Читаем без скачивания Мама Стифлера - Лидия Раевская

— Я что? Я ничего! А вот ты…

И разревелась.

— Тихо-тихо… Шшшшшш… Тихо, родная, успокойся… Господи, за что мне это всё? Успокойся, маленькая…

— Боков… — Всхлипываю, — Боков, тебе-то хорошо… У тебя Катюха есть… А я…

— Ну и у тебя будет. Всё у тебя будет. Не разменивайся ты по мелочам. И не ищи. Само всё придёт.

— После Димки?

— После Димки. Он, вот, смотрит на тебя сверху, и думает: «Какая же у меня жена дура… Её такой хороший мужик тут утешает и любит между прочим, а она ревёт… А Бокову доверять можно, он Лидку не обидит никогда. Никогда-никогда». Вот что он щас думает. А ты плачешь…

— Я не могу, Динь…

— А я знаю. Зато ты плакать перестала.

Вытираю нос салфеткой.

— А я тортик уже сделала.

— Отлично! Ух, щас наебну Лидкиного фирменного тортика… Давай сюда нож! Так, я себе сразу половину отчекрыжу, ладно? Я ещё папе отнесу.

— Отнеси. Как он там, кстати?

— Да как всегда. То дома, то по блядям.

— Всегда по-хорошему охуеваю с твоего папы. Столько лет мужику, а всё по бабам…

— А я с твоего папы охуеваю. Такой мужик, а женился, блять, на твоей маме…

— Это точно. Ешь, давай.

— Ем. Спасибо, торт — отпад. Жалко, редко его печёшь.

— Только для тебя, кстати.

— Знаю. И горжусь этим шопесдец.

Собираю по кухне грязную посуду, подметаю крошки с пола, подливаю Диньке чаю…

— Вот и воскресенье прошло…

— И что? Отличное было воскресенье, кстати. Тортик опять же…

— Динь…

— Аюшки?

— А я тебе всё снюсь, да?

Динька наклоняется над чашкой, и долго-долго пьёт.

Я терпеливо жду.

— Да. Знаешь, мне вот сон вчера опять приснился. Прям кино снимать можно. Снится, что мне двести лет. Прикинь? Все уже забыли об этом, естественно, и вот иду я к тебе в гости. Подхожу к твоему подъезду, и подбираю флешку, на которой твой код домофона записан, чтоб в голову её засунуть. И тут из подъезда выскакивает парнишка. Меня увидел, глазки опустил. «Здрасьте» говорит. Я ему: «Сынок, ты от бабы Лиды, поди?» Да, говорит, от неё… А лет тебе, спрашиваю, сколько? — «Тридцать семь…» И вот стою я, и думаю: «Вот нихуя, сцуко, ничего не изменилось. И Лидка всё так же по молодняку, и я к ней с пивом в гости..» Как в той песне: «И нисколько мы с тобой не постарели, только волосы немного поседели…» И почему-то я весь сон шатался по Москве с авоськой. С натуральной такой авоськой-сеточкой… Вот такой сон, да…

Вожу ладонью по скатерти, и смотрю на свои руки.

— Не постарела?

— Ни капли.

— Дураки мы с тобой, Боков… Ведь всё могло быть по-другому…

— Не знаю. Не думаю об этом. Но, знаешь что?

— Что?

Оторвала взгляд от своих рук, и посмотрела Диньке в лицо.

— Если Катька меня выгонит… Если вдруг она меня выгонит…

Пауза. Я жду, и не тороплю его.

— Я приду к тебе. Жить. Примешь?

Проглатываю ком в горле, и киваю:

— Приму. Но жить ты будешь у меня в кладовке. Идёт?

— Идёт.

Встаю, и начинаю упаковывать в пластиковый контейнер остатки торта. Для Боковского папы.

Упаковала, и торжественно вручила пакет Бокову:

— Контейнер потом верни.

— Обязательно.

— Когда теперь приедешь?

— А когда нужно?

— Всегда.

— Тогда я остаюсь.

— Хуй тебе. Иди к папе. Давай через недельку приезжай, а?

— На тортик?

— Да размечтался. На пиво. Пиво с тебя, хата с меня.

— А ночевать оставишь?

— В маленькой комнате, с собакой. Будешь там спать?

— Буду. Мы с ним давно подружились.

— Ну, тогда дай я тебя хоть поцелую…

Едва касаюсь губами Динькиных губ, задерживаюсь ровно настолько, чтоб успеть отпрянуть в тот момент, когда Динькины губы начнут приоткрываться, и распахиваю дверь.

— Домой придёшь — позвони.

— Хорошо.

— Я люблю тебя, Боков…

— И я тебя. Не скучай.

Я закрываю дверь, и возвращаюсь на кухню.

Я мою посуду и плиту.

Я подбираю с пола обрывки изоленты и отвёртки.

Я вытираю стол.

И почему-то плачу…

Ассоциации

07-06-2008 11:30

Ассоциации — вещь странная и порой пиздец какая интересная.

У меня, к примеру, иногда такие ассоциации с чем-то возникают — я сама потом с себя охуеваю.

На днях, заглянув дома в свой рефрижератор, я с прискорбием обнаружила там хуй. В том смысле, что из продуктов питания там имелся только суповой набор в виде верёвочки от сардельки, и лошадиного копыта, для собачушки. А скоро мужыг мой с работы придти был должен. И вполне вероятно, он дал бы мне пизды за отсутствия ужына. В общем, вариантов мало: или пиздюли, или в магазин.

Я выбрала второй вариант. Нарядилась, бровушки подмазала, и попёрлась в супермаркет.

Купила я там пищи разнообразной, гандонов на всякий пожарный, и уже домой почти собралась, но тут стопиццот тысяч чертей меня дёрнули завернуть в магазинчег с разной, блять, бижутерией. Очень я люблю всяческие стекляшки разноцветные. Причём, не носить даже, а просто покупать. Дома уже ящик целый всяких бусиков, хуюсиков, браслетиков, заколочек и прочего щастья туземцев набрался. Бывает, раскрылачусь я возле своего ящика с бохатством, как Кащей, и сижу себе, над златом чахну. Закопаюсь в нево по локоть, и ковыряюсь, ковыряюсь, ковыряюсь… Иногда почти до оргазма. И все домашние мои уже знают: если Лида в ванной закрылась, стонет там громко и гремит чем-то — значит, мыццо и гадить надо ходить к соседям. Это надолго.

Но вернёмся к ассоцыациям.

Я такая, колбасой и томатами нагруженная, с гандонами подмышкой, заворачиваю в этот магазин, где сразу начинаю рыцца в бохатсве, и стонать. В магазине этом меня давно знают, и уже почти не бояцца. Естественно, нарыла я там себе серёжку в пупог. В виде бабочки-мутанта, с серебристой соплёй, торчащей из жопы. Красивая штописдец. Особенно сопля эта, из стразиков самоцветных. Застонала я пуще прежнего, купила мутанта незамедлительно, и домой поскакала, в спирте её полоскать, и примеривать к своему пупку.

И только я эту бабочку в себя воткнула — в башке сразу ассоциацыи ка-а-ак попёрли!

Дело было лет восемь-девять назад. Молодая я была, тупая до икоты, и к авантюрам склонная. И подрушка у меня была, Наташка. Ну так, подрушка-не подрушка, в школе когда-то вместе учились. А работала Наташка тогда в каком-то пидрестическом модельном агенстве, администратором. Одна тёлка во всём штате. Остальные — пидоры непонятные. Как её туда занесло — не знаю. По блату, вестимо. Я, например, в то время отрабатывала практику в детской театральной студии, сценарии сочиняла, спиктакли ставила. Всё лучше, чем с гомосексуалистами якшаться, я щитаю. И как-то припёрлась я к Наташке на работу. То ли отдать ей чота надо было, то ли забрать — уже не помню, не суть.

И вот сидим мы с ней, кофе пьём, над секс-меньшинствами смеёмся-потешаемся, анекдоты про Бориса Моисеева рассказываем. В общем, две такие ниибаццо остроумные Елены Степаненки.

Вдрук дверь открываецца, и в кабинет к Наташке заходит натуральный мальчик-гей.

— Хай, Натали, — говорит педик, и лыбицца. И в зубах передних у нево брульянты лучики пускают, — Арнольдик у себя?

— Чо я тебе, секретарша штоли? — Огрызаецца Наташка, и злобно на брульянты смотрит. — Не знаю я. Сам иди смотри.

— Экая ты гадкая, Натали. — Огорчилась геятина, и ушла, дверью хлопнув.

— Это кто такой? — Спрашиваю. — И чо у него в зубах застряло такое красивое?

— Это Костик, модель наша бывшая. — Наташка поморщилась. Щас нашол себе алигарха какова-то, и тот его в тухлый блютуз шпилит. За бабло. А чо там у нево во рту… Так это, наверное, Костик так своё рабочее место украшает. Фубля.

— Фубля. — Согласилась.

Тут дверь снова открываецца, и снова к нам Костик заходит.

— А что, девчонки, — сверкнул яхонтами любовник алигарха, — может, выпьем? Арнольдика нету всё равно, и до конца рабочего дня полчаса всего осталось. Так выпьем же!

— Чо такое Арнольдик? — Пихаю в бок Наташку. — Главный гей в вашем рассаднике Пенкиных?

— Типа того. Директор наш. Судя по всему, один из Костиных брюликов — его подарочек. Везёт пидорасам.

— Жуть какая. Просто вертеп разврата. Как ты тут работаешь?

— Охуительно работаю, между прочим. Тебе такое бабло в твоём кукольном театре и не снилось.

Тут я чота набычилась. Не люблю я, когда мне баблом тычут в рожу. Я зато культуру в массы несу, хоть и бесплатно. И с пидорасами не целуюсь. Ну и отвечаю Костику:

— А отчего ж не выпить-то? Плесни-ка мне, красавчик, конинки француской, и мандаринки на закусь не пожалей.

Наташка на меня так злобно позырила, но ничо не сказала.

Короче, чо тут рассказывать: упились мы с Костей-педиком в сракотень. Уж и Наташка домой ушла, со мной не попрощавшись, и на часах почти десять вечера, а мы всё сидим, третью бутылку допиваем и цитрусы жрём.