Читаем без скачивания Диагноз - Алан Лайтман

Анит промолчал.

— Я с самого начала отказался выбрать изгнание, — спокойно проговорил Сократ. — Отказываюсь я от него и теперь. Ничто не изменилось. У меня нет оснований думать, что в Халкиде со мной обойдутся лучше, чем в Афинах. Город должен ценить своего философа, а не гнать его. Жизнь моя кончена в любом случае.

Анит, оглянувшись, посмотрел на лестницу, желая убедиться в том, что его не услышат посторонние уши.

— Если ты выберешь изгнание, — сдавленно прошептал он, — то я позабочусь о том, чтобы твои жена и дети получали двадцать мин в год. — Он глубоко вздохнул. — Естественно, мое предложение должно остаться в тайне.

По лицу осужденного пробежала мимолетная усмешка.

— Так вот в чем заключается твое предложение, Анит. Мне жаль тебя.

Лицо кожевенника вспыхнуло от ненависти. Прежде чем заговорить, он помолчал, стараясь овладеть собой.

— Это хорошее предложение, — сказал он.

— Да, это хорошее предложение, — согласился Сократ, — и большая сумма денег. Но почему ты думаешь, что я сохраню в тайне источник этих средств и даже никому не расскажу о нашем разговоре?

Несколько мгновений Анит размышлял, облекая в слова свой ответ.

— Хотя я и не люблю тебя, Сократ, но считаю, что ты честный человек.

— Но станет ли честный человек продавать свои убеждения за двадцать мин в год?

Анит поднялся на ноги, подошел к открытому окну и вдохнул свежего воздуха.

— Совершенно очевидно, что ты не ценишь собственную жизнь, — заговорил он, — но что ты скажешь о благополучии своей семьи? Ведь я понимаю, что у тебя два малолетних сына.

— Я никогда не предполагал, Анит, что ты способен заботиться о семье, — сказал старый философ.

— Что ты имеешь в виду?

— Пусть все остается, как есть.

— Ты говоришь о моем сыне? — настаивал на своем Анит.

Сократ не ответил.

— Да как ты смеешь? — закричал Анит, не владея больше собой. — Ты отнял у меня сына! Ты раздавил его! Раздавил! Ты смутил его разум!

— Я помог ему разобраться в его собственных мыслях.

— Что говорил тебе Продик? Что? Не говорил ли он, что я покинул его во время правления Тридцати?

Анит с такой силой вцепился в грубо обтесанный подоконник, что камень глубоко врезался в его ладони. Капля бурой крови потекла вниз по бурой стене. Взбешенный Анит понимал, что поставил себя в глупое положение, выказав волнение, и постарался взять себя в руки, еще сильнее вцепившись в подоконник.

— Давай прекратим этот спор, — сказал Сократ. — Я не могу принять твое предложение. — Старый философ поднялся. — У тебя есть ко мне еще какое-нибудь дело? Если нет, то могу ли я вернуться в тюрьму, где меня ждут друзья?

Анит не стал смотреть на Сократа. Вместо этого он принялся разглядывать тонкие струйки дыма, поднимавшиеся из очагов в домах каменотесов. Там начали готовить ужин.

— В таком случае прощай, — продолжал старик. — Мне жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

Сократ медленно спустился по лестнице на первый этаж и остановился у двери. Анит последовал за ним. Спустившись, он дал знак философу подождать и принялся приводить себя в порядок. Анит расправил одежду, сложил рукав так, чтобы скрыть следы рвоты, зачерпнул воды и ополоснул лицо, провел рукой по волосам, приглаживая их, а потом выпрямился во весь рост и открыл входную дверь.

На улице сгустились сумерки. Огни факелов освещали предместье. Оба сторожа, скрестив ноги, сидели в разбитой повозке и беседовали с Пиррием. Увидев, что открылась дверь, они встали и присоединились к скифским лучникам.

— Я закончил с ним, — объявил Анит. — Можете отвести его обратно в тюрьму.

После того как философ и сторожа исчезли в темноте извилистой улицы, Анит не стал возвращаться в мастерскую. Он сел на разбитую, без одного колеса, повозку рядом с Пиррием. Небо превратилось в черное покрывало, на котором не было ни единой звезды.

— Ты позволил ему отправиться в тюрьму столь темной ночью, — недоумевая, сказал Пиррий. — Можешь ли ты поручиться, что он не убежит?

— Нет никакой нужды в таком поручительстве, — ответил Анит. — Он не хочет бежать. Он хочет умереть. — Развернув рукав, Анит посмотрел на темное пятно и испустил утомленный вздох. — Послезавтра я стану самым ненавидимым в городе человеком.

Из расположенного рядом дома послышался детский смех. По улице Каменотесов прошли несколько человек, освещая пляшущими огнями факелов кирпичные и оштукатуренные стены домов. Люди, превратившись в маленькие светящиеся точки, прошли через Пирейские ворота и удалились в ночь, уходя к западу от города.

Именно в этот миг, провожая глазами огоньки, Анит понял, что ему надо сделать. Он устроит убийство Сократа. Со стариком покончат сегодня, поздно ночью, и убьют его так, чтобы убийство выглядело делом рук пьяного раба, шатавшегося по ночным Афинам. Аниту нужен для этого искусный в своем деле убийца, умеющий держать язык за зубами. Он закрыл глаза, напрягся и вспомнил, что в городе есть чужеземец, по прозвищу Удавка, один из тысяч союзников, осевших в Афинах. По слухам, услугами Удавки охотно пользовались тридцать тиранов. Однако никто точно не знал, были ли делом его рук многочисленные исчезновения и утопления людей, удушения среди ночи или повешения среди бела дня. Свои преступления он совершал хитро и запутанно. О его внешности ходили самые противоречивые толки. Некоторые говорили, что это гигант, светлокожий мегарец с кулаками, как булыжники. Другие же клялись, что он — низкорослый и женоподобный человек, способный легко затеряться в толпе. Один пожилой скифский лучник утверждал, что убийца представляется землемером, ходящим по городу со своими стержнями и компасами. Или разносчиком дорогих тканей, если жертвами были женщины.

Анит поднялся с повозки и огляделся. Над крышами домов виднелось неяркое сияние, свет лился к небу из открытых внутренних дворов. Запах дешевой стряпни и звуки свирелей.

Позже, той же ночью, Анит стоял в оливковой роще за городской стеной недалеко от Ахарнянских ворот, когда к нему приблизилась темная фигура. Человек нес светильник у пояса, а лицо его было скрыто полями головного убора путешественника. На темной дороге не было видно ни одного человека, но двое мужчин заговорили приглушенным шепотом. Оливковые деревья склонились над ними своими изломанными сучьями, словно древние старцы, собравшиеся на тайную сходку. Наконец переговоры закончились, и Анит вручил человеку увесистый мешок. Человек слегка поклонился и направился в город.

УБИЙСТВО

Расставшись с Анитом, мужчина в широкополом головном уборе потушил огонь в светильнике и направился к Ахарнянским воротам. Пройдя сотню шагов, он метнулся на запад, оставив слева мерцающие огни города. Человек не пользовался дорогами. Вместо этого он шел через разбросанные за городскими воротами сельские кладбища и сады. Ночь была черна как сажа. Луна, которая должна была яркими бликами отражаться от медных решеток и кольев садовых оград, скрылась за тяжелыми тучами, нависшими над головой. Иногда в темноте, из-за холмов вырастали дома, лишенные, как и в городе, окон.

Наконец путник дошел до склада камней, скрытого под платаном. Там он молча упал на землю и пролежал неподвижно около получаса, внимательно прислушиваясь, не раздадутся ли чужие шаги или чье-нибудь дыхание. Этот человек-невидимка, кравшийся по предместьям Афин, известный как Кефал-беотиец, Мелет-коринфянин, Кинесий-фиванец или просто Удавка, был очень недоволен своим новым заданием. Поспешность в приготовлениях, необходимость совершить убийство в течение ближайших двенадцати часов, отсутствие должной разведки и размышлений — все это нарушало привычный образ действий. Правда, он получил сорок мин, то есть вдвое больше обычного. Срочность можно купить. Но и убийце придется быть вдвойне осмотрительным.

Но, даже удостоверившись, что за ним никто не следит, Кефал не стал возвращаться к Ахарнянским воротам, хотя это и был кратчайший путь в город. Вместо этого он направился на юго-запад, к Дипилонским воротам, вступив в Афины через густонаселенный Квартал горшечников, Внутренний Керамик. В воздухе носился аромат мелкой рыбы и угрей, жаренных в кипящем оливковом масле. Поздний ужин богатых и преуспевающих. Кефал был голоден, но есть он не будет еще долго. Он насытится позже, когда сделает свое дело. Он любил работать на пустой желудок. Кровь должна питать либо голову, либо желудок, но не оба эти органа одновременно.

Зажмурившись на мгновение от света пронесенного мимо факела, Кефал медленно направился на восток по одной из узких, извилистых улочек шириной всего в три шага. Дома тесно соприкасались торцами и выступали на дорогу фасадами, оставляя узкий проход между двумя стенами штукатурки, глины и кирпича. Улицы города вызывали у Кефала тошноту. Вид улиц был непотребным. Он заставлял себя смотреть под ноги на всю эту мерзость: гниющие рыбьи головы, осколки горшков, внутренности птиц, куриные кости, заплесневелые хлебные корки, выброшенную старую одежду и лужи мочи. Он ненавидел любую грязь. Кровь была грязной. Слитки же серебра, похожие на те, что тихо позвякивали в мешке, были воплощением чистоты.