Читаем без скачивания Космическая чума - Георг Смит

– И кто же будет решать?

– Мы.

Я чертыхнулся, сожалея, что не знаю латыни. А как хотелось бы процитировать на ней о стражах и страждущих. Видно, он видел меня слишком узко, ограниченно, а я ждал, что он процитирует ее, прочтя в моем мозгу. Но, очевидно, суть фразы до него не дошла, и он не проронил ни слова.

– А разве какой-нибудь человек или группа людей вправе решать, жить мне или умереть?

– Всегда, – ответил он.

– Разве…

– Преступники…

– Я не преступник. Я не нарушал общечеловеческих законов. Я даже почти не нарушал Десяти Заповедей. А если и нарушал, то не настолько, чтобы быть достойным смерти.

Он помедлил и произнес:

– Стив, ты жертва широкой пропаганды.

– И не отрицаю, – буркнул я. – Весь человеческий род находится под властью то одной, то другой формы пропаганды, начиная с младенчества и кончая преклонным возрастом и смертью. Мы все повинны в свободомыслии. Мой отец, к примеру, бросил школу, не получив полного образования, и ему пришлось самому, упорством, рвением, настойчивостью прокладывать себе дорогу. Он всегда клялся, что это закалило его волю и характер, дало мужество совершать такие поступки, на которые он не был способен раньше, и при мысли о которых его бросало в дрожь. А потом вдруг старик начинал сам себе противоречить, что не хотел бы иметь сына, который совершил бы то же самое.

– Не совсем так, Стив. Я знаю, какую пропаганду ты имеешь в виду. Это вечная история, для всех и каждого, и никто не убежит от этого.

– А разве это плохо?

Доктор Торндайк пожал плечами.

– Ты имеешь в виду широкую пропаганду. В этом сумбуре полной свободы у каждого человека, в конце концов, выпадает счастливый случай выбрать ту линию поведения, которой стоит придерживаться всю жизнь. Мне даже хотелось бы подчеркнуть, что при этом и та, и другая сторона будут одинаково правы. Не так ли?

Я выдавил улыбку:

– Вряд ли. Я бы не стал так говорить, потому что было бы ошибкой в любой политической дискуссии ставить на то, что твой противник немного лучше идиота.

– Тем лучше, – сказал он, немного просветлев. – Тогда ты согласишь с тем фактом, что у нас есть право искать, находить и отбирать тех людей, которые, как мы думаем, больше подходят к созданию совершенной человеческой расы. Ты не раз слышал давнюю притчу о гипотетическом катаклизме, погубившем человечество, и о том, как отбирают сотню людей, которых удастся спасти. Сейчас сложилась чем-то аналогичная ситуация, неправда ли?

– Не знаю. Может быть.

– Разве ты никогда не следил хотя бы за одним из этих громких судебных процессов, когда какой-нибудь полоумный маньяк вышибал мозги полудюжине граждан, наводя на них револьвер и спуская курок? А если следил, разве тебя не пугало рыдание сестричек и сочувствующих, когда порочный характер временно изымали из нашего окружения. Мы не можем карать сумасшедших, неважно, сколько они причинят горя. Мы должны защищать их, оберегать, кормить, поить и содержать целых пятьдесят лет. И разве общество стало лучше, если заперло его на пятьдесят лет. Так он все эти годы будет жить на шее других. И, наконец, пока этот чокнутый жив, существует опасность, что какой-нибудь мягкотелый параноик последует его примеру и попробует еще раз.

– Согласен, – сказал я. – Но вы вновь говорите о преступниках, а я себя к ним не причисляю.

– Нет, конечно, – произнес он быстро. – Я просто хотел показать вам на более конкретном примере, что все зависит от точки зрения. Теперь мы продвинулись в нашем взаимопонимании на два шага вперед. Медицина способна ослабить действие подобных рецидивов. Эпилептиков берегут, чтобы они плодили новых эпилептиков, гемофиликов защищают, невротиков покрывают. Немощь и возрожденные пороки процветают и производят новую немощь.

– Но какое это имеет отношение ко мне и моему будущему? – спросил я.

– Самое прямое. Я постараюсь показать тебе, что на Земле сейчас находится тьма никчемных людишек.

– А разве я отрицаю это? – спросил я резко, но он пропустил это мимо ушей. Я видел, куда клонит Торндайк. Сначала вывести на теле вшей. Ладно, я слеп и не принимаю тюремного заключения, когда нужно кормить, поить, одевать, содержать преступника и оплачивать прочие его естественные надобности. Ну, а следующим шагом мы уничтожим все болезни – физические и умственные. Я бы назвал второй шаг довольно сносным, но… Ну, а третьим – возьмемся за нищих, бродяг, пьяниц, недоумков. Но тут стоит призадуматься. Я знал некоторых прелюбопытных бродяг, пьяниц и нищих, которых вполне устраивала их жизнь, как меня – работа инженера-механика. Вся беда была в том, что подобная профессия взывала к логике и здравому смыслу, но становилась очень опасной. От маленького камня – большие круги. Затем, когда нижняя прослойка общества исчезнет, возьмемся за следующую. Следуй Аристотелевой логике, и добьешься того, что останется только одна партия, вроде тебя и меня, которая мало чем выделяется по сравнению с другими, но к которой ты теперь принадлежишь.

Я не задумывался об этом прежде, но раз уж так вышло, пришлось признать, что общество не может переходить скачком из одного состояния в другое или стоять на месте. Оно должно постоянно развиваться в каком-то одном направлении. И если бы пришлось расплачиваться за всяких пустоголовых, за их нужды, я бы согласился, ибо, в противном случае, кто-то принялся бы выпихивать остальных, неспособных достичь определенного уровня образования. Так как тенденция направлена вверх, а не вниз, то граница сословий стирается. Анархия на одном конце не менее вредна, чем тирания на другом.

– Простите, вы так и не смогли придти к правильному выводу, – сказал Торндайк. – Если вы не понимаете логики…

– Слушайте, док! – резко оборвал я его. – Если вы не видите, куда заведут ваши мысли, то можете сесть в лужу.

Он посмотрел на меня с превосходством:

– Вы злитесь потому, что не можете постичь этого.

Меня как прорвало:

– Вы настолько глупы, что не понимаете, что в любом обществе суперменов вам не доверят даже выносить помои.

Он самоуверенно усмехнулся:

– Пока доберутся до моего уровня, если, конечно, доберутся, вы уже будете далеко. Простите, мистер Корнелл, но для вас места нет.

17

Не совсем приятно упоминать, что банда Медицинского центра отличалась грубостью, жестокостью, цинизмом, и ее абсолютно не волновали человеческие страдания. К несчастью, из-за моих моральных принципов я им не подходил. Они не срезали огромных лоскутов кожи без всякой анестезии. Они не вгоняли в меня тонких иголок и не раскладывали на столе, вспарывая мне нутро мясницкими ножами. Вместо этого, они обращались со мной, будто я платил им за обхождение, и в конечном счете должен был бы покинуть центр, превознося их достоинства и добродетель. Я отлично питался, спал на чистой удобной кровати, курил дармовые сигареты, читал хорошие журнальчики, – и, пусть в ущерб себе, но если говорить на чистоту – свободно заводил шашни с персоналом, гостями, жертвами, пациентами и т. п., пока меня силой не водворяли в палату.