Читаем без скачивания Квантовый вор - Ханну Райяниеми

— Звучит довольно запутанно.

— Так и есть на самом деле. У марсиан для этого существует специальный орган. — Я стучу себя по голове. — Чувство конфиденциальности. Они безошибочно ощущают, чем делятся с другими, что относится к личной сфере, а что нет. Еще они осуществляют так называемое разделение памяти — делятся воспоминаниями с другими путем передачи соответствующего ключа. Мы получили детскую версию. Гостям предоставляют частицу экзопамяти и вполне определенный интерфейс к ней. Но всех тонкостей оценить нам не дано.

— А почему они так поступают?

Я пожимаю плечами.

— В основном это обусловлено историческими причинами, хотя о том, что произошло здесь после Коллапса, известно не слишком много. Самая распространенная версия гласит, что некто в ходе реализации частного проекта по терраформированию привез сюда миллиард гоголов и провозгласил себя Королем. Пока гоголы не взбунтовались. Так или иначе, действующая система гевулотов является одной из причин, по которой Соборность до сих пор не сумела поглотить и это место тоже. Расшифровывать все коды — слишком хлопотное занятие.

— Эй, вы, двое, — вмешивается «Перхонен». — Извините, что задержалась, но я не хотела вас прерывать. Символы относятся к области астрологии. Точно такая же последовательность существует только в одном источнике — В «Театре Памяти» Джулио Камилло. Это оккультная система эпохи Возрождения. Тимберниль — это замок во Франции. Вот детали.

«Перхонен» пересылает по нашему нейтринному каналу спайм. Миели просматривает его и оставляет висеть в воздухе между нами.

— Прекрасно, — говорит она. — И что же все это означает?

— Представления не имею, — хмуро отвечаю я. — Я думаю, все, что нам необходимо, заключено в моей старой экзопамяти. Осталось только придумать, как до нее добраться. Кажется, мне снова надо стать Полем Сернином, кем бы он ни был.

Я наливаю себе еще порцию коньяка.

— И где же, по-твоему, осталось твое бывшее тело? Или он — ты, — уезжая, взял его с собой? И какой смысл в этих значках?

— Все может быть. Что касается символов, я не могу сказать, но у меня всегда имелась склонность к театральности. Сейчас, глядя на них, мне ничего не приходит в голову.

Мое прежнее «я» действует мне на нервы. Зачем, черт побери, все так усложнять? Но ответ очевиден: чтобы тайна осталась тайной. А хранить секреты среди секретов — это наилучший метод.

— А нельзя ли попытаться через Часы получить доступ к твоей памяти при помощи грубой силы? Мы могли использовать «Перхонен»…

— Нет. Здешние обитатели достигли совершенства в трех областях: в изготовлении шоколада, виноделии и криптографии. Но, — я поднимаю указательный палец, — гевулот можно украсть. Система слишком сложна, чтобы быть безупречной, и иногда можно получить целый каскад ключей, если кто-то поделится с тобой нужными сведениями в нужный момент времени. Прикладная социология, если можно так выразиться.

— У тебя все и всегда сводится к краже?

— Что я могу сказать? Это одержимость. — Я морщу лоб. — Я даже знаю, с чего начать: у меня здесь был близкий человек. Но сначала необходимо получить некоторые инструменты для взлома гевулотов. А пытаться воспользоваться тем примитивным гевулотом, что нам выдали, все равно что в темноте взламывать замок при помощи кирпича. Я думаю, тебе пора связаться со своим нанимателем, чтобы он свел нас с какими-нибудь гогол-пиратами.

— Что дало тебе повод считать, будто…

— Ой, брось. Твой наниматель из Соборности, это ясно как день. Возможно, какой-нибудь могущественный копи-клан, решивший свести счеты с Основателями. Он-оно-они — не знаю, какое местоимение употребляется в эти дни, — обязательно имеет контакт со здешними пиратами. Соборность — их основной покупатель. — Я вздыхаю. — Никогда не обращал на них особого внимания. Но, если хочешь выкопать клад, нельзя не испачкать руки.

Она складывает руки на груди.

— Ладно, — говорит она. — Хочу заметить — хотя и совершенно напрасно, как мне кажется, — что с твоей стороны не слишком мудро и безопасно задавать вопросы и строить предположения о нашем общем… благодетеле. — Последнее слово прозвучало с едва заметным оттенком иронии. — В любом случае, нам предстоит сделать три вещи. Первое: выяснить, почему ты оставил Часы для самого себя. Второе: попытаться отыскать твой старый труп. Третье: попытаться наладить контакт с теми немногими людьми на этой планете, у которых совести еще меньше, чем у тебя.

Она поднимается.

— Я посмотрю, что можно предпринять по третьему пункту. Тем временем ты и «Перхонен» будете работать над первым вопросом, а второй пункт оставим до тех пор, пока не получим дополнительную информацию. И не забудь помыться.

Она поворачивается, чтобы уйти.

— Подожди. Послушай, я прошу прощения за то, что сбежал. Просто сработал рефлекс. Я не забыл о своем долге. Ты должна понять, что все это немного странно.

Миели оборачивается, смотрит на меня с циничной усмешкой, но ничего не говорит.

— В моей профессии очень важно не оглядываться в прошлое. Если мы продолжаем работать вместе, я надеюсь, что и ты тоже не будешь этого делать. — Я улыбаюсь. — Я прошу прощения далеко не у каждого. И не каждому даю себя поймать. Так что считай, что тебе повезло.

— А тебе известно, — говорит Миели, — как поступают с ворами там, откуда я пришла? — Она улыбается. — Мы наполняем их легкие синтбиосмесью, поддерживающей жизнь. А потом выбрасываем наружу. У них лопаются глаза и вскипает кровь. Но они живут еще несколько часов. — Она берет со стола мой бокал и направляется к двери. — Так что считай, что тебе повезло.

Гнев придает Миели странную бодрость. Гнев по отношению к вору рождает чистое искреннее чувство. Долгое время ей приходилось сдерживать и скрывать свою ярость, но теперь она