Читаем без скачивания Обречен на победу - Николай Леонов

В эти часы в нем поднималась ненависть, лютая; он начинал разрабатывать планы, принимал и отменял решения.

«Почему? Почему ему – Павлу Астахову – все, а мне ничего? – Смешная мысль об убийстве, повертевшись вокруг головы, застряла в ней гвоздем. – Нет бога, и я не наместник, но справедливость должна же существовать? А если нет, так я ее установлю!»

Как стрелки часов ни цеплялись друг за друга, как ни прилипали к циферблату, а в положенный срок показывали, что уже можно.

В большинстве случаев встречи назначались на семь, два часа надо убить, но сначала… Взяв бутылку водки, Сергей заходил в кафе, где его знали. Существует много анекдотов, как алкоголик не может донести первый стакан до места назначения. Для Сергея это не анекдот, а проблема, которую надо решить, не привлекая внимания, не компрометируя себя. В кафе, за салатово-грязной фанерной перегородкой находился буфет, где официантки получали спиртное, воду, сигареты и прочее. Сергей заходил туда, молча протягивал буфетчице бутылку. Сердобольная с видом заговорщицы быстро наливала полстакана, полного ему не донести, в другой стакан плескала воду и деликатно отворачивалась.

Иногда получалось сразу, порой он часть проливал, случалось, он нагибался, зажимал зубами край стакана, затем уже опрокидывал внутрь.

С официантками и буфетчицей он держался просто – я в порядке, вы ничего не видели, не знаете. В кафе Сергея уважали, втихомолку жалели: «Россия, больной человек, а себя блюдет, всегда чистенький, вежливый». Половину бутылки он оставлял в буфете и отправлялся гулять.

Вечер складывался по-разному. Как правило, Сергей пил за чей-то счет, будучи человеком для многих нужным. Выпив, Сергей становился обаятельным, очень коммуникабельным, его любили. Он никогда не скандалил; чувствуя, что начинает терять контроль, выпивал на посошок и уходил тихо, незаметно, по-английски. Алкоголиком его никто не считал, ведь портвейн он не пьет и поутру не опохмеляется.

Сергей понимал: если ничего кардинального не предпримет, то и красненькое не за горами.

Дойдя до края нервного и физического истощения, Сергей «завязывал». Технологию он разработал до мельчайших деталей. Операция назначалась на субботу – не работать, и назавтра – в баню.

Подруга варила щи или бульон, закупалась минеральная вода и молоко, валерьянка и элениум. Нужна еще книга, лучше фантастика.

Сражение начиналось в четыре, начало известно. Около часа дня, ползая по квартире на дрожащих ногах, словно старик, выпивая то горячего молока, то минеральной воды, он занимался уборкой. Вытирал пыль, елозил по полу с мокрой тряпкой. Его прошибал пот, тут же начинался озноб. Сергей ложился, читал, скорее пытался читать, чаще лежал в полудреме, жалел себя и в конце концов приходил к Астахову.

Ведь первый стакан Сергей выпил, когда Пашка в очередной раз где-то поднялся на пьедестал. И мысли крутились по замкнутому кругу. «Почему ему все, а мне ничего? Где справедливость? Убить? Его похоронят с венками и оркестром. Он, не мучаясь, исчезнет, перестанет существовать, о нем станут рассказывать легенды. Изувечить? Так ведь не там живешь, людей не наймешь».

Однажды в какой-то фантастической повести Сергей прочитал, как фабриковалось преступление и ненужных людей компрометировали и сажали в тюрьму. «Это годится, – решил Усольцев. – Как Астахова посадить? Валюта? Подбросить? Где достать? Да и не поверят, любимца обелят». И тут на глаза Сергею попался сердцеед Игорек Лозянко, его переглядки с Маевской, поползли слухи. Треугольник? Старо, но и безотказно, как колесо телеги. Не надо придумывать порох, его уже придумали. Усольцев начал думать, разработка операции доставляла истинное наслаждение. Игорька убить и положить Паше на плечи. Прокуратура и суд в чемпионских титулах не разбираются, у них иные заботы и задачи.

Так рассуждал Сергей, дрожа и потея под одеялом. В пять-шесть вечера мучения становились невыносимы, в семь приходила подруга и приносила четвертинку, не больше, но и не меньше. Организм приучен, ему необходимо, иначе мотор может отказать, такие случаи известны. Он выпивал стопку, съедал две тарелки горячего, допивал остатки. Пока еще мизерная доза действовала, подруга быстро уходила, запирала дверь и уносила ключи с собой. Случалось, он пытался выломать дверь, но силенок не хватало, и он ложился.

Забытье, дремота до трех-четырех. Ночью он снова ел горячее, пил молоко, принимал снотворное и к утру крепко засыпал.

На следующий день, в воскресенье, Сергей шел с непьющей компанией, существовала и такая, в баню. Вечером он читал, «сажал» Астахова, смотрел телевизор.

С понедельника он начинал жить и работать. Сергей Усольцев был человек, безусловно, способный и довольно быстро латал образовавшиеся на его участке фронта бреши. Начальство оставалось довольно. «Отличный работник, хороший парень, ну, выпивает порой. А кто без греха?»

Трезвый Усольцев был деятелен, сдержан, организован. Через неделю, когда алкоголь из крови уходил, Сергей наслаждался жизнью, свободой. Он смеялся и пел, рассуждая: мол, никогда в жизни, водка для слабовольных дебилов. Через две недели жизнь начинала сбоить. Как уже известно, рушились деловые контакты, исчезали женщины, сторонились друзья, главное же, появлялись совершенно пустые вечера.

Хорошо, если по «ящику» есть на что взглянуть, а если нет? Он целыми днями слышит: мол, не хватает времени, где взять время? У Сергея иная проблема: как свободное время убить? Иногда есть книжка либо телевизор, чаще вакуум, пустота. Недели через три он идет в ресторан, «посидеть, как все». «Двести-триста, а завтра ни грамма», – принимает он волевое решение.

Через несколько дней он просыпается, как обычно, около четырех утра.

С месяц назад, на совещании в спорткомитете, во время перерыва Астахов вынул из кармана пачку «Уинстона», бросил на стол.

– Курите, ребята, отравляйтесь, – улыбнулся он. – Давно пиджак не надевал, завалялась.

В общем разговоре Павла не все расслышали. Усольцев стоял рядом со столом. Не отдавая себе отчета, он накрыл пачку сигарет платком и убрал в карман. О пальцевых отпечатках Сергей читал неоднократно. «Пригодится», – решил он и не ошибся.

В тот день, когда провожали ребят на спартакиаду школьников, Усольцев находился в состоянии умеренного питания. Приняв стакан, он оседлал Гутлина, прихватил с собой Кахи Ходжаву и отправился в аэропорт.

Он увидел столкновение Астахова и Лозянко, оценил количество очевидцев, решил, что ему выпадает шанс. Он увидел, как Краев увез Нинку и Игорька. «Конечно, тренер их разъединит», – решил Усольцев.

Среди создаваемых в периоды похмелья комбинаций он начал искать подходящую. «Мне необходимо алиби, а Астахова надо вытащить к трупу». О такой ерунде, как жизнь Игоря Лозянко, он не думал.

Итак, в этот день он поднялся около одиннадцати. Ноги привычно дрожали, сердце покалывало, а настроение было отличное.

Все прекрасно, прокуратура работает, тут еще милиционер из Москвы оказался, он не даст местным властям прикрыть Пашу. Да и убийство не прикрывают, каждый своим местом дорожит, тут уж не до сим-патий.

Размозженный затылок Игоря Лозянко ему не снился, даже не вспоминался. «Полный порядок, нет справедливости, мы ее установим. Интересно, сколько Паше дадут? Каким он оттуда выйдет? Может, он пить начнет?»

И Усольцев представил себе, как встречается с Павлом Астаховым около двух у магазина. Они молча кивают друг другу, ждут конца обеденного перерыва, берут горючее и идут в кафе. Там у них персональный столик в углу, пьют молча, пока не достанет. Вот и руки перестали дрожать, пот бисеринками скатился за уши. Неторопливо утеревшись, налив по новой, они начинают беседу. Все их знают, здороваются издалека, подойти не смеют.

Усольцев тонко хихикнул и, потряхивая животом, затрусил на кухню.

Начало конца

Почему Гуров обратил внимание на Усольцева? Он единственный «оговорился», что Паша убить может, и лишь Усольцев смеялся в момент проигрыша Астахова. Мало? Не только мало, практически ничего. Гурову просто не за что было уцепиться, он не знал, с чего начать.

Надо проникать в окружение Астахова. С чего-то всегда надо начинать. Можно обвинить нашего Гурова в примитивизме, что он пошел по методу тыка, то есть ткнул пальцем и сказал: копать здесь. Мол, а где наука, современная техника? Они, конечно, есть, но сначала необходима достаточная информация. А где ее взять? Как работают геологи? Наука наукой, а сотни поисковых партий топают ножками тысячи километров и берут ручками тысячи проб.

Казалось, Гуров не выхаживал километры, он определил место под фонарем, где светлее. Что такое талант? Возможно, способность увидеть то, что коллега не заметил, умение рискнуть, не испугаться насмешек, собственных ошибок? Потом скажут, как и говаривали, что Гуров – просто счастливчик.

Показания Кахи Ходжавы и Арнольда Гутлина, обнаружение в квартале от места преступления голубой «трешки» и спортивного мужчины в светлом пиджаке с двумя шлицами были и ничем, и всем. Серов, да и следователь прокуратуры хоть и морщились и изображали недоумение, но поняли: москвич вроде и ткнул пальцем просто под ноги, но, возможно, место указал правильно. Теперь как до золотой руды доказательств добраться? И существуют ли они, доказательства, в природе? А может, их нет? Так тоже случается. Преступление, преступник, убеждение – все есть. А доказательств – нет.