Читаем без скачивания Детский сад Монтессори (сборник) - Юлия Фаусек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Действительно, должны ли мы поддерживать эту детскую иллюзорность? Недавно попала в мои руки книжечка рассказов Бялика, и я вычитала в ней такие слова: «Я (маленький мальчик) забирался в какой-нибудь уголок, одиноко сидел, мечтал и сосал (палец)… О чем я мечтал, я не знаю… Я прятался, как улитка в раковину, и грезил наяву. Все, что я видел и слышал вокруг, мне казалось сном, сердце мое наполнялось немым изумлением, бесформенными и безыменными мечтами. Я всему удивлялся… Бой часов, тени и пятна на стене, безмолвие пустой комнаты, темнота под кроватью, туфли, валяющиеся там, мелкие кружочки в тени от окна, летающая пыль – все эти мировые загадки, тайны, требующие разрешения, а я блуждаю и гибну среди них, как муравей в траве». Мировые загадки, тайны, требующие разрешения, которые оказываются просто-напросто боем часов, тенями, темнотой под кроватью, туфлями, пылью и прочим. Сколько еще таких загадок, таких тайн окружают маленького ребенка, погружая его сознание в смутное состояние полусна, полубреда, а нам совершенно неизвестно, чего больше в этом состоянии: наслаждения или страдания. Надо полагать, что второго больше; мы это должны знать из собственного опыта. Ум ребенка бьется в этом хаотическом мире и часто, не только не находя помощи, но еще и получая достаточный багаж хаоса со стороны взрослых, которые сознательно или бессознательно нагружают им ребенка в виде чудесного в форме сказок, находится в большой опасности по пути к гибели: «… а я блуждаю и гибну среди них, как муравей в траве», – прекрасными словами выражает это состояние детской души художник.
Я не рассказывала и не рассказываю сказок маленьким детям, ибо, по завету Монтессори, не хотела и не хочу поддерживать легковерия, свойственного незрелому уму маленького ребенка, лишенного опыта и знания реальности, которому недостает еще критической способности различать истинное от ложного, красивое от грубого, возможное от невозможного. Сказки развивают в детях иллюзорное воображение, основанное на отсутствии реального знания, на пустой доверчивости, а в пустоте, созданной впечатлениями несуществующего мира, «фантазия легко разыгрывается, расплывается, ибо ей не хватает опоры, чтобы развиваться нормально», – говорит Монтессори.
«Зачем рассказывать детям сказки, – сказала мне одна из учительниц-монтессорок в Италии, – когда все то, что окружает ребенка, является для него загадкой, и мы должны давать детям средства отгадывать загадки, а не преподносить ему новые, на которые он не может найти ответа».
«Разве звери разговаривают, разве куклы могут ходить и говорить, разве дети могут летать, разве есть колдуны и феи, лешие и бабы-яги?» – вот какие вопросы слышат часто взрослые от детей, которых сами же усердно угощают сказками. «Нет, это только в сказках» получают дети в ответ, и кто знает, не западает ли тогда в сознание ребенка недоуменный вопрос: «Зачем же меня обманывают?» Ведь в этом возрасте ребенок не может еще оценить поэтического вымысла.
«Мы не рассказываем детям сказок, – сказала мне другая итальянка-монтессорка, – потому что сказки разнуздывают детскую фантазию». И это – истина: для детей, склонных к беззаботному фантазированию, сказки особенно опасны, ибо они погружают незрелый детский ум в бредовое состояние, и дети начинают сочинять небылицы, в которых они сами являются участниками. Тут-то и начинается та «детская ложь», от которой взрослые приходят в отчаяние. Таким детям не легко: они живут в нереальном мире, населенном таинственными существами, странными поступками и невероятными возможностями; а такой мир – мир страха. И мы не только не помогаем им выбраться из тяжелого состояния хаоса и страха, но толкаем назад, задерживая их на мировоззрении дикаря. Жизнь же дикаря – жизнь, наполненная страхами; такими же страхами страдают и эти дети, и страхи – их тайны; маленькие дети их тщательно скрывают; результатом этих скрытых страхов являются нервность и даже психические заболевания. У итальянского писателя де Амичиса, в его произведении «Воспоминания детства» есть прекрасное описание того, как ему, маленькому, когда он ложился спать, няня рассказывала сказку о том, как смерть унесла мальчика из его кроватки за то, что он посмеялся над ней, и какое чувство ужаса переживал он не только в эту ночь, но и во многие, многие ночи своего детства; как страх темноты, в котором мерещился ему образ смерти в виде старика, тайно преследовал его и в дни его юности; как надолго была испорчена его жизнь этой тайной, которую он не смел открыть никому; и он, уже зрелым человеком, говорит в конце этого описания: «Воспоминание об этих мучениях во мне так живо, что при виде няни, рассказывающей что-нибудь своим питомцам, я испытываю чувство тревоги, и мне хочется подойти, чтобы услышать, не рассказывает ли она страшных сказок, и попросить ее замолчать, если она это делает».
Руководствуясь всем вышеизложенным, я не рассказывала ни сказок, ни рассказов с фантастическим содержанием во время моей работы с маленькими детьми, как не рассказывают их нигде, где только руководительница – убежденная монтессорка.
Но это не значит, что в школе Монтессори детям ничего не рассказывают. Им рассказывают простые реальные вещи из детской жизни или из жизни животных, и дети слушают их с таким же живым, захватывающим интересом, с каким они слушали бы любую сказку. В последние годы у наших детей (за исключением тех, которых дома усиленно пичкали сказками) исчезло даже слово «сказка». «Расскажите историю», говорят они, или просто «расскажите» про то или про другое. Одна девочка, особенно перекормленная дома сказками и страдающая страхами, всегда с опаской спрашивала меня, когда я собиралась что-нибудь рассказывать детям: «А это быль?». Как-то после моей беседы с детьми о Ленине, она (шестилетняя) сказала дома матери: «Какую хорошую быль рассказывала нам Юлия Ивановна про Ленина».
В приемах рассказывания в школе (детском саду) Монтессори есть разница с приемами в других дошкольных учреждениях: у нас не бывает так называемых «часов рассказывания», детей не собирают всех в одну группу, не рассаживают на стульях или на ковре, «чтобы создать настроение», и они не обязаны непременно слушать; слушают лишь те, которые хотят слушать, остальные могут делать, то им угодно, только не мешать товарищам, и рассказывает руководительница не по собственной инициативе, а по желанию детей. В моей практике всегда было много картинок, наклеенных в особые маленькие альбомы, и маленькие книжки с коротенькими рассказами, написанными на одной стороне страницы. Эти альбомы и книжки очень любимы детьми, они рассматривают их в одиночку, вдвоем, чаще всего собираясь в группы, говорят, обсуждают; старшие, умеющие читать (шести-семилетки, а иногда и пятилетки) читают младшим. Часто дети просят руководительницу почитать им и требуют один и тот же рассказ еще и еще раз. Некоторые знают многие из этих рассказов наизусть и все же просят читать и готовы слушать их без конца.
Существует убеждение, что путем сказок можно развивать у детей представление о добре и зле. Но если вникнуть хорошенько в самые с виду простые сказки, то в них добро бывает часто довольно подозрительное, и в них заключается достаточное количество элемента и несправедливости, и жестокости: волк съедает козлят, съедает в другой раз у старика всю его живность да в придачу и старуху, лиса проглатывает беззаботный и доверчивый колобок. Давно когда-то, когда я еще грешила, рассказывая иногда детям сказки, одна маленькая девочка сказала мне: «Расскажи еще раз про колобок и пусть он убежит от лисицы». Эти слова ребенка заставили меня тогда задуматься, и с тех пор я никогда больше не рассказывала сказок детям моложе семи-восьми лет.
Дети узнают неизбежно, а многие уже знают очень хорошо и злое и жестокое; зачем же нам усугублять это знание, да еще таким путем, который больше действует на нервы; не знаю, что больше поражает воображение ребенка: правдивый рассказ о том, что голодный волк зарезал теленка, или что тот же волк обманул доверчивых козлят и съел их всех, причинивши горе их матери. Путем сказок нельзя сделать детей ни добрее, ни благороднее.
Детям более старшего возраста, переходящим в элементарный класс Монтессори, уже можно и рассказывать, и читать, и давать читать самим не только правдивые истории, но и художественные сказки, и новеллы, и басни; конечно, тоже в очень ограниченном количестве и со строгим выбором. Для этих детей, получивших свое первое воспитание на реальности, достигнувших уже возможности до известной степени отличать реальное от несуществующего, понимать, что фантастический элемент того или иного произведения есть поэтический вымысел, а не действительность, сказки не представляют уже той опасности, какую видит Монтессори для маленьких детей. И это так, т. е. восприятие детьми вымысла, как вымысла, а не действительности, не только не убивает, но повышает в детях способность наслаждения поэтическим произведением, будь то художественная сказка, новелла, фантастический рассказ или стихотворение. Это проверено всеми, кто экспериментировал по методу Монтессори с детьми школьного возраста. Но и для этих детей Монтессори отдает предпочтение реальным рассказам перед фантастическими, и дети, воспитывающиеся по ее системе, в большинстве выказывают склонность к серьезному чтению; это испытала я и в моей практике; но работа по Монтессори со старшими детьми требует особой трактовки.