Читаем без скачивания Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Шопперт

Спиноза не имел сомнений относительно определенности и истинности своей мысли: «Я не полагаю, что нашел лучшую философию, но я знаю, что нашел истинную. Если вы спросите меня, как я понял это, я отвечу, что так же, как вы понимаете, что сумма углов треугольника равняется сумме двух прямых углов». Спиноза рассматривал сомнение и ошибку в неоплатонической манере, считая их отсутствием истинного знания или его недостаточностью. Другими словами, сомнение и ошибка это не что иное как неполное понимание истины (и лишь истина обладает действительностью). Это мнение не более состоятельно, чем утверждение философа о геометрической неоспоримости его философии. (Хотя он не мог этого знать, в неевклидовой геометрии кривых поверхностей сумма трех углов треугольника не всегда равняется сумме двух прямых углов.)

Согласно Спинозе, «стремление к самосохранению есть важнейшее и единственное основание добродетели». Однако, если самосохранение является основой, то как можно объяснить самоубийство? Спиноза утверждал, что в этом случае «внешние и скрытые причины… могут так воздействовать на тело, что становятся причиной принятия на себя иной сущности, противной той, которая была изначальна». Другими словами, самоубийство не свойственно человеку и человек, совершающий самоубийство, ведет себя как некое другое существо. Эту мысль, как и теорию сомнения, вряд ли можно признать адекватной. Но все это незначительные изъяны в системе, отличающейся мудростью и проницательностью.

Действительно, тонкость суждений Спинозы (и отсутствие грубых ошибок) становятся еще более изумительными, принимая во внимание упорство, с которым он применяет геометрию во всех случаях: «Я рассматриваю действия и поступки человека точно также, как если бы я имел дело с прямыми, плоскостями или геометрическими телами».

Оставаясь верным этому подходу, Спиноза, похоже, занимает бесстрастную позицию по отношению к миру, который мы, маленькие люди, населяем. Согласно комментариям современников, «казалось, он жил своими мыслями, всегда одинокий, погруженный в размышления». В самом деле, иногда «он не выходил из дома три месяца кряду». (Любой, кто знает по опыту, какими холодными и серыми бывают зимы в Голландии, или кто присматривался к полотнам XVII века с изображенными на них скованными льдом каналами, может и не посчитать такое поведение эксцентричным.) Вне всепоглощающей работы у него было мало развлечений, однако имеющиеся отличались оригинальностью. По словам его раннего биографа, «он собирал пауков и устраивал между ними бои» или, используя увеличительное стекло, «поймав несколько мух, помещал их в паутину и наблюдал с великим удовольствием за следовавшей после этого борьбой, иногда громко смеясь». В письме к другу Спиноза заявил, что «каждый с восхищением и восторгом замечает в животных те самые черты, которые вызывают отвращение и презрение в человеке». Его мудрость в отношении человеческой природы, кажется, ограничивалась его философией.

Тем не менее философия, несмотря на этимологию этого слова, не имеет отношения к любви к мудрости. Философия — это серьезное занятие и, как любое другое подобное занятие, требует беспощадности к оппонентам. Как только появилась система Спинозы, каждый уважающий себя философ пытался выступить против нее с критикой. Вся система Спинозы опирается нате исходные определения, из которых строится вся доктрина. Стоит только доказать ложность определения субстанции — и все… Нет субстанции, нет Вселенной. Так как же Спиноза определяет субстанцию?

«Определение. Я понимаю под субстанцией (substantia) то, что существует в себе и постигается из себя, то есть понятие чего не требует понятий о других телах, чтобы объяснить его происхождение».

Ожидать, что другие философы согласятся с чем-то, хоть и столь основополагающим (и мастерски выраженным), как это определение, было наивным со стороны Спинозы. Но худшего следовало ожидать после того, когда принялись читать Этику, Если Бог — это только детерминистичная Вселенная, то при этом отрицается совершенство Всевышнего. Это также лишает Его Личности (вместе со знаменитым гневом) и свободы выбора: подчиняться ли своим собственным законам (законам природы, науки, и т. п.) или изменить правила игры (чудеса, деяния Господни и т. п.). Согласно концепции Спинозы, как бы сильно мы ни любили Бога, у него нет ни единой возможности любить нас. Это заставило многих людей почувствовать себя нелюбимыми и смотрящими в лицо возможной опасности остаться без награды за свою праведность. Переводя все вещи в разряд священных, Спиноза неминуемо дал бы повод к жуткому скандалу.

К счастью, Спиноза осознал, что подобное может случиться, и «Этика» была опубликована только после его смерти. При жизни ее распространяли тайно, только среди друзей философа. Один из них, живший в Рейнсбурге, не был достаточно осторожен, что и послужило предостережением Спинозе. Когда Адриан Коербах опубликовал свою книгу Свет во тьме, которая критиковала религию, медицинскую практику и моральную атмосферу того времени, он был привлечен к суду. В суде обвинитель требовал, чтобы был наложен арест на все его имущество, большой палец правой руки отрезан, язык проколот раскаленной кочергой и срок заключения в тюрьме составлял бы не менее 30 лет. Коербах, должно быть, испытал большое облегчение, будучи оштрафованным только на 6 тысяч флоринов и приговоренным к 10 годам тяжелых работ с последующим изгнанием. Это показывает, в какие неприятности можно было попасть, публично проповедуя запрещенные идеи, даже в либеральной Голландии (моральная терпимость которой не имела равных в Европе да и во всем мире, за исключением южных морей и пиратских королевств Восточной Индии). Адриану Коербаху на суде был задан отдельный вопрос: не оказали ли на него влияние каким-либо образом идеи Спинозы? Это обвинение он отрицал, хоть и не ясно, была ли это профессиональная гордость или порядочность, достойная похвалы. Спинозе же было понятно, в какую сторону дует ветер.

В 1663 году Спиноза переехал в Ворбург, пригород Гааги, где и прожил до конца своей жизни. В письме, написанном несколькими годами позже, он делает единственное известное упоминание о себе. Другие замечания, касавшиеся ничтожного поведения людей и печалей ревнивца, не преследовали цели излить душу. Это была философия или, скорее, «голос» философа, доносящийся из отдаленных зимних квартир. В письме к своему другу, физику, Спиноза рассказывает, как он безуспешно пытался излечиться кровопусканием от лихорадки (по-видимому, используя при этом пиявок, самое распространенное медицинское средство того периода). Затем пишет о том, что с нетерпением ждет, когда его друг пришлет ему банку варенья из лепестков роз, и о том, как он перенес вспышку малярии: «С помощью подходящей диеты я, наконец, заставил ее собрать чемоданы и убраться. Я ничего не знаю о том, куда она отправилась, но принимаю все возможные меры, чтобы она не вернулась». Несмотря на такую шутку (большую редкость в наследии Спинозы), похоже, он был озабочен состоянием своего здоровья. Он имел довольно