Читаем без скачивания Храм любви при дворе короля - Виктория Холт

– Не волнуйтесь, мастер Мор. Не волнуйтесь. Мы прекрасно умеем управляться с такими делами. И держитесь с нами так же, как всегда. Нам нравится ваша честность.

По мере продвижения работы над книгой, дружба между Томасом и королевской четой все крепла. Ему приходилось есть за королевским столом, прогуливаться с королем по галереям, задерживаться во дворце дотемна, так как до ушей королевы дошло, что он знает о небесных светилах больше, чем кто бы то ни было при дворе, и ей хотелось набраться у него знаний.

– Король и сам не прочь бывать на этих уроках, – сказал Генрих. – Пока он правит королевством на земле, ему хотелось бы узнать кое-что о небесном королевстве.

Поэтому вечера Томас проводил на дворцовых балконах, справа от него стоял король, слева – его супруга, вокруг толпились придворные, и он показывал им созвездия.

– До чего благоволит король к этому человеку! – говорили придворные. – Почти как к самому кардиналу.

Они ловили улыбку королевы, отмечающей, как ярок Орион сегодня вечером, а потом застенчиво спрашивающей, действительно ли эти две яркие точки в западной части неба Близнецы, Кастор и Поллукс, и Процион ли то на западо-юго-западе?

Они слышали громкий, раскатистый смех короля, заявляющего, что созвездие, именуемое Кассиопея, по его мнению, ничуть не похоже на сидящую женщину; замечали, как часто блистающая перстнями рука опускалась на плечо Томаса Мора под темной одеждой.

– Похоже, Плеяды интересуют короля больше, чем Мери Болейн, – шептались дамы, следящие за этими делами, поскольку многие надеялись, что когда-нибудь король отвернется от нынешней любовницы и обратит взор на них.

Когда книга была дописана, когда столь образованные люди, как Фишер, Стефен Гардинер и Булей, прочитав, нашли ее глубокой по смыслу и блестящей по стилю, король на радостях заявил, что на службе у него не будет мастера Мора, что впредь он будет именоваться сэр Томас Мор.

Король Генрих VIII испытывал глубокое удовлетворение. Книгу бурно приветствовали противники Мартина Лютера во всей Европе. Провозглашали гениальной. Папа не решался пожаловать запрошенный за нее титул, хоть и восторгался своим английским защитником; приходилось считаться с гневом и ненавистью Франциска и Карла, которых он побаивался, но в конце концов взятки и предложения дружбы Генриха одержали верх. Английский король стал известен во всем католическом мире как «Защитник веры».

Однако Мартин Лютер был не таким человеком, чтобы оставить публикацию этой книги без внимания. Он облил презрением ее, а заодно и английского короля. Генрих поручил Томасу Мору написать Лютеру ответ от имени монарха Англии.

Томас получил не только титул, он стал заместителем казначея – казначеем тогда был сам Норфолк – и соответственно важным членом королевского совета. Так носящий власяницу человек превратился в министра, постоянно находящегося в королевской свите.

Лютер письменно выступил с грубыми нападками на Генриха, ответные нападки Томаса были не менее грубы. Маргарет, читая эти ответы, написанные ее отцом от имени короля, нередко ощущала беспокойство. Ей казалось, что отец разительно изменился. Мягкий, любезный человек превратился в мастера брани. Она с содроганием читала: «Преподобный брат, отец, пьяница Лютер, дезертир ордена Святого Августина, урод, загубивший пьянством все способности, необразованный доктор теологии…» Как мог ее ласковый отец написать такие слова? Как мог он говорить, что Лютер созвал всех своих товарищей и отправил учиться всевозможной ругани – кого в игорные дома, кого в кабаки, кого в бордели?

«Что делает двор с моим отцом?» – спрашивала она себя.

Когда он вернулся домой, Маргарет заметила в нем перемену. Какую-то свирепость. Девушка знала, что власяницу, которую она продолжала стирать, отец надевает чаще; знала, что вместо подушки он кладет под голову чурбан, дабы затруднить приход сна. В жизни его появилось совершенно новое чувство – ненависть к еретикам.

Маргарет сочла своим долгом поговорить с ним.

– Отец, – сказала она, – ты переменился.

– Нет, дочка, я такой же, как всегда.

– Я не совсем понимаю, – сказала Мег. – Некогда Эразм и ты говорили о порочности монастырей. Вы хотели исправить кое-что в Церкви. Этот Мартин Лютер… разве он мыслит не так, как вы с Эразмом?

Она подумала об Эразме, ученом до мозга костей. Теперь, когда начатое им дело подхватил другой человек, он устранился, вернулся к письменному столу ученого, к жизни мыслителя, а не деятеля. Маргарет понимала, что такую жизнь предпочел бы и ее отец. Однако король заставил его выйти на переднюю линию борьбы, и это битва короля, и ее отец употреблял те слова, какие употребил бы король. Будь на его месте другой человек, она сочла бы, что он поступил так ради королевских милостей.

– Подход к этим проблемам изменился, Мег, – ответил Томас. – Мы с Эразмом хотели исправить то, что порочно. Этот монах хочет уничтожить Церковь и вместо нее воздвигнуть другую, основанную на ереси.

– Но слова о нем… я… мне даже не верится, что написал их ты.

– Написал их я, Мег. Не сомневайся. Насколько я понимаю, те, кто хочет уничтожить Церковь, представляют собой большее зло, чем те, кто лишь поносил ее. Церковь пока стоит, Мег… светлая католическая Церковь. Уничтожить ее – значит, принести в мир ужас. Зло выйдет из своих пределов. Церковь необходимо сохранить любой ценой. Да, если нужно, давай изгоним порок из монастырей, введем более строгие правила для священников… но тех, кто хочет уничтожить Церковь, надо уничтожить самих. Если Церковь будет уничтожена, восторжествует зло.

– Отец… можешь ли ты всерьез называть этого монаха язычником?

– Могу, Мег, и называю.

Она поглядела на отца и подумала: «Впервые в жизни я подвергаю сомнению его мудрость. Я никогда раньше не знала в нем этой жестокости. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой гнев, как сейчас против еретиков».

– Папа, – с беспокойством произнесла Маргарет, – король сказал, что если этот язычник – имелся в виду Лютер, – не отречется от своих заблуждений, его надо сжечь заживо. Заживо, папа! Ты-то так не считаешь? Ты говорил, что надо быть добрым к другим, поступать с ними так, как хотели бы мы, чтобы поступали с нами.

– Мег, если твоя правая рука коснулась яда, который отравит все тело, отрежешь ты ее или нет?

Девушка молчала, но Томас ждал ответа.

– Да, папа.

– Ну, так вот. Телесные страдания ничто в сравнении с вечным проклятием души. Если, разведя огонь под ногами Лютера, мы вновь обратим его душу к Богу, то не лучше ли сжечь его заживо?

– Не знаю.

– Мег, смирять плоть, становиться нечувствительным к боли – великое дело. Такой плоти потом уже ничто не страшно. А раз тех, кто отвергает Бога, ждут вечные страдания, что такое для них несколько минут в огне?