Читаем без скачивания Лили. Сказка о мести - Роуз Тремейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она смотрит на него: Сэм Тренч в черном пальто суперинтенданта греет свои шершавые руки о чашку шоколада. Лили отставляет собственную чашку и встает. Она говорит:
– Мне бы хотелось почувствовать то же, что и вы. Мне бы хотелось, чтобы вы обняли меня, хотя бы на мгновение, чтобы меня согрела ваша теплота, как в моих мечтах, а потом вы должны уйти.
– Лили, – спрашивает он, – почему вы сказали «как в мечтах»? Вы хотите сказать, что мечтаете обо мне?
– Да, – отвечает Лили. – О том, как мы сидим рядом и вы держите меня за руку.
– И мы здесь, в этой комнате?
– Нет. Мы сидим на каменной скамье, и камень холоден, и воздух холоден, но ваша ладонь тепла.
Она подходит к нему, и он мягко притягивает ее к себе и целует в лоб. От него пахнет снегом, остро и сладко. Она прижимается к нему, и ей так хорошо, что не хочется разрывать эти объятия. Она не знает, сколько они так стоят, очаг пылает, и свет пламени ложится на ее красивое платье, но через некоторое время она понимает, что Сэм плачет. Он плавно отстраняется от нее. Она видит, как медлительны и горестны его движения, и видит слезы, которые все катятся из его глаз. Он надевает свою шляпу и шагает в темноту, и она смотрит, как он поднимается по ступеням и покидает ее подвал.
«Непознаваемые человеком дали»
После смерти Бриджет Лили снова настигла ее старая болезнь, она отощала и ослабла, и сестра Мод сказала:
– Да что с тобой не так, мисс Негодница, если ты даже законам переваривания пищи подчиняться не способна?
Ее положили в лечебницу. Ей досталась отдельная кровать возле окна, и кто-то поставил на подоконник фарфоровую вазу для цветов, но цветов в ней не было.
Лето заканчивалось. С севера задул холодный ветер, и после обеда темнело все раньше. Лили думала о теле Бриджет, которое лежало в сырой земле, и о том, что его похоронили за пределами церковного кладбища, в почве, полной булыжников и щебенки. Ей хотелось написать письмо Инчбальдам, рассказать им, что случилось, и попросить их выкопать картонный гроб и перезахоронить Бриджет в Болдоке, в тени какого-нибудь красивого раскидистого дерева. Но она знала, что, сделай она это, ее ждет наказание, и мысль о том, что ее опять выпорют, была невыносимой.
Ей приснилось, что там внизу, в подземной тьме, Бриджет отрастила крылья и стала птичкой, на которую всегда походила, – дроздом-дерябой. Проснувшись, Лили подумала: «Когда я в следующий раз увижу дрозда, я притворюсь, что это Бриджет, но не буду пытаться его поймать, – как однажды Джесси Бак поймал совенка и таскал его в руках, – но позволю дрозду улететь, куда ему хочется».
О своем собственном будущем она старалась не думать, ибо что могло в нем быть после восьми лет жизни, кроме прядения и щипания пакли, плетения корзин и шитья, мытья дортуаров и сна в одной кровати с девочкой, которая была совсем не Бриджет, и никогда не смеялась и не строила планов о побеге, и которая в жизни не держала серебряного шестипенсовика?
Она лежала неподвижно, глядя на пустую вазу и мысленно наполняя ее, но не розами или лавандой, а побегами сныти, и, воскресив в памяти их резкий запах, представляла, как он вплывает в комнату и напоминает ей, что жизнь ее горька и лишена надежды. Когда она думала о той маленькой девочке, которой была, когда жила на ферме «Грачевник», спала под разноцветным одеяльцем, ела ягодный щербет с лотка на рынке в Свэйти, вглядывалась в глубину колодца, ей казалось, что она стала совсем другим человеком, или, что хуже, ничто из вспоминавшегося ей на самом деле не случалось, но было лишь навязчивым сном, от которого никак не отделаться.
В лечебницу ей приносили бульон, и кашу, и иногда картофельный суп, но она ни к чему не притрагивалась. Ее тело стало таким легким, что иногда казалось, будто оно может взмыть над кроватью и парить над ней, как ржанка над хлебным полем.
Однажды ее навестил капеллан. Он сел рядом с ее кроватью, и она смотрела, как яйцо в его серой шее ходит вверх и вниз, когда он говорит. Он рассказал ей, что написал ее благодетельнице, леди Элизабет Мортимер, и сообщил той, что в госпитале опасаются за ее жизнь, и что леди Элизабет выехала из Шотландии, чтобы повидать ее и привезти ей «той еды, ради которой тебе снова захочется жить».
Лили успела забыть о леди Элизабет Мортимер. Она встречалась с нею лишь однажды, когда вышивка с буквой «Э» помялась у нее в ладошке и солнце так блестело в волосах леди Элизабет, что те казались патокой. Но тут ей стало приятно, что хоть кто-то за пределами госпиталя помнит о ней. Она не представляла, как далеко находится Шотландия и сколько времени займет у леди Элизабет дорога оттуда в Лондон, но попыталась вообразить еду, которую та привезет: орлиные яйца, дикие грибы, каштаны…
И вот однажды та появилась в лечебнице, пришла, хромая и кренясь вперед и опираясь на служанку. Она села рядом с кроватью Лили, и Лили снова увидала красоту в ее лице.
Правая рука Лили лежала вяло и неподвижно поверх одеяла, и леди Элизабет взяла ее в свои ладони и нежно сжала.
– Говорят, – сказала она, – что ты плохо ешь. Но ты, наверное, знаешь, Лили, что если ты не будешь есть, то через некоторое время умрешь.
У леди Элизабет были большие голубые глаза, а окружали их темные ресницы – прямые, без малейшего изгиба, прямые и частые, как безупречно выложенные гладью стежки. Глядя в эти глаза, Лили сказала:
– Моя подруга умерла.
– Капеллан рассказал, – кивнула леди Элизабет, – и я знаю, что, когда приходит такое горе, очень трудно сохранить желание жить. Но послушай меня. Я привезла для тебя книгу с гравюрами шотландской природы. Эта природа первозданна и прекрасна. Иные водопады и утесы столь великолепны, что при виде их мы лишаемся дара речи. Они – «непознаваемые человеком дали», как говорится в великом стихотворении мистера Кольриджа. И я решила
