Читаем без скачивания Блю из Уайт-сити - Тим Лотт

— Весьма странная собака, судя по твоему рассказу.

— В том-то и дело, сэр. Ее надо усыпить. Она никуда не годится.

Тони сказал это совершенно серьезно. Койнанж был явно удивлен: ведь все дети рассыпались в похвалах своим любимцам. Класс затих. Появилось странное ощущение, что разговор пошел не по тому пути, который был предложен Койнанжем. Учитель пребывал в некоторой растерянности, пытаясь понять, не стоит ли за этим какая каверза.

— Разве так можно? Избавляться от домашних животных? Ты ведь привязался к… как ее зовут?

Именно этого момента Тони ждал. Точнее, сам его подстроил. Но даже сейчас он продолжал действовать по намеченному плану — его изощренный ум все рассчитал заранее. Наступила долгая пауза.

— Я не знаю, сэр.

Койнанж разозлился, решив, что его разыгрывают, издеваются над ним. Но он не был достаточно умен для того, чтобы понять, какую игру затеял Тони.

— Не валяй дурака. Как может быть, что ты не знаешь кличку собственной собаки?

— Я… я просто не хочу говорить, сэр. Это… это секрет.

Разъяренный Койнанж подошел к парте Тони и, нависая над ним, пустил в ход свой итальянский номер с Джо Дольче.

— «МЕНЯ ЭТО ДОСТАЛО».

Затем начал тыкать в Тони пальцем, сначала легонько, потом все сильнее.

— «МЕНЯ ЭТО ДОСТАЛО».

Раздавшийся в классе смех стих, как только Тони заговорил. Без какого-либо выражения, но очень четко, перекрывая издевательскую песенку Койнанжа, он сказал так, чтобы все расслышали:

— Ниггер, сэр.

Койнанжа словно отхлестали по щекам. Он тут же прекратил петь и побледнел. До него дошло, в какой изощренный капкан он угодил; но понимание не помогло, было слишком поздно. Понимание только усилило его ярость. Когда он заговорил пугающе тихим голосом, его руки едва заметно дрожали. С игровой площадки во дворе раздался свисток.

— Что ты сказал?

Тони невинно посмотрел на учителя и пожал плечами, как бы говоря: «Вы сами подтолкнули меня к этому. Вы заставили меня сделать это». Но налета презрения скрыть не удалось. Он знал, чего добивался от Койнанжа, и был намерен получить это. Когда Тони заговорил, слова буквально разрубали воздух:

— Я сказал Ниггер, сэр. Мою собаку зовут Ниггер. Это большая глупая собака, грязная, паршивая, черная псина.

Наступил решительный момент; должна была последовать реакция, и Тони знал это. Надо только чуть-чуть подтолкнуть. Он изобразил намек на улыбку, обозначив свое торжество. Этого было достаточно, чтобы закрепить победу.

Койнанж сделал шаг назад, размахнулся и ударил Тони по лицу. Тони упал; даже в этот момент он не потерял самообладания, хотя глаза его наполнялись слезами. Пощечина была сильная, как удар кулаком.

— Но, сэр, вы же сами спросили, как зовут мою…

Койнанж снова ударил его, на этот раз тыльной стороной ладони, и сильно. Золотое кольцо рассекло Тони губу. Это уже походило на настоящее избиение. Еще два удара, и из носа Тони потекла тонкая струйка крови. А потом Койнанж схватил его за плечи и начал молча трясти. Тони плакал от боли, но гордо улыбался своей дикой, опустошенной улыбкой. Он знал, что победил. До Койнанжа это тоже стало доходить. Он постепенно ослабил хватку и попытался взять себя в руки, глядя на ошеломленных учеников. А затем просто повернулся на каблуках и вышел из класса, оставив дверь открытой.

Тони пальцем не шевельнул, чтобы привести в порядок свою одежду или вытереть кровь с лица. Он выпрямился на полу, встряхнулся. К вернувшемуся абсолютному самообладанию примешивалось самодовольство. Класс загудел. И вдруг, как на заказ, в раскрытой двери появился другой учитель.

— Что здесь происходит? Что за шум? Где доктор Койнанж?

И тут он увидел Тони, все еще сидевшего на полу.

— Боже мой, мальчик. Что с тобой случилось?

Поведение Тони тут же изменилось. Прежняя собранность уступила место громким рыданиям. Он выглядел таким жалким и несчастным. На лице следы ударов — достаточная причина для увольнения любого учителя.

— Сэр, мистер Койнанж, он… я… ой, сэр…

Тони сделал вид, что не может говорить. Учитель повернулся ко мне, потому что я сидел за первой партой. Думаю, в те времена у меня была репутация честного малого, никогда не ввязывавшегося в драку — следствие моей отстраненности и неадаптированности. Будучи умным и честным, я оказался, хотел того или нет, на стороне врага и по той же причине не был допущен в круг посвященных.

— Ты, Блю, расскажи, что здесь произошло.

Именно тогда я понял, что правда может быть не одна, что выбор правды определяется твоей лояльностью, твоими привязанностями, зависит от того, на чьей ты стороне. Койнанж был учителем, а Тони — учеником; и хотя я чувствовал, что это не совсем справедливо по отношению к Койнанжу, ведь он попался в ловушку, сомнений в том, каким путем идти, у меня не было. Я понял, что мне представился случай изменить свой статус, и я им воспользовался.

— Мистер Койнанж ударил его, сэр.

Койнанж скорее шлепнул, чем ударил его, но разница была не велика, так что приврал я самую малость. Как ни странно, мне понравилось произносить эти слова, искажать события. И тут весь класс разразился возбужденными, потрясенными криками:

— Да, сэр, это правда…

— Потому что он…

— Спросил, как зовут…

— Он только…

— Тони не хотел…

Учитель поднял руку, призвав всех к тишине, и снова повернулся ко мне:

— Он ударил Диамонте? Трудно поверить. За что, Блю?

— Тони просто сказал, как зовут его собаку, сэр.

Растерянный учитель на секунду замер. В классе повисло напряженное молчание. Затем он ласково склонился над скорчившимся на полу и продолжавшим скулить Тони.

— Пойдем-ка со мной, Диамонте. И ты, Блю, тоже, похоже, ты знаешь, что случилось. Разберемся во всем у директора.

Он еще раз осмотрел класс:

— И ты, Берден, тоже.

Колина, как и меня, считали честным мальчиком. Он присоединился к нам, трясясь от страха, как заяц, понимая, что ему предстоит сделать ужасный выбор. Когда мы шли по коридору. Тони наблюдал за мной краем глаза.

Директор задал нам несколько простых вопросов. Как выяснилось, Койнанж уже успел зайти к нему до этого и постарался представить дело в выгодном для себя свете. Но одного вида Тони оказалось достаточно, чтобы малейшее сочувствие, если таковое и было, директора к злополучному учителю испарилось. Выглядел Тони ужасно. Лицо в ссадинах и синяках, на щеках размазанные следы крови и слез. Он предусмотрительно не стал приводить себя в порядок.

Конечно, Койнанж попал в эту ситуацию не без моей помощи. Ведь я ни слова не сказал о том, что Тони спланировал все от начала до конца. Но главное, я не был предателем: это правило я начал усваивать, правило одной из новых игр, не имеющих названия.

Директор, признанный либерал, сторонник современных методов образования с вовлечением учеников в процесс обучения, в свое время издал приказ, строжайше запрещающий любые формы физического насилия над детьми, — все прекрасно знали это. И Тони, разумеется, тоже. Особенно неприятно директору было то, что жестокость по отношению к ученику проявил темнокожий учитель, ибо, вопреки сильнейшему сопротивлению со стороны более консервативных учителей, он ввел жесткую квоту для этнических меньшинств. Он лично принимал Койнанжа на работу, с трудом выбил для него место в школе, поскольку послужной список темнокожего учителя сильно не дотягивал до стандартных требований «Годолфина». Я видел, что директор страшно зол на Койнанжа, как если бы его предали. В конце разговора он обратился ко мне:

— Блю, мистер Койнанж признал, что ударил Диамонте. Но, по его словам, это была продуманная провокация со стороны Диамонте. Что ты можешь сказать об этом?

Присутствие Тони напрягало меня. Я обратился к своей совести. До сих пор все, что я говорил, было правдой, пусть слегка отредактированной. Родители всегда твердили мне, что обманывать нехорошо. Койнанж тоже внушал нам, что Господь карает за ложь. В конце концов я принял решение.

— Ничего подобного, сэр. Все было совсем не так. Мистер Койнанж просто набросился на Тони. Диамонте всего лишь правдиво ответил на вопрос.

Особая изощренность Тони заключалась в том, что у его родителей действительно была собака по имени Ниггер. Сицилийцы особо не церемонятся с вопросами расовой дискриминации.

Директор вздохнул. Он мне поверил. Именно тогда я осознал, насколько могущественна ложь. И красива.

А потом директор пристально посмотрел на испуганного Колина.

— Берден, а что ты скажешь? Это было спланировано?

Колин сглотнул и затравленно огляделся, как будто в поисках двери.

— Скажи мне правду, Берден. Диамонте все спланировал заранее?

Колин съежился, задрожал и, поджав губы, пробормотал:

— Не знаю, сэр.