Читаем без скачивания Молчаливая слушательница - Лин Йоварт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Об обеде у Фелисити ее никто не спросил.
Глава 32
Джой и Джордж
Февраль 1983 года
Признался. Даже не верится. Вот так запросто. Хочется встряхнуть гада, но, боюсь, тогда он точно умрет, и немощное тело распадется на миллионы кусочков сухой кожи да костей. Нет, я не позволю ему умереть так легко. Теперь я знаю правду – знаю, что это не только мои подозрения, – и принимаю решение: он должен страдать.
Я думаю о кукольной голове в сундуке. Начинаю складывать головоломку. Медленно, но уверенно.
Отец стонет, из горла вырывается очередной хрип.
Тру рукой губы. Соображать надо быстро. Успеть до его смерти. Повернуть колесики правосудия.
Из желтых ввалившихся глаз отца на сером усохшем курином лице выкатывается по слезинке.
Он жалок. Куда более жалок, чем я в свое время.
– Это была случайность.
Я закатываю глаза. Случайность? Вроде постоянных порок, которые устраивались нам с Марком? Этот человек ничего не делает случайно. Ради всех святых, достаточно посмотреть, как он развешивает одежду!
– Я сожалею, – шепчет отец.
– Сожалеешь?! – вскипаю я.
– Я… разозлился.
Ну, меня это не удивляет.
– Все пошло… не так. – Он тяжело втягивает воздух. – Не успел ничего сообразить… а руки сами уже… – Закрывает глаза, вновь делает вдох.
Я жду; лицо у меня каменное, как серое цементное корыто в прачечной.
– Она упала… и… – Отец отворачивается, и я, кажется, слышу: – А потом было уже поздно.
– Она умерла, верно? – Я выплевываю слова; буквы «р» звонкие и острые, как колючки на новенькой проволочной изгороди. – Никакая это не случайность. Ты убийца. Разве не так?
– Все вышло из-под контроля, Гвен. – Отец проводит двумя костлявыми пальцами по лбу.
– Я Джой, – с отвращением бросаю я. – И у тебя опять все вышло из-под контроля, потому что я заставлю тебя заплатить.
– Рут, Рут, – говорит отец, глядя на меня.
Однако я сыта по горло его галлюцинациями, сыта враньем, страхом и побоями, в которых жила шестнадцать лет. Готова плюнуть в эту сволочь. Он же добавляет самодовольно, как ветеринар, извлекший из коровы живого теленка:
– После… ее смерти… я молил Бога о прощении. И Он простил. Бог простил меня.
Вот она – последняя капля. Он правда верит в то, что Бог простил? За убийство? Я вскакиваю и отхожу от кровати – нет больше сил видеть гада. Даже если его арестуют, под суд не отдадут. Обеспечат наилучший уход, какой только можно купить за деньги, и отец угаснет мирно и безболезненно, в кондиционированном комфорте. Не так я представляю себе справедливость или месть.
Выключаю вентилятор.
– Рут! – пытается крикнуть старик, но голос не слушается. – Послушай меня! Я не… не хотел ее убивать.
Со дня моего приезда отец ни разу не назвал меня Джой. Раз уж суд не свершит правосудие, тогда это сделаю я. Возвращаюсь к кровати, вытряхиваю из пузырька несколько таблеток.
Очередной долгий трудный вдох. Старику явно больно. Он закашливается, изо рта вылетает кровавая мокрота, пачкает подбородок и простыни. Хочется оставить все как есть, пусть весь пропитается этой мерзкой жижей, но я не животное, а потому вытираю посеревшее лицо губкой, швыряю ее на пол, на газету. Кладу в руку отцу пилюли.
– Четыре? – Он округляет глаза.
– Да, четыре. Вики сказала увеличить дозу, если приступы сильной боли участятся.
Мне надоели стоны, а двойная доза отца вряд ли убьет. Я просто хочу усыпить его на время и спокойно подумать.
Он сует в рот все четыре таблетки разом. Я подношу чашку-непроливайку к его губам, наклоняю. Отец ждет, пока желтая газировка наполнит рот, затем глотает.
Делает новый хрипящий вдох, в глазах вспыхивает страх. Хорошо.
– Дай мне все. – Голос будто изъеден колючками. – Очень больно. Хочу умереть.
– Рано, – говорю я, подбирая губку.
– Оставь пузырек.
Я выхожу. Интересно, больно ли умирать? Если, например, умираешь во сне, то больно ли в последние секунду-две-три просто потому, что все тело останавливается? Надеюсь, Венди, когда умирала, не чувствовала боли.
Итак, наконец-то я услышала желанное признание. Жаль, мне не хватило смелости бросить отцу эти обвинения в лицо много лет назад. Стоит показать полицейским кукольную голову в сундуке, и они сразу сообразят – отец убил Венди. Однако из детективных сериалов, скрашивавших мои одинокие вечера, я усвоила, что решающим доводом служат отпечатки пальцев. Сохранились ли на кукле отпечатки? Не представляю, сколько они держатся.
Возвращаюсь в сарай и откидываю крышку сундука. Голова куклы по-прежнему пристально смотрит на меня, и это, мягко говоря, нервирует. Тем не менее я должна довести дело до конца. Вынимаю голову, держу ее в ладони, будто череп Йорика. Вдруг спохватываюсь. Вот недотепа! Сначала придется стереть свои собственные отпечатки.
Оглядываюсь и вижу у стены топор и пластиковый футляр из-под него. Достаю оттуда чистящую жидкость, щедро поливаю кукольную голову и яростно тру ее мягкой синей тряпкой. Волосы спутываются, но это не имеет значения. Затем, чтобы уж наверняка, повторяю процесс, тщательно поливая и оттирая каждый миллиметр фарфора.
Отношу завернутую в тряпку голову в дом и делюсь планом с Рут. Та кивает, говорит:
– И справедливость, и месть.
Отец спит; руки, куриные лапки, лежат на простыне, где еще недавно была кровавая мокрота. Таблетки сработали.
– Папа, – громко зову я.
Он не шевелится. Я вновь зову, громче, но отец лежит неподвижно.
Бережно вкладываю в его правую руку кукольную голову, сама касаясь ее только тряпкой. Смыкаю на голове отцовские пальцы, поворачиваю ее так и сяк, прижимаю пальцы в разных местах. Отпечатков должно быть много, и располагаться им следует неаккуратно. Переворачиваю голову, повторяю весь процесс. Делаю то же самое с левой рукой. Отец даже не стонет.
Обматываю тряпкой свой мизинец, вставляю его в дырку на кукольной голове и возвращаюсь в сарай. Кладу ее назад в сундук, пачкаю грязью со дна. Надеваю на кукольную голову ситцевый мешочек, потом передумываю и чуть стягиваю его – теперь голова торчит наружу, а мешочек морщится в районе шеи. С громким лязгом захлопываю крышку, словно я только что совершила это ужасное открытие, и оставляю сундук незапертым. Аккуратно сворачиваю тряпку – так всегда делал отец, – прячу ее и чистящую жидкость назад в футляр, ставлю его на место.
Сердце ухает вниз. Тут ведь повсюду мои отпечатки! На сундуке, на замке… Впрочем, не страшно. «Папа говорил, что в сундуке лежат ценные инструменты, детектив, вот я и подумала их продать. Сняла ситцевый мешочек и… До сих пор не верится. Как думаете, на кукле сохранились отпечатки?»
Колесики правосудия наконец завертелись.
Глава 33
Джордж и Гвен
Декабрь 1942 – февраль 1943 года
За два месяца трудно получить прибыль и невозможно самой вырастить цветы. Зато ферму окружали заросли папоротника, кое-где виднелись чахлые розы и запущенные растения, названия которых Гвен не знала. Яростно пропалывая сорняки в промежутке между домашними хлопотами, она обнаружила у парадной двери кусты георгин и гортензий, а у курятника – камелию. Закопала возле них овощные очистки и обрезала все кусты, чтобы они активнее пускали побеги.
С телефона Арнольда обзвонила поставщиков Стэна и заказала всего понемногу.
