Читаем без скачивания Досье на Крошку Че - Дарья Донцова

— Мы достойны книги рекордов, — задыхаясь от гордости, вещала Милиция.

Я, воспользовавшись тем, что все присутствующие крайне увлеклись Крошкой Че, на цыпочках вышла в коридор и пошла в свою спальню. Лед тронулся. Как мы ни старались понравиться Милиции, изображая из себя невесть что, старуха только больше настораживалась, но сейчас, увидав искреннее восхищение присутствующих, их восторг при виде огромной Крошки, будущая родственница Деньки оттаяла и, похоже, решила с нами подружиться.

Чтобы успеть вовремя и ровно в одиннадцать быть у Димона, я решила выехать из Ложкина в девять. И оказалась в невероятной ситуации: автомобильная пробка начиналась у ворот поселка.

Передо мной стоял черный внедорожник, впереди него микроавтобус «Скорой помощи», а охранник, открывающий шлагбаум, куда-то подевался.

— Где этот долбаный урод? — вдруг проорал через громкую связь шофер дорогой иномарки. — Нам тут еще сколько стоять?

Спустя секунду полосатый бело-красный шлагбаум, перегораживающий путь, взметнулся вверх, в той же последовательности мы доехали до поворота на Ново-Рижское шоссе. Там я порулила к Москве, а джип и «Скорая помощь» свернули в сторону Волоколамска. Микроавтобус включил сирену, джип, буквально сев медикам на хвост, тоже тревожно завыл и привел в действие «мигалку». Кажется, кому-то из жителей Ложкина стало так плохо, что его побоялись везти в столицу. Надеюсь, несчастного успеют доставить в шестьдесят вторую больницу, она тут в трех шагах.

Как и рассчитывала, ровно в одиннадцать я вышла из вонючего лифта на карякинском этаже и увидела Раису, спокойно запиравшую свою дверь.

— Привет, — словно хорошей старой знакомой сказала она мне. — Чего там, на дворе, холодно?

— Нет, слякоть, — ответила я.

— Вроде снег не идет.

— А под ногами грязь.

— Это от реагента, — покачала головой Рая. — Все сапоги, зараза, сожрал. Не боишься в светлой да еще замшевой обуви разгуливать? Мигом бареток лишишься. Даже если до метро аккуратно дойдешь, в подземке мыски обтопчут.

— Я на машине.

— Богатая, значит, — безо всякой злобы констатировала Раиса. — Ты опять к Карякину?

— Да, — кивнула я.

— Не звони в дверь, мою Ленку переполошишь, — попросила Рая. — Заболела спиногрызка, всю ночь орала, только-только уснула.

— А как же мне к Вадиму попасть? Уж извини, но придется воспользоваться звонком.

Рая сунула ключи в карман.

— У него небось открыто, он вечно замок не запирает. Вернется домой и забудет про дверь. Иногда и спать так ложится, а порой на улицу утопает, бросив квартиру нараспашку. Чучело, одно слово. С другой стороны, чего у него красть? Бутылки пустые? Пихани створку-то…

Я послушалась и воскликнула:

— Точно. Не заперто. И вчера дверь открыта была.

— Говорю же — идиот. Кстати, к нему сегодня уже приходили.

— Кто? — насторожилась я.

Раиса скривилась.

— Сучка крашеная. Барби придурочная. Волосы длинные, она ими морду занавесила. Пряди все разноцветные, не башка, а радуга — розовый, зеленый, синий… На носу очки, шуба до полу… Такая, блин, фря! Восемь часов было. Только я прилегла. Ленка как раз визжать перестала, затихла…

Я терпеливо и внимательно слушала повествование соседки Вадима.

Не успела Раиса закрыть глаза, надеясь тоже вздремнуть после бессонной ночи, как в мозг ей шилом воткнулся резкий набатный звук звонка в квартиру Димона:

— Бам, бам, бам…

Рая опрометью кинулась в прихожую, глянула в «глазок», увидела девицу с раскрашенными в разные цвета волосами, которая переминалась с ноги на ногу около квартиры Карякина. Женщина схватилась за ручку, собираясь открыть дверь и высказать идиотке, шастающей в гости по утрам, свое мнение о ней, и тут же услыхала стук и истошный вопль ребенка, отчаянно-несчастный, полный боли. Сообразив, что больная, скорей всего, скатилась с кровати и ушиблась, Раиса, забыв о розово-зелено-синей девице, ринулась в спальню и на самом деле обнаружила ребенка на полу.

— Достал меня Карякин! — зло восклицала сейчас Рая. — Я точно его звонок выдеру! На фига он вообще нужен, все равно ведь дверь не запирает, уродина вонючая…

Выплеснув гнев, Раиса шагнула в лифт и уехала, а я вошла в длинный коридор квартиры Димона, прикрыла створку и крикнула:

— Вадим, вы где?

Карякин не отозвался, но меня его молчание не смутило. Я пошла в кухню, громко приговаривая:

— Надеюсь, вы успели одеться? Это продюсер Даша Васильева, я принесла вам аванс за сериал. Но прежде чем отдать деньги, хочу выслушать продолжение истории про Тришкина… Ау, господин Карякин!

На «пищеблоке» хозяина не оказалось. Я схватила со стола свой забытый здесь вчера телефон, заглянула в жилую комнату и увидела Карякина. Вадим спал на диване — лежал, подтянув колени к животу, лицом к стене, спиной ко входу. В отличие от большинства алкоголиков он не издавал оглушительного храпа. Вот мой бывший муж Генка, неисправимый пьяница, откушав водочки, смеживал веки и принимался выводить такие рулады, что со всех сторон прибегали с гневными воплями соседи — им казалось, что я включила ночью дрель и буравлю стены.

Кстати, вы никогда не задумывались над вопросом: почему в наших пятиэтажках такая слышимость? На первом этаже чихнут, с четвертого кричат: «Будь здоров!» Напрашивается лишь один ответ: стены сделаны из прессованной бумаги. Ладно, пусть так, но тогда рождается следующее недоумение коли перегородки картонные, то отчего в них невозможно проделать дырки, все сверла ломаются? Вот ведь странность! Похоже, нашим строителям удалось создать некий новый, замечательный материал, сквозь который чудесно пролетает любой звук, даже легкий шепот, но при этом крепость у стен восхитительная, ни картину, ни полку на нее повесить невозможно. Да, совсем забыла еще об одном свойстве волшебного композита: если жилец все же прогрыз с неимоверным усилием необходимое отверстие, то ни один дюбель не желает в нем держаться, постепенно выползает из стены и вываливается.

Я села на стул и позвала:

— Вадим, проснитесь.

Взгляд зацепился за письменный стол с выдвинутыми ящиками, в которых лежало всякое барахло. Да уж, не зря говорят, что рабочее место человека лучше всего расскажет об его характере: если в бумагах бардак, то и в голове мешанина. У Корякина столешница напоминала магазин сумасшедшего старьевщика: рассыпанные скрепки, скомканные листочки, пара сломанных ручек и одинокая «мышка» на специальном коврике, а компьютера нет. Небось его наш великий прозаик пропил. Да и не пишет он давным-давно! Где ручки? Листы писчей бумаги? Рукопись?

Я вздохнула и снова громко сказала:

— Вадим, очнитесь!

Алкоголик даже не шевельнулся. Я безнадежно оперлась на стол.

Проведя некоторое время около пьяницы Генки, очень хорошо знаю: не правильный опохмел ведет к запою, если ханурик с утра превысил дозу «лекарства» и задрых, то вернуть его к нормальной жизни крайне трудно. И что сейчас делать? Укатить домой, а потом вернуться? Но я могу не рассчитать время и прибыть позже, чем нужно, — кто знает, когда Карякин способен протрезветь и, придя в себя, утопать в поисках новой бутылки. Вечером Димон, скорей всего, приползет в свою нору совсем на бровях, и наш разговор вновь отложится. А мне требуется задать Вадиму много вопросов, причем к прежним, вчерашним, добавился новый: зачем сегодня к нему в слишком ранний час прибежала Сима Полунина? Отчего я решила, что именно она в восемь утра посетила Карякина? А у кого еще в Москве волосы колорированы в розово-зелено-синий цвет?

Внезапно я насторожилась. Какой-то новый, еще не оформившийся, вопрос зашевелился в мозгу… Но тут я увидела около дивана перчатку из розовой кожи и небольшую элегантную записную книжечку в переплете из крокодиловой кожи с прикрепленной к корешку крохотной ручкой.

Память услужливо развертывает картинки. Вот Сима входит в ресторан и снимает перчатки, похоже, сделанные из кожи молочного поросенка. А вот мы сидим за столом, Полунина аккуратно заправляет за ухо розово-зелено-синюю прядь, потом открывает свою сумочку, выкладывает на столик эту книжку. «Давайте обменяемся телефонами, — говорит Сима. — Если речь пойдет о другом сериале, не о Тришкиных, с удовольствием прибегу на кастинг, вот моя визитка».

Я встала, нагнулась, подобрала розовую перчатку, потом перелистнула странички книжки. Точно, не ошиблась, на букве Д имеется запись: «Дарья Васильева, продюсер».

Следовательно, Полунина была тут. Изменила внезапно своим привычкам, вылезла из кровати раньше полудня и отправилась к человеку, с которым, по ее словам, никогда более не желала иметь дело. Что заставило неудачливую актрисульку поступиться принципами? Неужели это следствие нашего разговора? Нужны ответы. Вот сейчас растормошу Карякина, а потом позвоню Полуниной.