Читаем без скачивания Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Игорь Шелест

Игорь Иванович Шелест

Опытный аэродром : Волшебство моего ремесла

Часть первая

Глава первая

Поднявшись на второй этаж в раздевалку после полёта, Сергей Стремнин, как был в противо-перегрузочном костюме, присел за столик, чтобы заполнить полётный лист. Через полуоткрытую дверь из лётной комнаты доносился разговор, прерываемый то и дело дружным смехом. Сергей понял, что «банк держит» штурман-испытатель ветеран Лев Морской, ему «в глаза глядят» Евграф Веселов и Николай Петухов, а «на репликах» — Серафим Отаров.

Записав две-три фразы, Стремнин невольно прервался.

— А Мишка Чувин?.. Как он своему начлету, старому Фролычу, бабахнул. «Да что ты, Иван Фролыч, все нас учишь да учишь?! Мы теперь на старт рулим на такой скорости, на которой ты летал!»

— Ух ты! — воскликнул Веселов. — А он что, Фролыч?

— «Дурень, — говорит, — ты дурень, и больше никто ты. Во все времена в авиации были, есть и будут свои трудности, и не придумали ещё такие весы, чтобы взвесить, когда было трудней: в мои годы или в ваши, сейчас… Кто скажет, что трудней: в гермошлеме, в скафандре взвиться на двадцать пять тысяч метров, как ты делаешь, или как я когда-то карабкался на десять-двенадцать тысяч, сидя в открытой всем ветрам кабине с кислородной маской на носу?»

— Верно, не сопоставишь.

— А на ТБ-3?.. — продолжал Морской. — Восемь часов на сквознячке в тридцатиградусный мороз! Убиться можно… Как вспомню, зубы начинают клацать.

Петухов, похоже, обиделся:

— Ну бросьте! И сейчас на «балалайке» бывает нелегко! («Балалайками» он называет истребители с треугольным крылом.)

Стремнин опять сосредоточился на записи, разговор как бы унёсся вдаль, и некоторое время Сергей не различал, кто говорит и о чём. Но когда он кончил писать и встал, голоса в лётной комнате снова обрели ясность. Разговор коснулся вертолётчиков, Сергей прислушался к голосу Евграфа Веселова.

— Что говорить о себе?.. Я вот скажу о Георгии Петровиче Дровянникове. Потребовалось шинному заводу срочно заменить партию громоздких станков. Кто-то подкинул идею: «А если попробовать вертолётом?» Что ж… Проделали дыры в крыше цеха, и Дровянников взялся на своём Ми-6 установить станки прямо на основания… Я сам любовался, как он это делал! Зависал со станком на тросу точнёхонько над отверстием в крыше и, как ребёночка в колыбельку, примащивал станок на бетонное основание… А в Тюмени?.. Тот же Георгий Петрович в полярную ночь на своём верном Ми-6 подавал к нефтепроводу трубы. И эта работа требовала необыкновенного мастерства…

Уже потом у него появились последователи. Ну а если говорить о вершине его деяний, то не грех вспомнить, как он устанавливал мостовые фермы на быки… Здесь уж потребовалась ювелирная работа!.. Сделал он дело, вернулся на аэродром и, представьте, не может снять руку с управления — не разжимаются скрюченные пальцы. Механик помогал ему разжать их, поддевая отвёрткой!

Лётчики расхохотались.

— Что вы ржёте?! — обиделся Веселов (он неистово влюблён в вертолётное дело). — Не верите? Ну и черт с вами! Попробовали бы повисеть над прораном, держа, как в зубах, мостовую ферму… Посмотрел бы я, какие были бы при этом у вас руки!.. Да кому из вас это по силам? Здесь требуется беспримерное искусство!

Стремнин взял свой полётный лист и вышел из раздевалки. Сбежал по лестнице на первый этаж в диспетчерскую, повторяя про себя сказанное Евграфом: «Здесь требуется беспримерное искусство!» Да, пожалуй, он прав. Вот когда наше милое лётное ремесло становится искусством! Протягивая диспетчеру полётный лист, Стремнин услышал: «Сергей Афанасьевич, зайдите в комнату методистов, вас ждёт доктор Платов».

С порога Сергей увидел двух горячо спорящих: толстого, круглого, с вечно расстёгнутым воротом рубашки, выявляющим волосатую грудь, Яна Яшина — ему в любой мороз жарко! — и Семёна Яковлевича Платова — видного аэродинамика. Когда Стремнин прикрывал за собой дверь, Яшин воскликнул:

— Ну нет, Семён Яковлевич, пока ты сидишь у себя в трубе, а я в самолёте, нам не понять друг друга!

Поздоровавшись, Сергей попробовал разрядить обстановку:

— Прости, не понял, какую ты имел в виду трубу, в которой сидит Семён Яковлевич?

— Ха!.. Аэродинамическую, естественно!

Все трое рассмеялись.

— Ладно, — сказал Платов, сразу остыв, — давайте присядем и начнём невесёлый разговор.

Из последующей информации Платова Сергей узнал, что третьего дня в районе пункта М среди бела дня, ясной безоблачной погоды и при отсутствии в воздухе «болтанки» с высоты восьми тысяч метров упал самолёт. Экипаж — пять человек — погиб, не успев сообщить ни слова о том, что там у них вдруг случилось.

Яшин, выслушавший это во второй раз и успевший о чём-то даже поспорить с Платовым, нашёл нужным сразу же высказаться:

— Значит, так, Серёга. Последнее сообщение было такое: «Докладывает борт 67-30. В тринадцать двадцать одну прошли пункт М. Высота восемь тысяч. Ясно. Все в порядке». А по свидетельским показаниям, самолёт упал в тринадцать двадцать пять. Четыре минуты с момента «все в порядке» до груды металлолома! (Свидетели утверждают, что самолёт развалился в воздухе.)

Стремнин сцепил пальцы рук и опёрся на них подбородком.

— Мрачная картина… Только, собственно…

Платов вспыхнул:

— Да, Сергей Афанасьевич, я ещё не успел сказать: министр поручил нам во всём разобраться и установить причину катастрофы. Все другие дела приказано пока отставить. В комиссию входят: доктор Кулебякин от управленцев и ведущий инженер Ефимцев от прочнистов. Вы с Яном Юльевичем, естественно, в качестве лётчиков-испытателей.

— Ясно. С чего же начнём? — спросил Стремнин.

— Думаю, сейчас целесообразно прерваться, — предложил Платов. — В пятнадцать часов с места происшествия прилетят Кулебякин и Ефимцев, тогда и продолжим разговор.

Так и порешили. Яшин и Стремнин поднялись в лётную комнату.

По выражению лиц и характеру разговора Ян и Сергей сразу поняли: о 67-30 здесь уже знали.

— А может, пожар? — предположил кто-то из стоящих.

— Чепуха! — безапелляционно возразил Петухов. — Скорей уж взрыв.

— Только не пожар, — согласился Отаров, — когда горишь — времени достаточно, успели бы радировать.

— Насчёт взрыва — ты, Ник, погодь маленечко, — не выдержал Яшин, — злодейство, адские машины оставим для сценаристов и на тот случай, если ни до чего более путного не докумекаем.

— Братва! — воскликнул Евграф Веселов. — А если что с лётчиками случилось?.. Ну, скажем, почувствовали себя плохо…

— Оба сразу? — усмехнулся Петухов.

— Да нет. Один схватился за живот и побежал в хвост, а через 15 секунд другой ринулся по тому же делу. Отравились рыбными консервами…

— Бычками в томате или камбалой в собственном соку?

— Ник… У тебя есть перспектива отправиться к Матрёне-матери, но я пока удерживаюсь от соблазна послать тебя к ней!

— Спасибо, График, ты великодушен… А все ж советую примолкнуть со своей «рыбной» версией: ну пусть бы они, лётчики, корчились в хвосте, а самолёт летел бы и летел в своём крейсерском режиме на автопилоте. Какого черта ему падать?

Веселов готов был вспылить, но его перебил Морской:

— Подожди, Петухов, Пусть выскажется. В ком из нас не заложены задатки следователя?! Да ещё по делам особо важным!.. Во мне, поди, дремлет нераскрытый Ник Картер, в Евграфе — сам Шерлок Холмс… Ну а в тебе, может, проклюнется майор Томин… Не этому ли обстоятельству мы обязаны глобальным успехом самых примитивных детективов?

— Практики!.. Практики всем не хватает!.. К счастью, маловато кошмарных преступлений! — подхватил Отаров, усаживаясь с Хасаном за шахматы. — Твои чёрные… А то бы мы себя и на этом поприще проявили. — Отаров хихикнул.

Хасан его одёрнул:

— Ладно, Сим, будет трепаться, расставляй!

В четвёртом часу комиссия, назначенная министром, собралась в лаборатории устойчивости и управляемости у доктора Кулебякина.

Кулебякин начал своё сообщение без обиняков:

— Есть кой-какая зацепка! — И неторопливо оглядел присутствующих, с нетерпением смотревших ему в глаза. — Так вот, товарищи… Межведомственная комиссия, вороша обломки, обнаружила погнутый в дугу червячный вал привода выпуска закрылков[1] и на этом валу червячную гайку — ей хоть бы что! — целёхонька. Но от комиссии не ускользнуло, что эта гайка на изуродованном валу находится в том крайнем положении, которое занимает только при полностью выпущенных закрылках!

Присутствующие переглянулись.

— Вот именно!.. — кивнул Кулебякин. — И я так думаю, что весьма странно все это: машина летела в крейсерском режиме на высоте, до посадки было ещё далеко, а тут криминал налицо — в закрылках! Закрылки оказались выпущенными, как на посадку!