Читаем без скачивания История Рима - Теодор Моммзен

В борьбе с нынешними врагами, особенно во время первой Пунической войны и Ганнибаловской войны, властвующая знать держалась с большим достоинством; совершенно так, как и ее предшественники по управлению государством, она отстояла государство в эпоху самых крайних опасностей. Но во внутреннем управлении чувствовались совершенно новые явления. Должностные лица, все получавшие свои полномочия от народного собрания, уже очень редко были настолько тверды, чтобы высоко ставить свои обязанности пред государством, а относительно граждан являться строгими и требовательными, мало-помалу они совершенно утратили тот авторитет, который так сознавали в себе начальствующие лица прежде.

По мере того как в армии увеличивалось число избираемых офицеров и в нее проникало разложение, стали наблюдаться небывалые примеры трусости и малодушия, римское войско далеко превосходило еще войска греческие, финикийские и разных восточных властителей, но по крайней мере настолько же было оно ниже прежних легионов. Триумф, это прежде столь высокое отличие, стал назначаться по прихотям сходок и совершенно несправедливо. Плохо шло и финансовое управление, поборы увеличивались, а бюджет удерживался в равновесии только благодаря огромным контрибуциям, полученным от Карфагена, Македонии и Антиоха.

Существенно изменились и отношения Рима к союзникам: римское гражданство начало стремиться к тому, чтобы занимать привилегированное сравнительно с союзниками положение, совершенно так же, как знать стремилась занять исключительное положение сравнительно с остальным гражданством. Все общины, перешедшие на сторону Карфагена во время Ганнибаловской войны, тяжело за это поплатились. Некоторые из них лишились самоуправления, граждане иных приближены были к положению почти несвободных, а тех или других прав лишились все латинские общины. Теперь латинское право стало настолько ниже римского, что при основании новых колоний приходилось прямо давать им полное римское гражданство, так как даже самый бедный гражданин Рима уже не соглашался переходить в общину, пользовавшуюся только латинским правом. Государство очень потерпело от такой перемены: совершенно иначе стали относиться к нему латины, когда почувствовали, что они уже не являются избранными участниками в могуществе Римского государства, а стали просто его подданными. И если бы в это время явился на полуострове новый Ганнибал, то большой вопрос, встретил ли бы он такое сопротивление, какое оказали карфагенскому вождю самоуправлявшиеся латинские общины.

Особенно ярко проявились перемены, совершившиеся в римской администрации, в том, как управлялись провинции. Сицилия, Сардиния, Испания, попав под власть Рима, первое время вздохнули свободно: римские наместники слишком выгодно отличались от карфагенских чиновников или сиракузских владык. Но быть почти царем среди населения, не огражденного не только законами, но и чувством собственного достоинства, и оставаться республиканцем оказалось невозможным: очень скоро и римские наместники начали управлять по собственному произволу, обращаясь с жителями провинций высокомерно и даже жестоко, а всего более – обирать их бесцеремоннейшим образом. Сенат не имел средств, да не очень и стремился бороться против таких злоупотреблений: чем более они усиливались, тем реже преследовались. Для провинциалов почти единственным способом найти защиту было отдаться в число клиентов какого-нибудь видного человека, и в клиентелу Павла или Катона записывались целые города. Между тем вопрос был не только в угнетении провинций – создавалась серьезная опасность и для Рима: на должности наместников люди приобретали такие привычки, что не могли уже оставаться хорошими гражданами, они готовы были ставить себя вообще выше законов, и в этом скрывался зародыш будущих революций.

Римское гражданство в своей массе и в рассматриваемую эпоху сохраняло еще высокие качества: могучий гражданский дух, сделавший возможною победу над Ганнибалом, здравый смысл и какую-то полуинстинктивную готовность жертвовать удобствами данной минуты для достижения серьезных и прочных результатов в будущем.

Тому направлению, какое начинало преобладать в государственных делах, лучшая часть гражданства была в оппозиции, но механизм, через который гражданство могло влиять на дела, явно становился все менее и менее пригодным, менее подходящим к новым условиям жизни Римского государства: римская община была уже слишком многолюдна и разбросана по Италии, чтобы ее члены могли сознательно и осмотрительно избирать должностных лиц республики.

Мировой державе, какою стал Рим, неизбежно приходилось решать такие вопросы, в которых совершенно не могли разобраться случайно явившиеся на сходку земледельцы, и все чаще и чаще народное собрание постановляло решения непоследовательные, неосновательные и начинало играть роль почти глупую. Большинство избирателей были еще вполне честны, и к прямым подкупам прибегать было нельзя, но денежными тратами все-таки можно было многого достигнуть: должность эдила[11] мог получить только тот, кто высказывался в том смысле, что необходимо доставлять народу пышные празднества и зрелища, а на следующие должности выбирались лишь те, кто в должности эдила устраивал великолепные празднества и доставлял столичной черни хлеб по дешевой цене, хотя бы и собранный в провинциях несправедливейшими путями. Фламиний, добиваясь во время Ганнибаловской войны консульства, устроил игры с небывалою роскошью, был избран в консулы и – проиграл битву при Тразименском озере, великолепие народных игр осталось, однако, мерилом, по которому избиратели оценивали различных кандидатов. В высшей степени вредно было влияние на народное собрание вольноотпущенников: являясь на собрание в большом числе, они голосовали в том смысле, как указывал им патрон, и нередко давали перевес таким постановлениям, которым вовсе не сочувствовало большинство полноправных граждан.

Все это расшатывало в глазах гражданства авторитет сената, и две партии начали требовать изменения всей системы управления, но в направлениях диаметрально противоположных: одна партия желала усиления демократического элемента за счет власти сената, другая, так называемая партия реформ, мечтала о возвращении прежних порядков управления и старинных римских нравов.

Главою и типичнейшим представителем партии реформ был Марк Порций Катон (234–149). Он родился и вырос пахарем, храбро сражался в течение всей Ганнибаловской войны, от битвы при Тразименском озере до битвы при Заме. Один видный аристократ, сознававший все недостатки сенатского управления, познакомившись с Катоном, оценил качества этого человека и ввел его в политическую деятельность. Катон быстро выдвинулся, был консулом, цензором, получил триумф. Катон был человек железного здоровья, храбрый, безупречно честный, человек определенных твердых убеждений, непреклонно строгий к себе и другом. Остроумный, бойкий и резкий на язык, он неутомимо восставал против всяких нарушений духа и буквы законов и беспощадно призывал к ответственности всех, за кем знал злоупотребления. Но Катон только и мог бороться против отдельных лиц и отдельных злоупотреблений: и он, и вся его партия были совершенно не способны охватить вопрос шире, выяснить общие причины вредных явлений и бороться против этих причин.

Партия Катона заключала в своих рядах хороших граждан, но выдающихся политических умов в ней не было. Сама программа ее была только отрицательная: партия реформ желала только удалить из государственного управления те отступления от прежнего порядка, которые в него вкрались. Этим она заранее обрекала себя на неудачу: какого-нибудь удовлетворительного результата можно достигнуть только тогда, если ставить себе и преследовать положительные цели; не выработав же себе положительной программы, никакая партия не может достигнуть прочных результатов. При всей высоте и честности своих побуждений ничего не достигла, а кое в чем скорее помогала, чем препятствовала развитию того, против чего боролась, и партия реформ.

Полезны были для гражданства те обширные раздачи государственных земель, которые были произведены главным образом по настояниям Катона в 194–177 гг., но когда в своей борьбе против владычества знати эта партия поддержала предложение, чтобы к участию в голосовании призваны были и люди со значительно меньшим имущественным цензом, чем ранее, она более содействовала демагогам, чем истинным демократам. Демагоги же действовали усиленно; в то время как партия реформ думала достигнуть улучшений в управлении улучшением нравов, энергично действовали против существовавшего порядка другие люди, люди, которые просто льстили толпе, внушали, что гражданство будет управляться тем лучше, чем оно будет полновластнее, чем меньше будет значение сената. Под влиянием этой партии была уничтожена около 204 г. диктатура, которая являлась очень полезным средством восполнять недостатки своеобразной римской конституции. Эта партия была сторонницей передачи народному собранию всех назначений на должности – ее-то кандидатами и были Фламиний, Варрон и другие подобные деятели. Эта партия, наконец, постоянно требовала, чтобы расширены были права народного собрания на участие в делах администрации, особенно же в финансовом управлении. Вмешательство всего гражданства в дела финансового управления в конце концов сводилось к тому, что сходка постановляла переход общественных сумм в карманы отдельных граждан, возможность же подобных решений неизбежно деморализует и самое благонамеренное гражданство: народное собрание никогда не могло устоять пред соблазном подобных решений, тот, кто их предлагал, приобретал этим в общине такое влияние, которое тем или другим путем, но неизбежно должно было привести к гибели свободных учреждений. Народное собрание становилось просто послушным орудием в руках этих людей, свое значение как свободно решающий орган оно совершенно теряло и делалось излишним, а следовательно, и ненужным органом государственного управления. Помимо того что своими необдуманными решениями народные сходки мешали правительству чаще всего именно тогда, когда оно действовало основательно, демагоги, не замечая того, подготовляли путь, по которому рано или поздно какой-нибудь честолюбивый человек должен был дойти до присвоения себе исключительной власти, так как все чаще и чаще формальностями свободных постановлений общины прикрывались такие решения, которые по существу были лишь выражением личной воли ловкого дельца.