Читаем без скачивания Рассказ о брате - Стэн Барстоу

Она отвернулась.

— Знаешь, ты будешь не первым.

— Но и ты тоже не первая.

— Да, да, я знаю.

— О Поппи?

— Да.

— А я все думал, догадываешься ты или нет? Но там у нас все было по — другому.

— Да, если бы было так, как у нас, ты бы наверняка съехал. Со мной тоже раньше так никогда не было.

— Ты любила его?

— Мне казалось, что любила. Да, любила. Только он был женат, а я не знала об этом.

— И поэтому ты приехала сюда?

— Я была так расстроена, в душе кавардак. Нужно было уехать, прийти в себя. До приезда в Лондон я жила очень замкнуто. Мои дядя и тетка очень тихие и мягкие люди, бездетные, они взяли меня к себе, когда мне было девять. Большое событие — в их возрасте взять ребенка. Да еще такого, как я. Я была довольно резкая и грубая. Я даже ругалась. Был период, даже хотела стать мальчишкой: тайно дружила с компанией ребят.

Он спросил о жизни до Эмхерста и, когда она начала рассказывать, обнял ее и прижал к себе. Она рассказала обо всем: об отце, Лауре, брате и сестре. Пo — детски торжественным тоном, без всякой жалости к себе. И он удивленно понял, что под личиной сдержанной и немного холодной женщины прячется маленькая девочка, ищущая любви, любви, которой ей так не хватало в жизни. И вот он держит в объятиях эту девочку, а она доверчиво делится с ним своей болью.

— Поедем в воскресенье к нам домой? Я тебя познакомлю с мамой.

— А она не злая, твоя мать?

Он весело хмыкнул.

— Иногда и позлиться может. Но ты ей понравишься. Только не напускай на себя вид холодной неприступности.

— А у меня вид холодной неприступности?

— Не совсем, конечно. Но когда тебе кажется, что кто‑то посягает на твои права, ты сразу принимаешь вид высокомерной недотроги — этакая дочь пэра.

Она расхохоталась.

— Да, да, знаю. Я за собой послежу. Это у меня защитный механизм, я его выработала еще в Эмхерсте. Сначала трудно было там ужиться…

Она взяла его за руку, чтоб взглянуть на часы.

— Час ночи.

— В это время вся респектабельная публика давно спит.

— А мы с тобой тоже респектабельные. Можно сформулировать так: в своей холостяцкой квартире он отверг притязания юной особы.

— Слушай, пожалуйста, не надо. Я совсем не хотел проверять на себе свою моральность. У нас будет свой час, будет, когда надо.

— Я понимаю тебя, — ответила она. — А ты перед сном будешь думать обо мне?

— Не уверен, засну ли сегодня.

— И я буду думать о тебе. Утром я открою глаза, сначала решу, что ничего не изменилось, утро как утро, а потом вспомню…

Он нежно поцеловал ее и стал вылезать из кресла.

— Мурашки, чертовы мурашки.

Он попрыгал, стараясь восстановить в ноге кровообращение. Она тоже встала, поправила прическу и одернула свитер. Потом бросилась к нему, обхватила, всем телом прижалась, спрятав лицо у него на груди.

— Маргарет, любимая, что с тобой?

— Ничего, — ответила она еле слышно. — Я просто глупая девчонка.

— Ты испугалась?

Она кивнула не отрывая головы.

— Я тоже боюсь немного. Никогда не мог себе представить, что все будет вот так.

Она снова прижалась к нему, потом отодвинулась и стала надевать туфли.

— Ты пошлешь роман?

— Ну, делай свое дело. — Он протянул ей ежегодник, уже раскрытый на нужной странице.

— О боже, сколько их тут! Они ж не могут быть все хорошими. Ладно, как тебе понравится вот этот?

Он обнял ее за плечи и поглядел, куда указывает палец.

— Хорошо. Как только получу рукопись, отошлю по этому адресу.

Он вложил свой стиснутый кулак ей в ладонь.

— Вот здесь моя жизнь, — сказал он, — в моей руке. — Расправил пальцы и приложил ладонь к ладони. — Я отдаю ее тебе.

— Надолго?

— Это решать тебе.

— Ну а ты понимаешь, что ты мне сейчас говоришь?

— Я понимаю.

— Пойду… Спокойной ночи, любимый.

Он открыл перед ней дверь.

— Ой, я собирался включить тебе свет, а здесь все зажжено.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но не успел этого сделать, она отпрянула и повернула голову.

— Что такое?

— Мне показалось, я услыхала что‑то.

— Ветер.

— Нет. — Она напрягла слух. — Нет, не ветер, послушай.

Он услыхал, как на улице воет ветер и грохочет по крыше. Постукивала неплотно закрытая входная дверь, и по кафельному полу струился поток холодного воздуха.

Тут Маргарет снова схватила его за плечо.

— Вот, опять. Разве ты не слышишь? Наверху. Похоже… похоже, кто‑то стонет!

— Честно говоря, я ничего, кроме ветра, не слышу. Может, труба в ванной?

Она все еще держала его за плечо, но теперь уже не так крепко. Он сделал шаг по направлению к лестнице, она, ухватив его за руку, пошла рядом.

— Подожди меня здесь.

Он тихо поднялся по лестнице. Если там что‑то не так, придется придумывать объяснение, а то она не заснет.

На лестнице было темно, но дверь в комнату Поппи стояла открытой и внутри горел свет. Он постоял на площадке, прислушиваясь. Здесь, наверху, ветра почти не было слышно. Раз горит свет и открыта дверь, значит, Поппи не спит. Но где тогда Суолоу? Внизу тоже никого нет. Уилф сделал несколько шагов к двери и уже поднял было руку, чтоб постучать, как вдруг услышал тот самый звук, который Маргарет уловила, стоя там, внизу.

С бьющимся сердцем он открыл дверь пошире и вошел в комнату. Она была пуста, на столике горела лампа, постель неприбрана. Одеяло сползло на пол. Не до конца, а так, наполовину. В страшном прозренье, зная заранее, что он сейчас увидит, Уилф заглянул за кровать. Он хотел произнести имя, но издал странный гортанный звук. Застыв от ужаса, не отрываясь он глядел на эту руку, отчаянно ухватившуюся за край одеяла, на розовое тело в нейлоновых складках сорочки, на повернутое в сторону лицо и на… кровь… кровь, о боже, сколько крови!

Закружилась голова. Он выбежал и ухватился за перила, чтоб не упасть… Потом как во сне пошел вниз по лестнице. На нижней ступеньке сел, опустил голову.

— Набери… набери три девятки.

Почувствовал, что Маргарет куда‑то ушла. Через минуту встал, пересек прихожую и взял из руки Маргарет телефонную трубку.

— «Скорая» слушает.

Усилием воли заставил работать голову, сказал ясно и четко:

— Звонят с Кросс — парк, дом 587. Немедленно пришлите врача и полицию.

На том конце провода голос звучал размеренно и спокойно. Уилф дал нужные сведения, положил трубку и взглянул на Маргарет.

— Поппи. Не ходи туда, ради бога. Мы ничем не можем помочь. Они сейчас приедут.

Все плыло перед глазами.

В носке была дырка, и ее основная цель состояла в том, чтоб окончательно натереть его большой палец. Он поставил ногу на постамент фонаря, снял ботинок.

— Камешек попал? — спросила Маргарет.

— Нет, в носке дырка. Целая дырища.

— Что ж ты мне не сказал?

— Что за важность. И не тратить же тебе свое время на штопку моих носков.

— А почему бы и нет? Я отнюдь не возражаю.

— Будет время, надоест.

Он сжал ее руку, чувствуя, что теперь, решившись после долгих колебаний, она стала нервничать. Пожалуй, без него вообще не пошла бы сюда. Он развернул карту города и стал проверять по ней.

— Да мы уже почти пришли, — сказал он. — Вот, погляди… Где‑то тут, улицы через две, должна быть церковь.

— Вон она, — сказала Маргарет.

— А нам туда — в переулок напротив.

Настоящего шоссе в южной части города не было, а была лишь дорога через лабиринт зашарпанных окраинных переулков, мимо складов, фабрик и вспышек света — света города, который виден сквозь пустоту, оставшуюся от давно снесенных зданий. Сейчас самое спокойное время: рабочий день кончился, люди пока еще сидят по домам. Один за другим мелькали автобусы, подбирая на остановках немногочисленных пассажиров.

— Мы же могли на автобусе доехать, — сказал Уилф.

— Да какая разница, уже почти пришли.

— Вообще да. Ты как?

— Нормально.

Наконец смогли разобрать цифру на одной из дверей.

— Номер три. А четные с той стороны. — Он снова взял ее за руку, пошли через улицу.

— Лестница подметена, дверь недавно покрасили, — сказал Уилф. — И дома кто‑то есть.

— Так. Ну, ладно, — сказала Маргарет, — ты где будешь? В пабе?

— Я ж не могу пойти с тобой.

— Да, сначала я сама.

— Ну, хорошо, я в пабе на углу. Буду нужен — позови.

Какой бледной кажется она под светом фонаря! Он нагнулся и поцеловал ее.

— Удачи, любимая.

И он пошел вниз по улице, оглянувшись шагов через двадцать, чтоб махнуть ей рукой. Она уже стояла на ступеньках дома, перед нею открылась дверь.

В те времена, когда пабы перестраивали сотнями, этот остался таким, каким был, наверное, тридцать лет назад. Только подкрасят изредка да обои наклеят. Деревянная перегородка между двумя залами выложена цветным стеклом, вдоль всей стены стойка, пол покрыт выцветшим линолеумом, круглые столики.