку — двое подростков лет по тринадцати. Они сидели бок о бок в лодке, оба белесые, похожие, как близнецы, и поплавки удочек были тоже, как близнецы.

Вдруг в самом конце проводки поплавок Сергея шмыгнул под воду. Сергей подсёк коротким движением кисти, и кончик удилища с лёгким свистом изогнулся в дугу. «Зацеп? — спросил себя и тут же почувствовал вздрагивание лески. — Нет, похоже, поклёвка!.. Да какая!» У него забилось сердце.

Поплавок как исчез под водой, так и не появлялся; леска от дуги удилища уходила косо вглубь; в ручку удилища от неё, как биение невидимых волн, передавались упрямо-тянущие сильные удары. Сергей стал понемногу отдавать леску, не допуская, однако, ни малейшей слабины. Поглядывал и на катушку — лески на ней оставалось маловато.

Но рыба вскоре остановилась, будто залегла среди камней. Сергей попробовал стронуть её к себе, и это удалось не сразу. На сердце возникла было тревога, что леска вот-вот оборвётся, а тут — о радость! — рыба подалась, пошла помалу. Руки восприняли теперь не только грузное сопротивление, но и отчаянный живой её трепет, и этот трепет вмиг передался и ему.

Стремнин встал в лодке и, держа круто удилище, подматывал леску. Наконец увидел вывернувшуюся из-под толщи воды тёмную спину с бархатистым черно-красным хвостом. «Голавль!.. Вот так красавец!.. Побольше килограмма… Только бы не сошёл!» — Сергей даже ощутил, как пересохло во рту.

Но и голавль увидел его… Шаркнув в глубину, описал полукруг и устремился под лодку… «Куда ты, куда?» — чуть было не закричал Сергей, торопливо подматывая леску, чтоб не дать рыбе зайти за якорную верёвку. Ему удалось это, и вот уже голавль снова вышел почти на поверхность, но теперь по другую сторону лодки… Чувствуя, как дрожат руки, Сергей быстро наклонил удилище и, обведя леску за кормой, вывел её благополучно из-под днища. Немного отлегло, и он с большой осторожностью стал опять подматывать леску, держа конец удилища повыше и наблюдая, как голавль делает у самой поверхности воды стремительные броски то в одну, то в другую сторону, буруня черно-кумачовым хвостом воду и словно бы дразня Сергея упитанным золотистым в зелень телом и красными лоскутками дышащих на груди плавников. «Хорош!.. Хорош!» — шептали сами собой губы, в то время как руки трепетно подматывали катушку. Рыбина уже приблизилась к лодке и, разинув овальный рот с толстыми губами, глотнула несколько раз воздуха и вроде бы успокоилась, так и оставив полуоткрытый рот над поверхностью воды. Сергей наклонился, чтобы взять свободной рукой подсачек, и похолодел, увидев, что жёлтенький ручейник торчит у рыбины в уголке рта, как сигаретный окурок, а крючок зацепился лишь чуть-чуть, за плёночку у губы…

Раза три рыба увёртывалась, и Сергей промахивался подсачком — всё было как-то не с руки — и волновался — и… и… о ужас!.. Когда уже совсем было подвёл подсачек с хвоста, рыбина вдруг вскинулась и крючок вылетел у неё из пасти… Почувствовав желанную свободу, голавль будто не сразу в неё и поверил: он как-то лениво вильнул своим бархатистым хвостом и потом уж, отвернувшись от Сергея, стал медленно уходить вглубь.

Мальчишки все это видели.

Приходя в себя, он услышал:

— Что за рыба, дяденька?.. Лещ?

— Голавль…

Сергей не смотрел в их сторону, кляня себя за нерасторопность: «Представился раззяве случай взять редкостного голавля!.. Теперь такого не дождёшься!»

Но, чувствуя перед мальчишками неловкость, он сел на скамью; занявшись удочкой, старался изобразить на лице полное равнодушие. Минут через пять он и в самом деле успокоился.

Закурил, огляделся. Зеркало плёса простиралось далеко за кормой, в него опрокинулась бледная голубизна предвечернего неба с клочками тёплых облаков; слева, спустившись довольно низко, яростно сверкало солнце, озаряя пышные кроны дубов правого высокого берега до неистовой, будто бы театральной, яркости. А ещё более броскими, красно-жёлтыми, жёлто-синими пятнами светились на пригорке палатки. Возле них весело дымили костры, сновали загорелые девушки и парни. Доносились задорные возгласы, то и дело слышался смех, гремели то ли мисками, то ли кастрюлями, и какой-то неугомонный музыкант наигрывал на трубе одну и ту же фразу из Танца маленьких лебедей. Тянуло лёгким запахом осоки и ольхового дыма. Возле самого берега выплёскивались небольшие голавлики — охотились за дразнящими их стрекозами. Сергей перевёл взгляд за корму, поискал глазами уплывший, должно быть, далеко поплавок и… не увидел его… Он присмотрелся пристальней, но поплавка не было… Ещё не веря, что это поклёвка, он взмахнул вверх и в сторону удилищем, и тут, по напружинившейся леске, почувствовал на крючке опять крупную рыбину. Грудь залило радостным теплом: «Да, стучит рыба, изрядная рыбина… леса не поддаётся!.. Теперь нипочём не покажу ему подсачек, в последний момент только!»