Читаем без скачивания «Варяг» - победитель - Глеб Дойников

— Безусловно. У меня приказ моего императора доставить крейсер в Йокосуку, и я обязан его выполнить.

— Понимаю, но вынужден воспрепятствовать. «Ниссин» отсюда пойдет во Владивосток или на дно. Значит, сдаваться вы отказываетесь?

— Безусловно. Если «Ниссину» не судьба попасть в Йокосуку, как приказал мой император, то вариант на дно меня вполне устраивает. По моим расчетам, мы очень скоро все вместе перенесемся в храм Ясукуни. А мы тут в кочегарке, знаете ли, просто отвлекаем ваше внимание от основных событий.

— Если вы о подрыве погребов, то боюсь, что они уже под охраной моих людей. И судя по стрельбе, что я слышал минут пять назад, взрыва не будет.

— Ну что же, тогда мы откроем кингстоны, и…

— И мы лишимся одного котельного отделения из четырех, на пару дней, необходимых для его осушения, а машинное вам не затопить, сами проговорились, что там итальянцы заперлись. Им наша с вами война до одного места.

— Зато мы умрем, как подобает самураям!

— У меня к вам есть предложение получше. Вы, как я заметил, изрядно управляетесь с катаной? Как насчет сравнить европейскую и азиатскую школы фехтования в действии? Один на один, я надеюсь, у вас вторая катана найдется? Впрочем, златоустовская шашка, пожалуй, не хуже будет.

— Гайджин,[47] я вас зарублю быстрее, чем кусок угля сгорает в топке. Но зачем мне это нужно, или как говорят наши друзья англичане, «что я с этого буду иметь»? Бизнесмены, восточные демоны их раздери… Наверняка они вам и доложили о нашем местоположении на корабле, да и о численности рассказать не забыли?

— Не без этого, джентльмены, одно слово. Вернемся к условиям дуэли. Я гарантирую вам и всем японским подданным на борту пропуск на берег…

— И когда же вы у себя на западе поймете, что для нас, японцев, долг важнее, чем жизнь? Мне на берегу делать нечего, если это не пирс Йокосуки, к которому пришвартован «Ниссин»!

— Там вы сможете оповестить о захвате крейсеров Того, и у него будут неплохие шансы нас перехватить. Это единственное, что вы можете сделать для того, чтобы ваш «Ниссин» не был переименован в «Сунгари» и попал в Йокосуку, а не во Владивосток.

— А если победите вы?

— Вы складываете оружие и даете слово, что до Владивостока никакого сопротивления или сеппуку ни в вашем исполнении, ни от кого из ваших людей я не ожидаю.

— А что помешает вашим людям перебить нас всех после того, как я вас зарублю, мой наивный молодой друг с «Варяга», простите, не запомнил вашего имени?

— Слово русского офицера и дворянина. Большего предложить не могу. Но поверьте, этого достаточно.

— Олл райт, я принимаю ваши условия и выхожу, все равно у меня на ногах осталось шесть человек и никакого оружия, кроме двух катан и вакидзаси. Посмотрим, умеют ли русские офицеры держать слово, если им это не выгодно!

— Умеем. Тем и отличаемся от некоторых из наших с вами британских коллег. Откуда я, по вашему, узнал о вашей численности и об итальянцах на вахте? От уважаемого Боссета, которому жуть как не хочется помирать за Японию.

Лязгнули задрайки водонепроницаемой двери и в коридор вышли шестеро японцев, поддерживающие еще одного, раненого. Первым с гордо поднятой головой шел Масао. Все своим видом самурай выражал презрение к неминуемой смерти. Василий так и не понял, как это удавалось японцу при том, что на его лице застыло непроницаемая маска, не отражающая никаких эмоций. Коротко поклонившись будущему сопернику, японец сбросил китель и произнес только одно слово:

— Начнем?

Поклонившись в ответ Балк задал встречный вопрос:

— Каковы правила нашего поединка, господин лейтенант?

— Мой юный друг, какие правила могут быть на войне?

— Ну, например, поединок ведется до смерти или до первого ранения? Какое оружие может быть использовано?

— Какая страна будет владеть этим прекрасным крейсером, это вопрос жизни и смерти, не так ли? А по поводу оружия, вам все же нужна катана? Или что вы имеете в виду? Деритесь, чем хотите.

— Со своей стороны я обещаю прекратить поединок и оказать вам медицинскую помощь, если ранение не позволит вам продолжать бой…

— Мичман, не тяните время. Мы будем драться или нет?

— А по поводу оружия, я только хотел уточнить вопрос использования револьверов, типа этого.

Масао так и не понял откуда в руке мичмана материализовался револьвер, но к моменту когда он выхватил меч их ножен, черный зрачок ствола уже смотрел ему в глаза. От самоубийственного рывка с мечом на револьвер Масао спас спокойный голос русского мичмана. А также то, что револьвер по дуге отлетел в толпу казаков и русских матросов за мгновение до того, как он прыгнул.

— Как видите, Россия немного ближе к востоку, чем Британия, мы не столь склонны к обжуливанию противников. И более щепетильны в вопросах чести. Хотя де юре после вашего отказа от ограничений на используемое оружие я мог прострелить вам голову, и, с точки зрения британского джентльмена, не нарушил бы данного слова. На будущее будьте осмотрительнее с белыми противниками, мой любезный лейтенант. И давайте больше не будем пытаться вывести противника из себя до боя. А драться я буду русской шашкой, привычнее, знаете ли.

Масао, на лице которого опять прочно обосновалась маска невозмутимости, на секунду сорванная яростным порывом самоубийственной атаки, снова коротко поклонился оппоненту, но на этот раз в поклоне неуловимо присутствовало уважение к достойному сопернику.

«Зараза, и как он это делает?» — завистливо подумалось Балку.

— Уважаемый мичман Балк…

«Смотри-ка, а имя-то запомнил, хитрец» — пронеслось в мозгу Василия.

— …я рад бы пообещать, что тоже попытаюсь сохранить вам жизнь, но когда на кону стоит судьба броненосного крейсера Японского Императорского Флота, я не могу позволить себе рисковать. К тому же, вы выглядите слишком серьезным противником, чтобы не драться с вами во всю силу. Прошу прощения за мои недостойные попытки над вами подшутить, и приступим, наконец?

— А и правда приступим. Вам, кстати, не кажется несколько сюрреалистичным, что на заре XX-го века судьба новейшего крейсера решается в поединке двух человек на средневековым клинковом оружие, уважаемый Масао-сан?

В ответ японец в первый раз с момента встречи улыбнулся.

— Знаете, Балк-сан, мне правда очень жаль, что вы мой враг, и мне придется вас убить. С вами было бы очень интересно поговорить. Но увы…

— Ну, как говорят у нас в России, человек предполагает, Бог располагает. Если пройдет по моему — то еще заболтаемся.

Мило беседуя, противники прошли к центру котельного отделения номер два, где коридор между котлами расширялся до четырех метров. Там они разошлись на десяток шагов, извлекли клинки из ножен, синхронно, будто неделю репетировали, отсалютовали друг другу (при этом на клинках метались отблески кроваво-красного пламени из топок) и начали медленно сближаться. За ними, затаив дыхание, молча следили болельщики, русские казаки и матросы обоих национальностей.

Когда противники не защищены доспехами, долгий поединок на мечах, со звоном, парированиями, злобными взглядами друг другу в глаза над скрещенными мечами — это чистый Голливуд. Одного удачного удара достаточно для переведения противника в список «бывших противников». Поэтому поединщики сближались осторожно, медленно и долго. Масао держал катану двумя руками, традиционным японским хватом — клинок параллельно полу, рукоять катаны у правого уха, корпус развернут левым боком к противнику, ноги согнуты в коленях. Он справедливо рассчитывал, что европейцу с такой стойкой сталкиваться не приходилось, и имей он дело со своим современником, так оно бы и было. Балк, медленно приближался в классической европейской фехтовальной стойке — шашка в правой руке, левая отведена назад для поддержания равновесия при уколе, ноги пружинисто полусогнуты. На то, чтобы убедительно смотреться в этой стойке, Балк потратил не один час перед зеркалом, ибо классическим фехтованием в своем времени не увлекался, а демонстрировать японцу свое близкое знакомство именно с восточными единоборствами не стоило.

После долгого и медленного сближения на три метра и пары ложных выпадов проигнорированных невозмутимым Масао, Балк пошел наконец в атаку. Он, казалось, поставил все на один укол, причем целью избрал ближнюю, левую ногу противника, выдвинутую в его сторону. Масао был неприятно удивлен скоростью, с которой наносил укол его противник, и приятно тем, что тот фактически подставился под коронный японский рубящий удар в шею. Этим ударом его предки-самураи снесли не одну сотню буйных голов за века бурной японской истории. Где-то в глубине души японца молнией промелькнуло сожаление, что чем то понравившегося ему русского придется все же убить, а тело уже выполняло заученную за годы тренировок до мелочей комбинацию.