Читаем без скачивания Будет скафандр – будут и путешествия - Роберт Хайнлайн

Но ведь Крошка никогда не видела моей комнаты, подумал я, но потом сообразил, что она видела достаточно американских домов, чтобы выступать в роли консультанта по их оформлению.

– Крошка здесь?

– Она скоро придет.

Раз и Материня, и Крошка были со мной, дела обстояли явно неплохо. Вот только…

– Материня, я не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Положив мне на лоб свою маленькую теплую лапку, Материня склонилась надо мной так, что я ничего не видел, кроме ее глаз.

– Ты очень сильно пострадал. Но сейчас ты выздоравливаешь. Не волнуйся.

Если Материня говорит «не волнуйся», то волноваться не о чем. Тем более, что делать стойку на руках у меня настроения не было. Мне вполне хватало того, что я мог смотреть в ее глаза. В этих глазах можно было утонуть, можно было нырнуть в них и плавать.

– Хорошо, Материня. – Тут я вспомнил кое-что еще. – Скажите… вы ведь замерзли?

– Да.

– Но… Но ведь вода, замерзая, разрывает живые клетки. Во всяком случае, так принято считать.

– Мое тело никогда не даст этому случиться, – ответила она, поджав губы.

– Вот как… – Я подумал немного. – Только меня в жидкий воздух не суйте! Я для этого не создан.

Опять в ее песне послышался снисходительный юморок.

– Мы постараемся тебе не повредить, – она выпрямилась. – Я чувствую Крошку.

Раздался стук, – еще одно несоответствие, он не был похож на стук в легкую внутреннюю дверь, – и послышался голос Крошки:

– Можно войти? – Ждать ответа она не стала (сомневаюсь, чтобы это вообще входило в ее привычки), а вошла прямо вслед за вопросом.

Помещение, которое я увидел в открывшуюся дверь, выглядело как верхний холл в нашем доме. Здорово они поработали!

– Входи, милая!

– Конечно, можно, Крошка! Ты ведь уже вошла!

– Не ехидничай.

– Чья бы корова мычала… Привет, малыш!

– И тебе привет.

Материня скользнула в сторону.

– Долго не задерживайся, Крошка. Его нельзя утомлять.

– Не буду, Материня.

– До свиданья, мои дорогие.

– Когда в моей палате приемные часы? – спросил я.

– Когда она разрешит.

Крошка стояла, уперев кулаки в бедра, и разглядывала меня. Впервые за все время нашего знакомства она была отмыта дочиста: щеки еще розовые от щетки, пышные волосы – может, она и впрямь будет хорошенькой лет через десять. Одета она была как обычно, но одежда выглядела свежей, все пуговицы на месте и дыры искусно заделаны.

– Так-так, – сказала она, вздохнув. – Похоже, что тебя еще можно будет не выбрасывать на свалку.

– Я-то в кондиции. А ты как?

Крошка сморщила носик:

– Слабый укус мороза. Ерунда. А вот ты разваливался на части.

– Ну да?

– Не могу подробно описать твое состояние, потому что для этого придется употреблять слова, которые мама сочла бы «неженственными».

– А к этому мы очень непривычные.

– Не язви. Все равно не умеешь.

– А ты не позволишь попрактиковаться на тебе?

Крошка собралась уже было ответить в свойственной ей манере, но, запнувшись вдруг на полуслове, улыбнулась и подошла поближе. На один неловкий момент мне даже показалось, что она хочет меня поцеловать. Но она только расправила простыни и сказала серьезно:

– Да нет, умеешь, и еще как. Ты можешь язвить, быть противным, жестким, и ты можешь ругать меня и как угодно наказывать, и я даже не пикну. Да что там, я готова спорить, что ты сможешь даже поспорить с Материней.

Поспорить с Материней? Я не мог даже представить себе, что у меня может возникнуть подобное желание.

– Какая ты стала благонравная, – улыбнулся я, – нимб прямо так и светится.

– Если бы не ты, мне и вправду пришлось бы обзаводиться нимбом. Или, что более вероятно, узнать, что недостойна его.

– Да? А я помню, что кто-то росточком с тебя нес меня по туннелю почти как куль с углем.

– Это неважно, – увильнула она от ответа, – важно то, что ты установил маяк.

– Что ж, останемся каждый при своем мнении. Однако там было холодно. – Я решил сменить тему, потому что нам обоим стало неловко. Ее слова о маяке кое-что мне напомнили. – Крошка, а куда мы попали?

– То есть как – «куда»? Мы в доме Материни, – оглянувшись, она добавила: – О, я совсем забыла, Кип, это вовсе не твоя…

– Знаю, знаю, – отвечал я нетерпеливо, – это имитация. Сразу видно.

– Сразу? – расстроилась Крошка. – А мы так старались.

– Да нет, получилось просто здорово. Не представляю даже, как вы сумели добиться такого сходства.

– У тебя очень хорошая память, Кип. Ты фиксируешь подробности, как фотоаппарат.

И наверное, эти подробности сочились из меня, как из дырявого мешка, добавил я про себя. Хотел бы я знать, что я еще наболтал в присутствии Крошки. Я даже спросить ее об этом постеснялся – должна же быть у мужчины своя личная жизнь.

– И тем не менее – это имитация, – продолжал я вслух. – И я знаю, что мы в доме Материни, но не знаю, где этот дом.

– Но ведь я говорила тебе, – вытаращила глаза Крошка. – Может, ты не расслышал? Ты был очень сонный.

– Да нет, расслышал, – сказал я с усилием. – Кое-что. Но не понял. Мне показалось, будто ты сказала, что мы летим на Вегу.

– Думаю, что в наших каталогах это место называется «Вега-пять». Но они здесь зовут его… – Крошка запрокинула голову и воспроизвела звук, напомнивший мне тему вороны из «Золотого Петушка». – Но это я не могла тогда произнести. Поэтому сказала тебе «Вега», что было ближе всего к истине.

Я снова попытался сесть, и снова не смог.

– Вот это да! Стоит перед тобой человек и сообщает, что мы на Веге! То есть, я хочу сказать, на одной из ее планет!

– Но ведь ты не предлагал мне сесть!

Я пропустил мимо ушей этот «крошкизм», потому что смотрел на «солнечный свет», льющийся в окно.

– Это свет Веги?

– Нет, это искусственный свет. Настоящий яркий свет Веги выглядит призрачным. Вега ведь в самом верху диаграммы Герцшпрунга-Рессела[12], если ты помнишь.

– Да? – Спектрального класса Веги я никогда не знал. Как-то не думал, что он может мне пригодиться.

– Да. Будь очень осторожен, Кип, когда начнешь ходить. За десять секунд можно схватить больше загара, чем за всю зиму в Ки Уэсте[13], а десяти минут достаточно, чтобы зажариться насмерть.

Сдается мне, что у меня есть особый дар попадать в трудные климатические условия. Интересно, к какому спектральному классу относится Вега? Класс «A»? Или «B»? Наверное, «B». Из классификации я помнил только, что она большая и яркая, больше Солнца, и очень красиво смотрится в созвездии Лиры[14]. Но как, во имя Эйнштейна, мы попали сюда?

– Ты случайно не знаешь. Крошка, как далеко от нас Вега? То есть, как далеко от нас Солнце, я хотел сказать.

– Знаю, конечно, – фыркнула она презрительно. – В двадцати семи световых годах.

Ничего себе!

– Крошка, возьми-ка мою логарифмическую линейку. Ты умеешь ею пользоваться? А то меня руки не слушаются.

– Зачем тебе линейка?

– Хочу вычислить расстояние в милях.

– Я тебе без линейки вычислю.

– С линейкой и быстрее, и точнее. Слушай, если ты не умеешь ею пользоваться, то скажи, не стесняйся. Я в твоем возрасте тоже не умел. Я тебя научу.

– Вот еще! – возмутилась Крошка. – Конечно, умею! Что я, дурочка, по-твоему? Просто я и так считать могу. – Губы ее беззвучно зашевелились: – 159 000 000 000 000 миль.

Я припомнил, сколько миль в световом году, и наскоро прикинул цифру в голове… Да, слишком много ночей, слишком много долгих-долгих миль…

– Похоже, ты права, – сказал я.

– Конечно, права, – ответила Крошка. – Я всегда права!

– Вот это да! Ходячая энциклопедия с косичками!

Крошка всхлипнула:

– Я же не виновата, что я гений.

Это заявление открывало широкие возможности, и я уже собирался ткнуть ее носом кое-куда, но вовремя заметил, как она расстроилась.

Я вспомнил слова отца: «Некоторые люди пытаются доказать, что „среднее“ лучше, чем „самое лучшее“. Им доставляет удовольствие подрезать крылья другим, потому что они бескрылы сами; они презирают интеллект, потому что напрочь его лишены». Тьфу!

– Извини, Крошка, – попросил я смиренно. – Конечно, ты в этом не виновата. Так же, как я не виноват в том, что я не гений, или в том, что я большой, а ты маленькая.

Она повеселела.

– Пожалуй, я снова начала выпендриваться. – Она покрутила пуговицу. – Или просто решила, что ты меня понимаешь… Как папа.

– Ты мне льстишь. Сомневаюсь, чтобы я был способен тебя понимать, но теперь, по крайней мере, буду стараться.

Она все крутила пуговицу.

– Ты ведь и сам очень умный, Кип. Но ведь ты не можешь этого не знать?

– Будь я умный, попал бы я сюда? – усмехнулся я. – Слушай, Крошка, ты не против, если мы все же проверим цифру на линейке? Из чистого любопытства.

Еще бы – за двадцать семь световых лет и Солнца не увидишь. Звезда-то, прямо скажем, довольно заурядная.

– Видишь ли, Кип, от нее не очень-то много прока, от этой линейки.