Читаем без скачивания Жизнь после смерти - Мэри Роуч

Я решила взять пальто и немного погулять по окрестностям. На моей карте были указаны запоминающиеся подробности – например, «западный трансепт» (поперечный неф. – Прим. переводчика). Зато не было никаких схем, помогающих найти нужную лестницу наверх. Наконец, поблуждав извилистыми закоулками и покрывшись испариной, я нашла выделенную мне комнату. Моя соседка уже прибыла: я застала ее полулежавшей на кровати и занятой чтением любовного романа. Мы перебросились несколькими словами, а затем она сказала: «Я предвидела, что вы должны быть американкой – круглолицей блондинкой». Меня вряд ли можно назвать круглолицей блондинкой, но я почувствовала, что вносить ясность в этот вопрос еще рановато.

Окрестности, открывавшиеся взгляду, были пусты и прекрасны. Исключение составляли только каменные солнечные часы – славное воплощение того оптимизма, который (если считать погоду на этой неделе типичной для здешних мест) в душе владельца этого поместья никогда не иссякал. Я отошла по направлению к быку, похоже, стоявшему на страже у границы владений, так далеко, как смогла. На обратном пути меня внезапно застиг дождь, и я изрядно вымокла.

С вечерними наставлениями к нам обратился Глин Эдвардс, главный тьютор школы (в Англии так порой называют профессоров. – Прим. переводчика). У него, возможно, было что-то неладно с нервами, поскольку его лицо выражало беспокойство, а дыхание было шумным и бурным. У Эдвардса большая голова, и он частенько вздергивает ее, глядя прямо на вас и ошарашивая неожиданным вопросом. Волосы он зачесывает назад – немного в стиле «кантри-и-вестерн», позволяя широким бакам нисходить на гладкие бледные щеки. Воротник – высокий, а на грудь на ленте спускается позолоченная медаль, словно он только что стал победителем соревнований по плаванию. Мне он показался немного странным и нервным, но собравшиеся здесь люди лестно отзывались о нем – по крайней мере как о медиуме. Честь поработать с ним в паре разыгрывалась в лотерею за дополнительную плату по пять фунтов с участника.

«Медиумизм, – начал говорить Эдвардс, – служит свидетельством того, что жизнь после смерти является фактом. Все, что вы сможете почувствовать в этот уик– энд, начинается в потустороннем мире. Считайте, что мои слова сейчас – это вызов и приглашение к неизведанному». Затем Глин представил нам еще пятерых тьюторов, каждому из которых предстояло руководить своей группой все оставшееся время обучения. Я бы не сказала, что все собравшиеся соответствовали какому-то одному стереотипу. Наряду со вполне предсказуемыми поклонниками нью-эйдж и спиритуалистами со стажем здесь были и сверхмодные с виду европейцы, прибывшие с континента, несколько английских парней заурядной внешности, пенсионер с Мальты и даже один слепец.

«Каждый ли из вас – медиум? – Эдвардс задал вопрос, но ответа на него ждать не стал. – Нет. Может ли каждый стать медиумом? Нет. – Он оглядел комнату, шумно дыша. – Вопрос в том, что у вас есть. Вот что вам нужно определить».

На данный момент у меня были: синдром смены часового пояса после авиаперелета, нож колледжа Финдлея для резки картона, соседка по комнате, читающая любовные романы, и дурное состояние духа.

Наутро нас «расщепили» на группы. Тьютором моей оказался другой популярный английский медиум. То была женщина, очень похожая на Элизабет Тейлор, – нечто очень трепетное, с живыми глазами, затененными ресницами, исполненное чувственности и балансирующее на тонких, длинных и шикарных шпильках. Способности медиума открылись в ней неожиданно, когда однажды ночью она отправилась глядеть на цыган. Как будто пелена спала с ее глаз, рассказывала нам она. И вот они устремились к ней. Дух-хи, как она сама произносила это слово. По ее собственным словам, до этого она была атеисткой. Как и Элисон Дюбуа, эта женщина показалась мне умной и здравомыслящей. Я подумала, что было бы славно увлечь в ее в паб колледжа Финдлея, увести в укромный уголок и сказать что-нибудь вроде: «Да ладно, но на самом-то деле…» Но нет, мне на это не решиться. Как и в случае с Эдвардсом, в ней ощущалось что-то настораживающее. Возникало чувство, что сомневающихся тут рубят на кусочки и подают на ланч. Последнее пугало вдвойне, ведь без ланча никак не обойтись (в том числе и мне).

Меня всегда мучило любопытство: как можно наставлять других в таком трудновыразимом, казалось бы, деле, как общение с духами? Ведь этому нельзя обучить. Руководитель нашей группы говорила примерно 15 минут, но вынести из ее слов можно было мало – основные рекомендации оказались очень скудными. Например: нужно расширять пределы действия своей энергии. «Пусть ваша энергия идет вовне, а ваша сила заполняет помещение, в котором вы находитесь». Похоже, многие из нас стараются делать нечто подобное. Я, во всяком случае, старалась. Очень старалась. Но я ведь не имею ни малейшего представления о том, где находится моя энергия, как контролировать ее объем или направление движения. Я даже заметила, что от усердия начала двигать ушами.

«Отлично, – сказала наставница спустя примерно минуту. – Есть кто-нибудь не чувствующий контакта?» Ни одна рука не поднялась в ответ. Моя энергия расширилась еще не настолько, чтобы хотя бы выйти за дверь. Но все остальные, похоже, уже успели побывать на небесах и были все в шоколаде. Вот я и подняла руку. Наставница подошла и с высоты своего роста возложила руки мне на лицо. И спросила, ощущаю ли я его. Что все это значило? Мое лицо не онемело, поэтому я решила, что правильный ответ – «Да». И кивнула головой в знак согласия.

«О’кей, отлично, теперь у вас получилось». И она отвернулась в сторону остальных. Я не умею читать чужие мысли, но, пожалуй, догадаться, о чем думала эта дама, не трудно. Держись подальше от янки. Где янки, там проблемы.

Нас разбили попарно, чтобы мы могли провести первый сеанс «чтения». До настоящего момента мы черпали сведения о том человеке, с которым сидели за одним столом, но не пытались входить в контакт с его умершими родственниками. Я сижу рядом с Джоном – на вид ему лет 50, у него спокойная речь и выраженный акцент выходца из Центральной Англии. «Пусть ваша энергия устремится наружу. Вы должны спроецировать ее на сидящего рядом с вами, – произнесла наставница. – Окружайте этой энергией другого. Чувствуйте его».

У Джона был несчастный вид. Он не выглядел довольным тем, что кто-то сейчас начнет его чем-то окружать. «Меня сюда отправила жена», – шепнул он мне. Тьютор, обойдя класс, возвращалась. Нам следовало что-то предпринять. Джон осторожно скосил глаза в мою сторону: «Так от нас требуют, чтобы мы что-то выто-о-лкнули наружу?» Его глаза сузились и стали похожи на щелочки. Минуты шли. «Мне очень жаль, малышка. Но я ничего не улавливаю». Вокруг нас, куда ни посмотри, партнеры что-то оживленно бормотали, обращаясь друг к другу. «Хочешь уйти?» – с надеждой спросил Джон.

Я сказала, что мне на ум пришла лодка. Лицо у Джона в морщинках, кожа – желтовато-коричневая, и выглядит он как мой старый приятель, «поплывший» на экзамене. Знаете, иной раз что-то говоришь не в попытке слукавить, а потому, что нужно хоть как-то сдвинуться с мертвой точки. Джон потряс головой. Лодка? Никаких ассоциаций. «Обои в коричневую и зеленую полоску, – добавила я. – Большая домашняя софа».

Джон подался вперед на стуле: «Невероятно!»

Я не была, однако, уверена в том, что это было так уж невероятно. А обои с таким рисунком и софу представила себе потому, что речь Джона выдавала в нем рабочего. И то, о чем я говорила, – часть моего представления о том, как обставляет комнаты английский рабочий класс.

Наставница придвинула стул к паре, сидевшей рядом с нами. Женщина сказала, что видит какое-то убежище. Ее партнер кивнул головой. И на стенке – свидетельство в рамке, добавила женщина. Мужчина снова кивнул. «Какого цвета стены?» – спросила наставница. Женщина ответила: «Кремового». Мужчина согласился. «Великолепно, – заявила наставница, поднимаясь со стула. – Двигайтесь дальше, пока не завершите».

Итак, мы на занятиях. Но что мы изучаем? Наша наставница не говорила, что нужно вязнуть в повседневных мелочах. Лучше придерживаться общей картины. Но мы же так и пытаемся делать – по крайней мере я. Хочется уловить все верно, поскольку нет никакого удовольствия в том, чтобы видеть происходящее в ложном свете. Однако в подобном случае вы ощущаете, как вас притягивают лишь общеизвестные и лишенные всякой специфики вещи – те, которые могут ассоциироваться со многими людьми. Скажем, убежище, о котором только что шла речь, или что-то еще в этом роде. Никто из нашей группы не услышал, к примеру, слово «трилобит» или имя Ксавьера П. Пеннипакера и не увидел мысленно памятник Джефферсону в зимний день. Так можно, пожалуй, далеко зайти. Но кто же захочет при этом ошибаться, делая ложные заключения? А вот понять что-то правильно – это же здорово. Возможно, вы считаете себя медиумом (и у вас есть основания для этого), а может быть, вы входите в контакт как бы вопреки себе. Даже малый успех вознаграждает.