Читаем без скачивания Манюня пишет фантастичЫскЫй роман - Наринэ Абгарян

А еще преданная скво отвечала за бесперебойные поставки обмундирования. Под обмундированием подразумевалась рухлядь растительного происхождения, которой щедро сдабривался экстерьер воинов, а также листья лопуха «длиной от одного уха до другого». По краям такого листа проделывались прорези, и лист напяливался на уши. Получалась эдакая импровизированная маска, которая защищала глотку орущего индейца от большого количества разномастных насекомых, роящихся в воздухе. Иначе любая попытка на скаку проорать боевое улюлюканье заканчивалась тем, что в распахнутый рот на полной скорости залетал какой-нибудь непрошенный жучок или паучок. И воинственный клич обрывался внезапным «кха-кха-кха», похлопыванием по спине и тревожным: «Съела или успела выплюнуть?» Воины рассказывали, что в целом насекомые на вкус ничего, но иногда попадаются такие экземпляры, что лучше прямо сразу сдохнуть, чем еще раз напороться на такую гадость.

Иногда к нам на поклон приходила мелочь из пятого отряда, семилетние девочки и мальчики. Каринка великодушно посвящала их в краснокожих охотников и отправляла за добычей. Охотники, сделав символический круг по лагерю, возвращались, сгибаясь под тяжестью невидимой ноши.

— Чего приволокли? — ворчала я тоном Ба.

— Медведя (кабана, лося)!

— Положите туда, в угол, будет вам сегодня жаркое!

Когда взмыленные индейцы возвращались после тяжелого боя, я первым делом кормила их «ужином». А потом, подкрепившись, они скрупулезно казнили всех пленных и дезертиров. Казнью, само собой, руководила Чингачгук Абгарян.

Несмотря на богатую событиями жизнь, мы с нетерпением ждали воскресенья — домой хотелось ужасно. Но в очередной переговорный день мама огорошила нас известием, что приехать они не смогут.

— Девочки, папа с дядей Мишей уезжают завтра в Шамхор.

— Зачем?

— У дяди Миши однокурсник умер, понимаете? И им надо ехать на похороны.

На мой вопрос, а нельзя ли умершего однокурсника похоронить не в воскресенье, а, например, в понедельник, мама возмутилась:

— Наринэ, ну что ты такое говоришь?! У людей большое горе, страшное горе!

— У нас тоже горе, — вырвала у меня трубку Манька, — Тетьнадь, у нас тоже страшное горе! Мы домой хотим!

— Девочки, миленькие, — вздохнула мама, — потерпите до следующих выходных. Я вам обещаю, что к родительскому дню мы обязательно к вам выберемся!

Это было уже слишком! Остаток дня мы провели в унылых раздумьях и даже чуточку всплакнули. Ладно, не чуточку, а вполне себе конкретно. И пока мы с Манькой орошали окрестности нашего домика потоками горьких слез, Каринка сидела, нахохлившись, на своей кровати и смотрела в одну точку.

— Небось снова что-то замышляет, — причитала Манька, заглядывая в окно.

— Ага, — кивала я. Задумчивое выражение Каринкиного лица ничего хорошего не предвещало. Если сестра долго молчала, уставившись в одну точку, то это заканчивалось какой-нибудь катастрофой вселенского масштаба. Мы старались в такие минуты не отвлекать ее — в раздумьях она была раздражительной донельзя и легко могла покалечить нас одной левой.

К тому моменту, когда мы выплакали годовой запас слез, у Каринки созрел план.

— Пойдем, поговорить надо, — вышла она из домика.

— Чивой?

— Пойдем сказано. — И сестра непринужденным шагом направилась к забору. Мы с Манькой скорбно последовали за ней.

— Завтра уходим домой, — огорошила нас Каринка, когда наша троица надежно спряталась от чужих глаз в яблоневом саду.

— То есть как уходим? — заволновались мы.

— Вот так и уходим. Сбегаем.

— Да лааадно!

— Вы со мной или как? — рассердилась сестра.

— Конечно, мы с тобой, ты чего спрашиваешь?

И мы принялись совещаться, как нам лучше осуществить столь коварный замысел. Бежать решили прямо сразу после полдника. Потому что кто дурак пропускать утреннее купание в речке, а в тихий час не уйдешь — твое отсутствие сразу заметят вожатые.

— Вещей с собой не возьмем, — инструктировала нас Каринка.

— Почему?

— Вы что, совсем не соображаете? Чтобы не вызывать подозрений.

— Ааааа!

— Беееее!

Как мы дожидались часа Икс — об этом я лучше умолчу. До сих пор вспоминаю с содроганием. Скажу коротко — не спалось, не елось, не дышалось, не какалось. Зато сразу после полдника мы развели бурную деятельность — выкопали из тайника Каринкины рогатки и набили карманы галькой — идти безоружными мимо озера Цили, где водятся двухголовые змеи, было небезопасно. Потом мы прошлись непринужденной иноходью по лагерю — выведывали обстановку. Обстановка была расслабленной, вожатые что-то тихо обсуждали, рассевшись на лавочке напротив штабной, из сторожки деда Сако раздавались возмущенные стенания:

— Ферзя взял? Ничего-ничего, мы тебя сейчас слоном прижмем!

— Пошли, — скомандовала Каринка. Мы нырнули в кусты и через лаз в заборе выбрались к речке. Путь к свободе был открыт!

Какое-то время мы бежали, не останавливаясь. Потом пришлось сбавить скорость — выдохлись.

— Пока идем по лесу — питаться будем ягодами, — инструктировала нас Каринка, — а дальше пойдут картофельные поля, я их точно запомнила, когда мы ехали сюда. Так что от голода не помрем.

— Подожди, — заволновалась я, — у нас ведь спичек нет. Мы что, картошку сырой будем есть?

— Конечно, сырой! Сырая картошка, хоть и невкусная, зато очень полезная. Все нормальные люди ее сырой едят.

— Придумываешь, штоль? — не вытерпела Манька.

— Есть маленько, — кивнула сестра.

Но мы немного подумали и таки согласились, что раз другого выхода нет, то и сырая картошка вполне себе приемлемая еда.

Потом мы долго шли по краю леса, но вглубь благоразумно не заходили, чтобы не заблудиться. Кругом стояла невозможная красота: пели птички, летали бабочки, светило солнышко, в высоких кронах деревьев шумел ветер.

— Вот ведь как все придумано, — вздыхали мы с Манькой.

Каринка свое восхищение выражала несколько иначе.

— Стоишь? — хлопала она по стволу очередного могучего дерева. — Ну стой, стой, а мы домой идем!

А потом мы совершенно неожиданно набрели на одинокого осла. И это в глухом необитаемом лесу! Сначала, завидев среди деревьев что-то серое, мы очень испугались, потому что подумали, что это волк. Каринка тут же схватилась за рогатку, а мы спрятались за ее спину. Спасло волка от неминуемой смерти только то, что он вовремя подал голос.

— Иаааааа! Иаааааа!

— Это же осел! — изумились мы.

Это действительно был осел, притом совершенно приличный такой домашний осел. Стоял он при полном параде — на спине красовалось небольшое рукодельное седло, состоящее из диванной подушки и сложенного вчетверо старого паласа, с морды уныло свисала уздечка из пеньковой веревки. Кто-то заботливо привязал животное за поводья к дереву и ушел.

Мы хотели подойти поближе, но Манька остановила нас.

— Я знаю, зачем он тут, — сделала она умное лицо, — он приманкой работает!

— Чем?

— Приманкой. Для диких животных. Придет медведь, захочет его съесть, а тут хлоп — сработает капкан, и фьють!

— Чего фьють?

— Фьють — и кто-то будет щеголять в новой шубе.

— Да ладно! — вылупились мы.

— А то! Так и ловят крупную дичь, медведей там, или тюленей, привязывают в лесу осла, и фьють!

Какое-то время мы сочувственно разглядывали несчастное животное. Осел весьма органично вписывался в свое трагическое амплуа — горестно жевал травку и отгонял коротеньким хвостиком назойливых насекомых.

— Надо развязать его, — дернулась Каринка, но тут из-за деревьев вынырнул какой-то старичок и, поправляя на ходу штаны, подошел к «приманке».

— Долго ждал, Сето-джан? Этот негодный живот совсем меня замучил, крутит и крутит, крутит и крутит, все кишки выкрутил!

Старичок отвязал осла и повел его под уздцы, не прекращая жаловаться на свою горькую судьбу.

— То тишина, то прет и прет, да так, что только и успеваешь по кустам бегать, — скрипел он, — где справедливость?

— Иаааа, — поддакивал осел.

— Ну и ладно, — вздохнула Манька, когда они скрылись из виду, — зато на одного медведя в этом мире сегодня стало больше!

Пока мы вполне успешно продвигались в сторону озера Цили, в лагере творились несусветные дела. Привыкшие после полдника играть в индейцев девочки прочесали весь периметр в поисках Чингачгука и его скво. Сначала они искали нас молча, а потом стали трубить во все горло:

— Наркааааа, Каринкааааа, Манькааааааа!!!!

Их крик всполошил вожатых, и Славиков горн собрал весь лагерь на экстренный съезд. Съезд выявил существенную брешь в рядах третьего отряда.

— Сестры Абгарян и Мария Шац, — со слезами на глазах доложилась Гарегину Сергеевичу товарищ Маргарита.