Читаем без скачивания Моя сестра живет на каминной полке - Аннабель Питчер

Я двинулся к нему и потянул за собой Джас. Мы встали по обе стороны от папы и смотрели, как падает пепел. Моя рыбка, весело виляя хвостом, выписывала затейливые узоры в глубине. Несколько крупинок пепла опустились на золотую спинку и прилипли к блестящим чешуйкам.

Осталась всего одна горсточка пепла. Последние крупицы высыпались папе на ладонь. Он приподнял урну и потрясенно заглянул внутрь – пусто! Руки у него дрожали.

– Папа, – неожиданно сказал я, – не надо.

Папа зажал в руке последние крошки пепла.

– Что?

Дышал он хрипло, и лицо было белее, чем снег вокруг.

– Не надо, – повторил я. – Оставь себе.

Папа покачал головой.

– Розы больше нет, – с усилием проговорил он и поднял над водой руку. – Это не она.

Я перестал плакать и прошептал:

– Знаю. Но это было ею. Частью ее тела. Оставь себе. Хоть немножко.

Папа взглянул на меня, я – на него, и какая-то искра пронеслась между нами. Он ссыпал остатки пепла в золотую урну.

Мы все замерзли и пошли в дом. Папа на пару минут поднялся наверх, а Джас тем временем налила всем чаю. Мы пили его в гостиной, молча. Каминная полка без урны выглядела пустой. Должно быть, папа отнес урну к себе. Подальше с глаз. Но, когда ему станет особенно грустно, он ее достанет. 9 сентября, например. Я вот никогда-никогда не забуду, что Роджер умер 6 января. Даже если у меня будет еще тысяча котов. Потому что с Роджером все равно никто не сравнится.

Мы выпили чай и просто сидели и смотрели друг на друга. Что-то важное произошло с нами сегодня. Все изменилось. И пусть у меня все так же крутило в животе, и там, где сердце, болело, и горло саднило, и слезы все не останавливались, я знал, что не все перемены к худшему. Случилось и что-то хорошее.

Джас не начала есть. А папа пока не бросил пить. Но мы целый день были вместе. Может, особо и не разговаривали, но и по своим комнатам не расходились. Посмотрели кино. Джас предложила «Человека-паука», но я сказал, что не хочу, и она поставила какую-то комедию. Смеяться мы не смеялись, но в самых смешных местах улыбались. И папа сказал Джас:

– А мне нравится твоя прическа.

И она ответила:

– Спасибо.

И тогда он добавил:

– Розовые волосы – это красиво.

А когда пора было ложиться спать и звезды засияли на небе, словно сотни кошачьих глаз в темноте, папа второй раз в жизни обнял меня. Крепко-крепко обнял, как будто защищал. И потом, когда я лежал под одеялом и думал о Роджере, мечтая, чтоб он оказался на подоконнике, папа принес мне какао. Он вложил чашку мне в руки, и пар приятно окутал лицо. На этот раз порошок был размешан как следует, совсем правильно.

22

На следующий день начинались занятия в школе. Я спустил ноги с кровати, ожидая, что Роджер начнет тереться о ноги. Жевал шоколадные шарики и ждал: сейчас он запрыгнет ко мне на колени. Чистил зубы и ждал: вот сейчас его хвост обовьется вокруг щиколоток… Без него дом был пустым. Я сам был пустым.

Папа встал вовремя, чтобы отвезти нас в школу. Он был чуточку с похмелья. Ну так что же? Папа – не идеал. А я, что ли, идеал? Он старается, и это главное. Может, справляется он не слишком классно, но уж в миллион раз лучше мамы. Он нас не бросил. Просто он горюет по Розе, и это нормально. Тут кота убили, и то выть хочется. А если дочь разорвало на куски? Ужасно, должно быть.

Машина остановилась перед школьными воротами, и папа увидел, как по тротуару шагает Сунья. Я догадался об этом по его лицу в зеркале. Оно перекосилось, но папа не закричал: «Мусульмане убили мою дочь!» – или еще что-нибудь такое. И даже не велел мне держаться от нее подальше. Только сказал, что домой вернется не раньше шести, пойдет устраиваться на работу. Джас сжала папину руку, а он улыбнулся и повернулся ко мне:

– Счастливо. У тебя отличные оценки. Молоток. Так держать!

Я вошел в школу. Я все еще был в футболке с пауком, но не ради мамы – не она мне ее прислала. Ткань пропиталась кровью Роджера, поэтому я ее и не снимал. Видок у меня, надо полагать, был как у мясника или убийцы, но мне было все равно – я хотел быть рядом со своим котом.

– А вот и наш сморчок! – заорал Дэниел. Они с Райаном стояли возле дверей в класс.

Я хоть и струсил, но виду не показал – не покраснел, и не задрожал, и не удрал, а направился к классу.

– Сморчок в задрипанной футболке!

Они прыснули и, вскинув руки, хлопнули друг друга по ладоням. Получились воротца, я прошел прямо под ними, а Дэниел больно лягнул меня сзади. Врезать бы ему по мерзкой харе! Только ведь он опять меня отмутузит… Дэниел ухмыльнулся – дескать, он победил, а я вспомнил про того теннисиста, который вечно занимает второе место на Уимблдоне, и почему-то разозлился. Сердце в груди рычало, как свирепый пес.

– Лох! – выкрикнул Дэниел.

Я сел рядом с Суньей. Может, она скажет ему что-нибудь в ответ или хотя бы глянет сердито? Но Сунья вжалась в стул, словно хотела спрятаться. В мою сторону даже не смотрела. А мне хотелось спросить, прочитала ли она мою поздравительную открытку? И видела ли снежную бабу, похожую на нее, и снеговика, похожего на меня, и было ли ей смешно? Хотелось узнать, почему она не пришла на конкурс талантов? И все-все ей рассказать: и про Джас, и про то, как я не испугался петь и танцевать на сцене. Но потом я вспомнил, как тогда, у них в саду, Сунья сказала: «Мама говорит, ты плохая компания». И ничего не стал говорить. Просто сидел и разглядывал свой пенал, пока миссис Фармер делала перекличку.

Сначала у нас был английский. Мы должны были описать свое «Сказочное Рождество» и не забывать про красную строку. Ничего сказочного не произошло, но врать не хотелось. Написал, как было. Про футбольный носок, набитый подарками от Джас. Про куриные сэндвичи, картошку из микроволновки и шоколадные конфеты. Рассказал, что мне больше всего понравилось, как мы во все горло распевали рождественские гимны. А в конце написал: «Это Рождество вышло не очень сказочным, но оно было хорошим, потому что со мной была Джас». Лучше этого сочинения я еще ничего не писал. Когда я прочитал его вслух, миссис Фармер сказала:

– Прекрасная работа!

И моя божья коровка скакнула на первый листочек. Ангелов после Рождества заменили божьими коровками.

После английского у нас была математика, а после математики – общее собрание. Директор объявил, что инспекция поставила нашей школе «удовлетворительно», а это означает, что работаем мы в общем неплохо, но могли бы и лучше. Еще он сказал, что нам поставили бы «хорошо», если бы не инцидент, который огорчил одного из инспекторов. Миссис Фармер глянула на Дэниела и покачала головой. Тот потупился. Я почувствовал чей-то взгляд, поднял глаза – Сунья смотрела на меня. На одну секундочку мне показалось, что она сейчас хихикнет. Но Сунья отвернулась и закивала, будто внимательно слушает разглагольствования директора.

– В этом году вы должны поставить перед собой высокие цели и сложные задачи, – говорил он. – Не просто, скажем, перестать грызть ногти или, например, перестать сосать палец… – Все засмеялись. Директор, улыбаясь, ждал, когда станет тихо. – Нет, вы изберите себе цель, которая по-настоящему волнует вас. Даже немного пугает.

Я свою уже знал.

На перемене Сунья куда-то подевалась. Я искал, искал… Ждал на нашей скамейке, смотрел на площадке, заглядывал за секретную дверцу, но ее и в сарае не было. Должно быть, в туалете прячется. Дэниела боится. Пес у меня в груди зарычал еще громче. После перемены была история, потом география, но я никак не мог сосредоточиться. Все старался заглянуть к Сунье в пенал – там изолентовое кольцо или нет? Мое было у меня на пальце, я несколько раз постучал белым камешком по столу, чтоб она заметила. Но Сунья сидела, уткнувшись в свои тетрадки.

На большой перемене я не пошел на улицу. Надоело одному гулять. И есть не мог – так скучал по Роджеру, что кусок в горло не лез. Вместо этого двинул в туалет и снова воображал, что сушилка – огнедышащий дракон. Терпел и терпел, не сдавался, и даже не пискнул, когда пламя сожгло кожу и кости обуглились.

Тут донесся чей-то голос. Не в игре, а по правде. Кто-то надсадно орал. Со злостью. «Чурка!» Я выглянул в окно. Дэниел прыгал вокруг Суньи и орал. Она пыталась уйти, а он не давал. Там были еще Райан, Мейзи и Александра. Хохотали и подзуживали Дэниела.

– Чурка! – вопил он. – От тебя воняет. Зачем это ты нацепила какую-то дурацкую тряпку! – Он схватился за хиджаб.

И попытался сорвать его!

Вот когда сердце во мне взревело. Громче собаки. Громче огнедышащего дракона в туалете. Даже громче серебряного льва в небе.

Звук отозвался у меня в голове, растекся по рукам и ногам. Я даже не заметил, что бегу, пока не хлопнула туалетная дверь и я не пролетел полкоридора. С криком: «Отвали от нее!» – я выскочил на улицу. Вокруг засмеялись. Мне было плевать. Я озирался по сторонам. Где Сунья? Она стояла на площадке, вцепившись обеими руками в хиджаб, чтобы Дэниел не открыл перед всей школой ее секрет – ее волосы.