Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки — граф - Гай Орловский

Похоже, его не волнует пока, что он — сын хозяйки, графенок, а я на самой нижней ступеньке социальной лестницы, только поинтересовался однажды:

— Ты спишь в людской, где и Раймон?

— Да, — ответил я, вспомнив Раймона, этого молодого угрюмого парня, крупного и массивного, как молодой медведь. — Правда, сейчас я перебрался там рядом в кладовку. За дверью не так слышно, как храпит Ипполит.

Можно было не объяснять, но лучше предупредить вопрос, не стоит же рассказывать про Христину. Он не обратил внимания, сказал только:

— Раймон хороший. Мы с ним в детстве часто бегали на озеро драть раков. Это он меня научил вытаскивать их из нор… Но потом мама запретила мне ходить на озеро, боялась, что утону, хотя Раймон следил за мной, как курица за цыпленком. Он старше всего на два года, но заботился обо мне, как будто отец или даже дед за внуком…

— Раймон такой, — согласился я. — Его не надо просить о помощи. Сам всегда подбежит и подставит плечо. А как тебе Винченц, Адальберт?

Он подумал, пожал плечами.

— Винченц помешан на оружии, Адальберт — на своих мускулах. Все не могут выяснить, кто из них лучше дерется на кулаках, кто сильнее в борьбе, а кто лучше владеет оружием.

— А ты как думаешь?

Он ответил важно:

— Адальберт сильнее. Но когда бьются на мечах — Винченц обычно выигрывает.

Из замка вышла Хризия, мужчины сразу же прервали разговоры и уставились на нее жадными глазами. Не обращая на них внимания, она скомандовала:

— Лорд Родриго, вас желает видеть ваша мама, леди Элинор!.. Дик, пойдем, я покажу тебе твою комнатку.

Родриго, судя по его капризному виду, не подчинился бы и приказу мамы, однако я послушно встал, отвесил Хризии легкий поклон.

— Да, госпожа Хризия. Как скажете, госпожа Хризия. Вы живете тоже в той комнате?

— Дурак, — сказала она беззлобно. — Пойдем.

Малыш недолго плелся за нами, а в холле обогнал и понесся вверх по лестнице, взвизгивая и воинственно помахивая деревянным кинжалом.

Хризия отвела меня на третий этаж в самый конец коридора. С одной стороны дверной проем зачем-то замурован красным кирпичом, с другой — металлическая дверь, при ее виде у меня побежали мурашки по коже: больше похоже на тюремную.

— Это твоя, — объяснила она, — днем будешь работать… где укажут, а на ночь постарайся закрываться на все засовы и никуда не выходи.

Она поясняла медленно и старательно, как слабо соображающему. Я кивал с тупым видом, не нужно женщин разочаровывать, рассматривал ее удивительное лицо с высоко вскинутыми бровями и настолько вздернутым носом, что он потянул с собой и верхнюю губу, из-за чего она стала вдвое толще и тоже приподнялась в верхней части. Примерно такая же губа у Франлии, только еще и губки бантиком, вспомнил я старое выражение, бровки домиком, губки напоминают именно этот ярко-красный праздничный бант или цветок, но больше всего — спелые черешни, теплые от солнца и до предела налитые сладким зовущим соком.

Брови вскинуты тоже потому, что некая сила все черты лица приподняла, из-за чего это выражение задиристости и капризности. Эдакая сочная простенькая дурочка, ведь курносые — все капризули, щечки полненькие, тугие, как спелые яблочки, волосы падают на плечи свободными волнами, не испорченные прической.

— Хорошо, — ответил я замедленно, так надо, я же соображаю туго, — а запираться зачем? Неужто здесь воруют?

— Дурак, — сказала она с отвращением.

— Дурак, — согласился я и посмотрел на нее честными глазами, — зато добрый.

— Но все равно… — произнесла она неуверенно.

— И честный, — добавил я. — А ты зачем меня обижаешь?

Она уставилась на меня удивленными глазами, что стали совсем круглыми, как у проснувшейся птички.

— Обижаю? Да ты не просто дурак, а еще и… Я забочусь о тебе! Тебе разве не объяснили?

— Нет, — пробормотал я тупенько, делая вид, что еще ничего не знаю.

— Это старый замок, — сказала она наставительно. — Не такой старый, как у Валленштейнов или Касселей, но зато здесь очень много творилось магии. Так что и сейчас в замке много всякого… Днем оно спит, а ночью выходит. Лучше не попадаться!

— Это нетрудно, — пообещал я. — Ночью я все равно сплю… А ты где спишь?

Она отрезала гневно:

— Это не твое дело!

— Прости, — сказал я поспешно. — Не знал, что наступаю на больную мозоль.

Она отвернулась и быстро пошла по коридору, виляя длинной юбкой, спина прямая, русые волосы заплетены в толстую косу. Я толкнул дверь, открылась тяжело, массивная. Я вошел в тесную комнатку, стены голые, на каменных блоках кое-где мох, толстый слой пыли на столе, на длинной широкой лавке, на полках.

На полках — огромная коллекция фигурок всевозможных чертей. Из дерева, стекла, металла, янтаря и различных смол. Больше всего, конечно, из дерева. Я сам однажды видел у одного умельца нечто подобное: он собирал в лесу всякого рода хитрые сучки, наплывы на деревьях, срезал, а дома только подправит чуть-чуть, и получается фигурка черта. Причем чем меньше он работал ножом, тем выше мастерство. Здесь важнее не вырезать фигурку черта, а рассмотреть ее уже готовую, ножичком же лишь, как говорится, выпустить ее на свободу.

Я смотрел внимательно, брата Кадфаэля эта чертиная коллекция привела бы в неистовство. Он вопил бы о логове дьявола, бросился бы ломать и крушить, а потом долго брызгал бы святой водой. Фигурки делались мастером, я вижу, как идут волоконца, дерево как бы само создавало такое, художник лишь высвобождал, коснувшись острием в одном-двух местах. Вообще-то, если честно, здоровое дерево не создает таких вот болезненных наростов, оно растет прямое, чистое, стройное…

Фигурки из металла отлиты очень тщательно, но литье предполагает массовый выпуск. Значит, спрос есть. Да, это не суровый Север. Здесь свободомыслие, если не сказать крепче.

Глава 12

Я оглянулся на дверь, первое желание отказаться от такой комнаты: мои эстетические и нравственные каноны… во как завернул!.. не уживаются с поклонением или хотя бы даже заигрыванием с дьяволом. Я знаю, как часто начинается с простой фронды, детской жажды показать, продемонстрировать свою независимость, не замечая, что именно с такой демонстрации и начинается падение.

— Потерпим, — сказал я тихо, — сам же вещал, да так возвышенно, сэру Скотту насчет святого в бардаке…

Пришлось спуститься в людскую, где я удивил и повеселил всех, особенно женщин, когда запросил ведро с водой и тряпку побольше. Ладно, хорошо смеется тот, кто стреляет последним. Я глупо улыбался, кивал, но тряпку выбрал побольше, еще больше, и со всем хозяйством отправился наверх, где убрал пыль, а затем и вымыл стол, лавку, пол, а в конце концов и фигурки. Я просто убирал пыль, чтобы не глотать эту гадость, а не воздавал почести изображениям нечисти. Точно так же не топтал на Перевале облик Пречистой Девы, а просто шел по камню, где цветные пятна и линии…