Читаем без скачивания Стиль модерн - Ирэн Фрэн

А на заре д’Эспрэ исчез. Он даже не разбудил ее.

Две недели спустя Лиана все еще кипела: как, лето без Довиля, без праздников, без роскоши, без любовника? Лето без интриг, без ревности? Как и обычно, из сплетен прислуги Лиана узнала, что Файя выгнала американца. Радоваться ли этому? Действительно ли та так одинока? Много месяцев они не общались… Нужно было прервать это молчание, набраться смелости пойти первой, позвонить к ней, открыто проявить свое любопытство, нежность: в общем, свою любовь.

Но у Лианы не хватало духу. Она предпочитала выслеживать подругу, долгими и опустевшими жаркими днями подстерегать ее шаги, приставив ухо к перегородке, а ночами, когда их мучила одна и та же бессонница, прислушиваться, как та рылась в шкафах, долго принимала ванну. Так же как и у Лианы, ее телефон молчал. Ее слуги, молчаливые и обеспокоенные, так же запасались продовольствием в преддверии осады. Да, Файя была здесь, безмолвная, одинокая, как и она, спрятавшаяся за закрытыми ставнями; и конечно, подобно Лиане, вся в ожидании. Но чего? Кого?

В конце августа, так и не дождавшись возвращения д’Эспрэ, Лиана наконец осознала, что идет война. Отныне нужно было приспосабливаться к выживанию в опустевшем городе, где теперь властвовали только матери, невесты и идеальные жены. Устав каждый день откладывать визит к Файе, она решила направить свою энергию на «всеобщее благо», вырваться из той бесполезности, которой себя окружила. В такое тяжелое время никого не заинтересует, кто она и откуда. Лиана достала один из самых строгих костюмов, подходящую шляпку и, прикрыв глаза вуалью, вышла на улицы Парижа.

Она отправилась прямо в Красный Крест, на проспект Оперы. Из газет она знала, что там открылось специальное представительство, занимавшееся подбором волонтеров. Им руководили женщины из высшего общества: элегантные и утонченные, конечно, замужние, состоятельные, но у них, так же как у нее, были любовники, а иногда и любовницы. Так же как и Лиана, они посещали казино и танцевали танго. Женщины «свободных нравов» так их называли, но их положение позволялся им сохранять хладнокровие при любых обстоятельствах. Они придумают, куда ее пристроить.

Растеряв по пути почти весь свой пыл, Лиана тем не менее смело вошла в помещение Красного Креста. Но она не сделала и двух шагов, как была остановлена крепкой рукой:

— Что вы хотите?

Дама говорила тоном высокопоставленной особы. Лиана ее сразу узнала. Это была герцогиня — сорока лет, еще красивая, с целой свитой воздыхателей и несметным числом любовных связей. Она как-то обедала в обществе д’Эспрэ, весьма ее уважавшего, и он представил ей Лиану. Герцогиня соблаговолила снизойти и до спутницы графа, принявшей участие в их беседе. Лиане тогда показалось, что ее оценили, хотя дело и не дошло до дружбы. Девушка успокоилась, приподняла вуаль и улыбнулась:

— Я пришла, чтобы…

Ее голос тут же осекся — герцогиня пренебрежительно глядела на нее:

— Ваше имя?

— Лиана де…

Та не дала ей закончить:

— Да, я вижу. Вы хотите нам помочь? Но это бескорыстное дело! Вам придется поехать в наши госпитали на Восток. В Мо, например. Нужно будет выкладывать стены плиткой, подметать, натирать полы…

— Но… раненые?

— Наши герои, мадемуазель? Мы не доверяем их дамам вашего толка!

— Моего? — растерялась Лиана.

— Вы меня поняли, конечно! Это война. Время жертв. И искупления!

— Искупления чего? — Лиана вновь обрела уверенность и выдержала презрительный взгляд герцогини. — Говорите! Что вы хотите мне сказать? Что в Красном Кресте не занимаются любовью? Значит, для этого находят другие помещения, мадам! И когда ваши любовники вернутся, они вас там найдут! Если они вернутся…

Герцогиня молча взяла Лиану за плечи и, как наказанную девочку, вытолкала за дверь.

Как в тумане, Лиана перешла через проспект Оперы и направилась к кафе «Мир». Идти одной в кафе — дурной тон. Но какое это имеет теперь значение! Вокруг нее по пальцам можно было насчитать женщин в сопровождении мужчин.

Она рухнула на стул. К ней подошел гарсон[46], пожилой человек, как и большинство остававшихся в городе мужчин. Лиане хотелось выпить чего-нибудь крепкого вроде абсента, но после 15 августа было запрещено его подавать. Она удовлетворилась чаем, выпила две или три чашки, и успокоилась.

Какая идиотка, захотела наняться к аристократкам! Она прожила восемнадцать месяцев с графом, относившимся к ней как к повелительнице и не обманывавшим ее — только, может, в мыслях с Файей, — и поэтому она решила, что война, создав моду на добродетель, сделает исключение для нее, Лианы де Шармаль, экс-субретки из Сомюра, полусодержанки высшего класса!

Она сделала последний глоток чая и стала смотреть на улицу. Проехавшим трамваем управляла женщина. Меньше автомобилей, мало лошадей: их реквизировали для сражений. Но много велосипедов, а еще две недели назад на них ездили только чудаки. Что особенно бросалось в глаза, так это то, что улицы Парижа стали серее. Иногда, правда, какая-нибудь женщина осмеливалась надеть что-то более светлое, не в силах окончательно убрать в шкаф летние одеяния при виде первых осенних листьев. Даже такие редкие, эти одежды вселяли в Лиану немного надежды.

Мимо шел продавец газет, хмурый, молчаливый: было запрещено выкрикивать на улицах новости. Она попросила у него «Фигаро», открыла светскую хронику. Рубрика некрологов непомерно разрослась, воскрешая страхи Лианы: Смерть за Францию. Погиб на поле славы. Итак, умирали все: молодые люди, менее молодые, богатые, блистательные. Пора было признать: ряды тех, на кого Лиана до сих пор смотрела весьма равнодушно, считая себя под покровительством д’Эспрэ, начали редеть. Даже в прошлом году, в Довиле, во время разговоров о возможной войне она всегда успокаивала себя мыслью: «Даже если не будет Эдмона, всегда найдутся богатые или же просто-напросто очень молодые и очень красивые мужчины в поисках удовольствий…» И вот они начали умирать — это написано в газете большими черными буквами…

Лиана скомкала страницы, отодвинула стул. Куда пойти? Перед ней опять все было как в тумане. Она снова вернулась к тому дню, два года назад, когда поезд уходил из Сомюра и они оказались лицом к лицу с миром, чьих законов не знали. Но как, зачем бороться теперь, когда Файи уже нет рядом?

Долго она бродила по улицам, отмечая все более удручавшие ее детали: на столь хорошо знакомом ей перекрестке не было продавщицы цветов, пропал и зазывала, маленький вымогатель денег. Ни одной бриоши, ни одной булочки или круассана на витринах: недавнее постановление запрещало их печь. Повсюду — обескровленные проспекты, грустные бульвары. Несмотря на солнце, весь город был бесцветен и молчалив.