Читаем без скачивания К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник

Но обольщаться нечего — Эйве уже не тот, кем он был еще полтора года назад в Гронингене, он явно сдал. Эта партия всего лишь эпизод в тяжелой борьбе.

Затем следует трудная ничья со Смысловым; посчастливилось с Решевским — в нелегкой для меня позиции он, находясь в сильном цейтноте, просмотрел на протяжении четырех ходов потерю двух легких фигур. Наконец играю с Кересом.

Керес блестяще начал турнир — две победы подряд, но я полагал, что это не имеет большого значения. Рана, нанесенная ему в Москве, не может не сказаться, надо лишь собраться с духом!

Снова закрытая борьба, накопление мелких преимуществ; партия отложена с лишней пешкой, и надо найти форсированный выигрыш. Ищу и не нахожу — прошу помощи у Флора. Сало не подвел, нашел такой «тихий» ход, что все стало ясно.

Доигрывание было в шахматном клубе Гааги, оно было скоротечным. После партии подлетел какой-то американский генерал и долго жал руку — его американский акцент был мне недоступен, но я понял, что есть шахматисты в Соединенных Штатах и среди военных!

Итак, 3*/г из 4 — неплохое начало. Затем три ничьих (не без приключений), и вот бедняга Пауль — после своего шестидневного «отдыха» — садится со мной за столик. Играть он, конечно, не мог; к 17-му ходу все было кончено. Он был настолько убит, что долго сидел и думал: какое принять решение? За секунд 30 до просрочки времени все же остановил часы, расписался на бланке и, ни слова не говоря, ушел. На следующий день голландские газеты отмечали эту необычную форму признания своего поражения. Итак, 6 из 8 — теперь Москва...

Едем в Москву поездом. В Берлине нас покидают Постников, Керес, Решевский и Бондаревский (секундант Кереса) — они летят в Москву самолетом. Решевский торопился, он не мог путешествовать в пятницу и субботу, а Керес хотел побывать в Таллине.

День в Берлине — и едем дальше. Эйве сопровождает целая компания голландцев — два его секунданта, два секунданта Решевского (Решевский, видимо, «уступил» свои два секундантских места голландцам), супруга д-ра Эйве, его дочь и другие. Прибываем на польскую границу, в Жепин. Наши паспорта что-то очень долго проверяют. Наконец является пограничник: советским шахматистам можно следовать дальше, голландцам — вернуться в Берлин за транзитной польской визой... Ну и ну! — оказывается, в суматохе забыли взять в Берлине транзитные визы голландцам (в Гааге тогда не было польского консульства).

Итак, опять надвигается катастрофа. Где гарантия того, что голландцы из Берлина поедут на восток, а не вернутся вместе с Эйве на запад? Эйве, конечно, как настоящий спортсмен, готов довести соревнование до конца (хотя у него всего Р/г очка из 8), но если возникнет конфликт — с Берлина он считался нашим гостем, и мы обязаны были доставить его в Москву — не воспользуется ли этим предлогом Голландский шахматный союз, чтобы отозвать экс-чемпиона из турнира? Удастся ли тогда завершить матч-турнир и будет ли признан шахматным миром новый чемпион?

Нет, надо всем вместе ехать дальше. Объясняю Михаилу Михайловичу Вагапову (заместителю руководителя делегации) положение •— он решительно поддержал меня, — и вместе идем к пограничникам на переговоры. Те только руками разводят — закон есть закон...

«А в Варшаву позвонить можно?»

«В Варшаву — нельзя, а вот в Берлин — пожалуйста».

Звоним в Берлин заместителю политического советника СССР. Тот все понял, он будет связываться с Варшавой, просит позвонить ему минут через двадцать. Идем к начальнику поезда — просим задержать отправление: «Вообще не имею права. Но пассажиры счастливы, что едут с'шахматистами. А вы в Москве меня выручите?» Итак, состав не отправляется. Звоним снова в Берлин.

«Все в порядке. Министерство внутренних дел Польши дало распоряжение на границу...»

Ждем, никаких распоряжений нет. Звоним опять в Берлин — заместитель политсоветника удивляется, просит позвонить попозже. Через полчаса он сообщает, что говорил с Министерством иностранных дел — будет дано указание на границу. Ждите!

Ждем долго — все по-старому. Опять звоним. Заместитель советника обещает, что вновь свяжется с Варшавой. Через некоторое время узнаем от него, что канцелярия президента Берута уже в курсе дела и на сей раз осечки быть не должно.

Начальник поезда был уже в отчаянии, пассажиры в гневе. В Бресте тогда была пересадка (тележки под вагонами в те годы еще не меняли), и стало ясно, что поезд Брест — Москва нас ждать не будет — опоздание было уже больше пяти часов! Но вот пограничники разрешают голландцам следовать через Польшу — можно трогаться. Прошу, однако, начальника поезда повременить с отправлением, снова звоним в Берлин, благодарим заместителя политсоветника и просим договориться с Варшавой, чтобы наш поезд (он вышел из графика!) пропускали по Польше со всей возможной скоростью...

С опозданием на пять часов двадцать минут наконец трогаемся. Все стоянки сокращены до предела, Минск Мазовецкий проходим без остановки. При подходе к Бресту опоздание уже сократилось до двух часов. Московский поезд нас ждал...

В Бресте — новое испытание. Таможенники проверяют багаж Эйве и находят толстые тетради. «Что это?» Оказывается, эти записи на голландском языке — секретные дебютные анализы Эйве. Так как в Бресте это проверить нельзя (там таможенники голландского не знают), по инструкции тетради должны быть отобраны у доктора Эйве и направлены в Москву на изучение...

Час от часу не легче. Вместе с Вагаповым пытаемся убеждать работников таможни, но, оказывается, они сами понимают, какие роковые последствия это может иметь; они уже запросили Минск и ждут разрешения сделать исключение из правил.

Приходит отказ: «Передайте тов. Ботвиннику, что советские законы обязательны для всех...» Что же делать? «Поехали в обком партии, там по правительственному телефону свяжемся прямо с Москвой, автомашина уже у подъезда. Время еще есть». Бегом спускаемся по лестнице... «Назад, назад!» — раздается крик сверху. Поднимаемся — оказывается, Минск сам запросил Москву, и разрешение получено! Теперь скорей на посадку.

Поезд трогается, иду в вагон-ресторан. Расстроенный Эйве сидит за столиком. Рассказываю, что все в порядке, доктор долго жмет руку. «А могу я быть уверенным, что в ваших тетрадях ничего нет, что могло бы нанести вред Советскому государству?» Эйве торжественно в знак клятвы поднимает два пальца...

«А разве ваши варианты не направлены против советских шахматистов?» Общий смех. Да, теперь проведение московской половины матч-турнира обеспечено! Можно идти на боковую.

После переезда несколько дней отдыха. Гуляю утром по