Читаем без скачивания Мой любимый враг - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мне тоже… – ответила я серьезно.
Но звонок, как проклятье какое-то, опять всё испортил.
Я поднялась на третий этаж, торопливо подошла к кабинету химии и облегченно выдохнула – Ольга Юрьевна опаздывала. И тут же с порога услышала:
– А больше тебе ничего не переслать? – повысив голос, высказала Женька.
– Не хочешь пересылать, так покажи, по телефону, из своих рук, я тогда, так и быть, даже извинюсь перед тобой, – прищурившись, что-то требовала от Зеленцовой Филимонова.
– Ничего я тебе показывать не обязана! Иди к черту! – огрызалась Женька. – Может, тебе еще пароль от своего акка дать?
– Так я и знала. Трепло ты, Зеленцова, если не сказать похуже. Таких скринов я могу нафотошопить сколько угодно. Может, Ларионова и ни при чем. Она вот говорит, что это ты всё сочинила.
– Ага, и про её отца тоже я сочинила? – отбивалась Женька.
– А ты не смешивай теплое с мягким, – пожала плечами Филя. – Я бы тоже не афишировала на ее месте такую родословную.
– Слав, ну хоть ты скажи! – обратилась к Гольцу Зеленцова. – Тебе-то я переслала сообщение наст… от нее. А не скрин…
– А что это меняет? Мне вообще фиолетово, что Ларионова писала про Гольца. Ты мне покажи ее слова обо мне, – настаивала Филя.
Остальные заинтересованно молчали. Я тоже замерла на пороге.
– Ничего я тебе показывать не должна! – повторилась Женька, вся пунцовая, особенно в сравнении с сидящей рядом Бусыгиной, бледной, аж зеленой.
– Всё с тобой ясно, – хмыкнула Филя.
– А мне неясно, – вступил Шлапаков. – Я хочу знать, кто меня назвал…
Он выматерился.
– Я тоже, – поддакнул Окунев.
– Ну, дерзайте, – усмехнулась Филимонова.
– Короче, так, Зеля, – изрек Шлапаков. – Или ты нам показываешь переписку с Ларионовой в телефоне или все мы понимаем, что ты у нас…
Шлапаков снова выматерился.
Женька сидела, окаменев, и молчала. Только щеки полыхали.
– Народ, так вот кого надо игнорить! – он положил ей на голову ладонь.
– Отвали! – взвизгнула Женька, сбросив его руку. А потом увидела меня – я стояла в дверях, наблюдая всю эту сцену – и ее буквально перекосило от лютой ненависти.
Мне хотелось ей сказать: «Жень, ты совсем уже? Ау! Это ты всё придумала, насочиняла, наврала с три короба, а когда всплыло – виновата опять я. Где логика?».
Но что ей ни скажи – она сейчас просто ничего не поймёт…
Весь день я сидела как на иголках. Да, радовалась, ждала, предвкушала, но и нервничала. Как всё пройдет? Как себя вести? Плохо, что у меня с собой нет ни пудры, ни помады! Я, может, бледная, как моль. И ногти... ну, почему я не накрасила вчера ногти?
***
В столовой наши устроили очередной цирк. Теперь все садились подальше от Женьки, кроме, разумеется, Лиды Бусыгиной. Она мужественно демонстрировала свою верность Зеленцовой, правда, беспрестанно чихала, кашляла и шмыгала носом, а Женька кривилась, морщилась и отворачивалась от верной подруги.
Со мной же некоторые из наших пытались заговаривать, но я как гордая – если и отвечала, то сквозь зубы, нехотя. А если бы не ликовала так в душе – то вообще могла бы послать. Потому что не надо быть таким стадом.
С Филей, правда, обменялась парой фраз вполне дружелюбно, пока не появился он – Дима Рощин.
Весь обед мы с ним многозначительно переглядывались и улыбались друг другу. И потом вместе вышли из столовой, вместе добрели до коридорчика, где находились наши раздевалки.
– У вас на стадионе будет физра? – спросила я.
– Да. Я смотрю, анафеме конец? – улыбнулся он.
– А-а, ты про бойкот? Ну да, но мне, знаешь, всё равно.
Он на это лишь усмехнулся, затем напомнил:
– Значит, встречаемся после уроков? В сквере за школой?
– Да, – кивнула я. – А куда пойдем потом?
– Куда захочешь. Есть у меня несколько вариантов, – загадочно улыбнулся Дима.
Мы разошлись с ним по нашим раздевалкам за пару минут до звонка. Девчонки, и наши, и из 11 «А», уже переоделись и убежали в спортзал. Только Бусыгина сидела неприкаянная в одиночестве.
– Чего сидишь? – спросила я, снимая блузку.
– Меня освободили, – прогундосила она. – По болезни.
– Ну так иди домой. Лечись.
– Я жду.
Я не стала спрашивать, кого она ждёт – и так понятно.
На физкультуре Попович заявил, что на день здоровья, оказывается, наши поедут вместе с ашками. То есть в лагерь поедет не только наш класс, но и вся параллель. И помимо эстафеты, прыжков в мешках, перетягивания каната и прочего подобного будут соревнования по волейболу, поэтому надо потренироваться как следует.
Наши сразу заныли: «Зачем нам эти ашки? Лучше бы без них».
Ашки тоже не обрадовались: «Кто это придумал? Нафиг нам бэшки? Мы их не хотим!».
И только я молчала. Не потому что не поеду. Как раз наоборот именно сейчас мне захотелось поехать. Очень! Как никогда. Я даже спросила у Фили, сколько сдавали на поездку.
– По три штуки, – ответила она.
Три тысячи – для них это сущие копейки, а для меня почти все мои деньги, которые удалось скопить за лето, подрабатывая то там, то сям.
Если быть точной – заработала я почти семь тысяч, но кое-что прикупила к новому учебному году. Туфли, новую блузку, пару капроновых колготок, кое-что из канцелярии. А ещё
