Читаем без скачивания Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн

— Что ты сегодня узнал, мальчик? — спросил Харшоу.

Смит радостно улыбнулся и, как всегда, после небольшой паузы ответил:

— Я научился, прыгая в воду, делать сальто в полтора оборота. Разбегаешься, прыгаешь и входишь в воду…

— Я видел — носки вытянуты, колени прямые, стопы вместе.

— Неправильно? — огорченно спросил Смит.

— Для первого раза очень даже правильно. А теперь вспомни, как это делает Доркас.

Смит подумал.

— Вода охотно принимает Доркас, любит его.

— Не его, а ее. Доркас — она.

— Ее, — поправился Смит. — Разве я говорю неправильно? Я читал в словаре Уэбстера (3-е издание, Спрингфилд, Массачусетс), что мужской род включает женский. Словарь приводит пример из закона о контрактах (5-е издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, с. 1012). Там сказано…

— Постой, постой, — прервал Харшоу. — Мужской род действительно включает женский, но только в том случае, когда ты говоришь вообще. Если же о конкретной женщине, то следует говорить «она», «ей», «ее».

— Я запомню.

— Ты бы лучше вынудил Доркас на деле доказать ее женский род. — Харшоу задумался. — Джилл, парень спит с тобой или с кем-нибудь из вас?

— По-моему, он вообще не спит.

— Ты не ответила на мой вопрос.

— Отвечаю: он не спит со мной.

— Я спросил не из праздного любопытства, а из научного интереса. Майк, чему ты еще научился?

— Я нашел два способа завязывать шнурки. Один хорош для того, чтобы падать, другой — чтобы ходить. Я выучил спряжения…

— Что еще?

Майк восторженно улыбнулся:

— Вчера я учился ездить на тракторе. Так здорово!

Джабл выразительно глянул на Джилл.

— Когда это произошло?

— Вечером, когда ты спал, Джабл. Все было хорошо, Дюк не дал ему упасть.

— Понятно, что не дал… Майк, ты читал что-нибудь?

— Да, Джабл.

— Что?

— Я прочел, — доложил Майк, — еще три тома энциклопедии: «Marub — Mushe», «Mushr — Ozon» и «Р — Planti». Ты не велел мне читать энциклопедию помногу, поэтому на «Planti» я остановился. Потом я прочел трагедию «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира. Потом — «Мемуары» Джакомо Казановы в переводе Френсиса Уэллмена. Потом я осмысливал прочитанное. Потом Джилл позвала меня завтракать.

— Ты что-нибудь понял?

— Не знаю, Джабл, — в голосе Смита была тревога.

— Что тебе неясно?

— Я не смог охватить всей полноты того, что прочитал. Читая у Мастера Уильяма Шекспира о смерти Ромео, я почувствовал, что полон счастья. А после я прочел, что он дематериализовался слишком рано — по крайней мере, мне так показалось. Почему так?

— Потому что он сопливый идиот.

— Прошу прощения?

— Я сам не знаю, Майк.

Смит пробормотал что-то по марсиански, а по-человечески сказал:

— Я только яйцо.

— Что? Мне кажется, ты меня о чем-то просишь, Майк. Чего ты хочешь?

Смит поколебался, потом выпалил:

— Брат мой Джабл, пожалуйста, спроси Ромео, почему он дематериализовался! Я не могу с ним говорить, я только яйцо. А ты можешь. Спроси и после объяснишь мне.

Майк, по-видимому, считал, что Ромео существовал на самом деле, и сейчас просил его, Джабла, вызвать дух Ромео и потребовать у него отчета о поступках плоти. Как объяснить Майку, что Монтекки и Капулетти не существовали в материальном мире? Джабл не оперировал понятиями, опираясь на которые, можно было бы объяснить Смиту, что такое художественная литература.

Джилл испугалась, что Майк сейчас свернется в клубок и оцепенеет.

Майк действительно был близок к этому, но изо всех сил держался; он дал себе слово не прибегать к подобному средству в присутствии друзей. Он видел, что причиняет этим беспокойство всем, кроме доктора Нельсона. Майк замедлил сердце, успокоил чувства, улыбнулся и сказал:

— Я подожду, пока понимание придет само.

— Хорошо, — согласился Джабл. — А в следующий раз, когда ты соберешься читать, спроси меня или Джилл — кого угодно — художественная ли это литература. Тебе, пожалуй, не стоит ее читать…

— Я буду спрашивать, Джабл.

Майк решил, что обязательно расскажет Старшим Братьям, что такое художественная литература, когда сам это поймет… Тут он с удивлением заметил, что сомневается — поймут ли они. Предположение о том, что существуют вещи, столь же непонятные для Старших Братьев, как и для него самого, было даже более революционным, чем само понятие художественной литературы. Майк решил подумать об этом в другой раз, в спокойной обстановке.

— …но я позвал тебя не для того, — говорил тем временем брат Джабл, — чтобы рассуждать о литературе. Майк, вспомни, пожалуйста, тот день, когда Джилл забрала тебя из больницы.

— Из больницы? — переспросил Майк.

— Мне кажется, Джабл, — вмешалась Джилл, — Майк не знает, что он был именно в больнице. Давайте я попробую…

— Вперед!

— Майк, ты помнишь, как жил в комнате один, пока я тебя не одела и не увела?

— Да, Джилл.

— Потом мы поехали в другое место, я тебя раздела и велела принять ванну.

— Да, это было такое счастье! — Смит улыбнулся воспоминанию.

— Потом я тебя вытерла, и тут пришли двое.

Улыбка погасла. Смит задрожал и стал уходить в себя.

— Майк! Остановись! — приказала Джилл. — Не смей уходить!

Майк взял себя в руки.

— Хорошо, Джилл.

— Слушай, Майк. Вспомни, что было, только не волнуйся. Пришли двое мужчин, один потащил тебя в гостиную…

— Туда, где растет трава, — подтвердил Майк.

— Правильно, там на полу растет трава. Я хотела помешать ему, но он меня ударил. Потом он пропал. Помнишь?

— Ты не сердишься на меня за это?

— Что ты! Нет, конечно. Один пропал, второй навел на меня пистолет и тоже пропал. Я испугалась, а не рассердилась.

— И сейчас не сердишься?

— Майк, милый, я никогда на тебя не сердилась. Мы с Джаблом просто хотим понять, что произошло. Те двое пришли, ты что-то сделал, и они пропали. Почему? Что ты сделал, скажи?

— Я скажу. Тот человек — большой — ударил меня, и я испугался. Я… — тут он перешел на марсианский. — Я не знаю слов.

— Объясни постепенно, — попросил Харшоу.

— Я постараюсь, Джабл. Передо мной есть что-то. Это плохая вещь, ее не должно быть. И я… — он опять запнулся. — Это просто, гораздо