Читаем без скачивания Право на рок - Алексей Рыбин

Илья Смирнов

Эта история уже достаточно хорошо известна. Я входил в такую группировку людей, которые собрались около 1980-81 годов вокруг студенческого клуба «Рокуэлл Кент» в МИФИ, первоначально никак не связывал свои цели и задачи с музыкой. Я был приглашен туда в качестве специалиста по изданию подпольных журналов, не уточняя направленности. И хотя специалистом я был довольно хуевым, то единственное, чего мне удалось добиться, это то, что меня-таки забрали. Но учитывая то, что у нас «вор в законе» - это человек, который не вылезает из тюрьмы, в отличие от западных представлений о профессиональном преступнике, может быть, я действительно был специалистом. Во всяком случае, нам удалось наладить издание журнала «Зеркало», от которого пошли «Ухо» и «Урлайт». И только потом, после того, как мы столкнулись с абсолютной неспособностью богемно-литературной интеллигенции что бы то ни было делать, в частности, издавать журнал, мы переквалифицировались на рок-музыку, чему способствовал человек по имени Володя Литовка, арестованный впоследствии по делу Романова в начале 1984 года. Он как раз пришел на одно из маразматических этих заседаний и сказал, что если журнал будет уделять половину своего внимания рок-музыке, то он берется вместе с товарищами по дискотеке наладить распространение и изготовление журнала, что и было сделано. Так сложился наш забавный коллектив. А я тогда, кроме Макаревича, вообще ничего не знал в советском роке и поинтересовался, что это такое, «советский рок»? Мне сказали, ну, как же, мол, есть, например, такой Гребенщиков. Таким образом, в качестве полпредов к нам попали сначала Гребенщиков и Дюша, которых туда ангажировал Троицкий, который у нас официально значился в бумагах как «ведущий семинара «Искусство и коммунистическое воспитание», которые мы сдавали в партком. Журнал, собственно, и выходил в качестве стенгазеты при этом семинаре. Ну, всем было достаточно понятно, что это такое, и поэтому, когда клуб закрывали, то перед носом у президента трясли последним номером «Зеркала», где были напечатаны стихи Звездочетова: «Приветствую вырождающиеся нации - в них сладостная нега и гниль аристокрации, а так же вершина человеческого общения - половые извращения». Говорили в парткоме: «Что, сука, это и есть твое коммунистическое воспитание?!» Таким образом, мы вышли на Гребенщикова, а Гребенщиков, в свою очередь, очень рекламировал Майка. На памятном своем концерте в НПО «Норпласт» на задворках Москвы он исполнял майковский «Пригородный блюз» и, на мой взгляд, не в обиду Майку, это было лучшее прочтение этой песни. И он всем кричал: «Вы знаете такого человека - Майка?» И человека три с половиной ему ответили: «Да, знаем». На самом деле, тогда круг любителей советского рока был невероятно элитарным - вширь все это пошло только году в 82-м, благодаря магнитофонной индустрии. А тогда на концерты ходило очень немного народу, как правило, одни и те же лица.

Вообще, информации никакой не было, однажды я начал говорить о Гребенщикове с молодыми ребятами - студентами, своими друзьями, а они спрашивают: «А, это тот, который гомосексуализмом в Тбилиси занимался?» Это все, что они знали с подачи Саульского, который, обидевшись на то, что его выкинули из зала, начал пускать всякую клеветническую парашу про Б.Г. А люди, кроме этого, вообще больше ничего не знали.

Итак, Гребенщиков очень агитировал нас пригласить Майка. И вот, Володя Литовка договорился о снятии огромного киноконцертного зала в Москворечье и выписал туда «Аквариум». Директор ДК в это время был в отпуске. Через МИФИ Литовка каким-то образом провернул эту аренду, и замдиректора, который где-то там все время тусовался, мы упоили до такого состояния, что он, вероятно, не мог бы отличить «Секс-Пистолз» от Боба Дилана. И поэтому, против всех законов природы, концерт прошел до конца. Очень хорошая была аппаратура - Макаревичевская. Концерт этот был для меня замечателен тем, что в первом отделении, к моему удивлению, публика очень холодно отнеслась к Майку, еще холоднее, чем к Б.Г. На Б.Г., когда он играл на химзаводе, уходила, примерно, треть зала (пытаюсь восстанавливать историческую правду), здесь - ушла едва ли не половина, в том числе люди, которые потом его полюбили. В основном, как я понял, обламывала музыка. Люди привыкли к более или менее сложной музыке типа «Воскресения», и вот эта, намеренно упрощенная музыка «Зоопарка», она с самого начала людей шокировала. Эта ситуация Майка, несмотря на то, что он выпил пару стаканов вермута, сильно обломала, да и меня тоже. Но, что-то нужно было делать, как-то выправлять концерт, и я ему сказал: «Ну что, надо гнать всю стрему, чтобы людям понравилось». И покатили - «Дрянь», «Пригородный блюз», все те вещи, которые тогда воспринимались просто, как сейчас вооруженное восстание. Это, конечно, произвело впечатление даже на пожилых людей. Я помню реакцию моего папы, который тоже присутствовал на концерте, так он потом сказал, что Майк - это большой лирический поэт.

Вот так я к нему до сих пор и отношусь, хотя он к себе относился совершенно иначе. И когда он писал свою автобиографию для нашего «Зеркала», он как раз упирал на свои англосаксонские корни, я его вполне понимаю, но я его воспринимал и воспринимаю только так. По умению работать со словом это, наверное, после Башлачева второй человек. У него, конечно, вещи достаточно неровные, но есть произведения, которые читаются с листа - это большая редкость для рок-поэзии. Вообще, рокеры ведь страшно отрицают свою преемственность от бардов, всем же надо быть непременно Иисусами Христами, основателями совершенно новой религии, которой никогда не существовало. На самом деле ясно, что в основе всего этого движения у нас, конечно, лежало слово, потому что на том уровне магнитофонных записей, на том уровне концертов, которые у нас тогда происходили, никакой музыки реально человек услышать и въехать не мог. Люди слушали на самом деле, слова и очень простое к ним сопровождение. Это просто объективная реальность, от которой никуда не денешься. Были группы предыдущего поколения типа «Воскресения», был Рацкевич и другие, которые делали ставку на музыку, но они нуждались в совершенно другой материальной основе своей деятельности. Ведь Майк в Москву приезжал так же, как Цой и другие - концерты-то в основном были квартирные, акустические. Такой большой концерт, как в Москворечье, у «Зоопарка» был, собственно, всего один. А в акустике за те же годы он дал десятки концертов. Он часто выступал по Подмосковью, аппаратура была лажовейшая - брали ее на дискотеках, она звучала, как сортирный бачок. Но даже такой иногда достать не удавалось. Вот, например, в городе Троицке концерт не состоялся, и Майк пошел вместе со зрителями в лес и пел на полянке под гитару.