Читаем без скачивания Смерть на сон грядущий - Гор Видал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через щелку в шторах проникал серый рассвет и доносился утренний шум улицы. Глаза мои просто слипались от усталости.
Элен зевнула.
— Еще немного — и я отправлюсь спать, понравится ли им это или нет.
— А почему бы и нет? Ты ведь уже дала показания…
Внезапно в холле началась какая-то возня. Мы видели, как на носилках выносят Руфуса Холлистера, лицо его было закрыто простыней. Когда открылась входная дверь, восторженно взревели заждавшиеся фоторепортеры и замелькали фотовспышки. Потом дверь с грохотом захлопнулась, и бренные останки Руфуса Холлистера отправились в морг.
— Мерзость! — фыркнула Элен, впервые на моей памяти используя это словцо. Потом, ни у кого не спрашивая, отправилась спать.
Когда тело вынесли, в доме воцарилось странное спокойствие. Полицейские, фотографы и сыщики как-то тихо исчезли, оставив свидетелей наедине с Уинтерсом и охраной.
В пять утра меня пригласили в столовую.
Уинтерс с налитыми кровью глазами и спутанными волосами уныло пялился на толстую пачку свидетельских показаний. Весь этот труд проделала его секретарша, переводившая дух с блокнотом и карандашом в руках.
Он что-то проворчал, когда я поздоровался и сел. Потом спросил меня, когда я обнаружил труп. Я сообщил.
— Вы прикасались к чему-нибудь в комнате?
— Только к руке покойного, к его запястью, чтобы выяснить, мертв ли он и как давно.
— Когда мы приехали, тело оставалось в прежнем положении?
— Да.
— Что вы делали в комнате Холлистера среди ночи? — его усталый голос оставался сухим и безликим.
— Хотел кое о чем его спросить.
— О чем?
— Насчет записки, которую получил сегодня утром.
Уинтерс удивленно взглянул на меня.
— Какой еще записки?
Я протянул ему бумажку. Он быстро пробежал ее глазами.
— Когда вы ее нашли? — голос его звучал холодно.
— Сегодня утром во время завтрака… вернее, вчера утром.
— Почему вы мне про нее не сказали?
— Потому что решил — это мистификация. К тому же я считал, что будет еще масса времени, чтобы передать ее вам. Я представления не имел, что вы уже решили арестовать Помроя.
Это был хорошо рассчитанный удар ниже пояса. Уинтерс нахмурился.
— Вы знаете, что существует наказание за сокрытие существенно важных улик?
— Я ничего не скрывал. Я только что передал ее вам.
У него сорвалась пара крепких слов, дававших понять о степени его возмущения и ярости. Какое-то время мы оба молчали. Он занялся изучением письма. Потом продолжил уже менее официальным тоном:
— Что вы думаете по этому поводу?
— Думаю, это означает, что Холлистер в ту ночь проник в библиотеку и добыл какие-то компрометирующие бумаги — или попытался их найти.
— Ясно, что он их не нашел.
— А вы?
Уинтерс покачал головой и откровенно сознался:
— Если мы их и нашли, то этого не поняли. Мы не раз и не два проверили все бумаги и, насколько могу судить, в них нет ничего такого, за что Холлистера можно упрятать в тюрьму… а тем более сенатора. Масса всяких политических махинаций, но ничего незаконного.
— А вам не кажется, что сенатор мог держать свои деловые бумаги еще в каком-то месте? — я припомнил таинственные сейфы в подвалах конгресса, в которых после смерти владельцев обнаруживали огромные суммы наличными.
— Теперь нам нужно их найти.
— А губернатор не сможет вам помочь? Ведь он был адвокатом сенатора.
Уинтерс вздохнул и обескураженно посмотрел на меня.
— Я не могу добиться от него ни единого слова. Он постоянно разглагольствует о том, что мы нарушаем гражданские права.
— Может быть, вам удастся выяснить, кто написал это письмо, и допросить его.
Уинтерс раздраженно покосился на меня.
— Вы выбрали самое подходящее время, чтобы рассказать мне о записке, — сразу после того, как я едва не совершил фатальную ошибку. В чем заключалась ваша мысль?
— Вспомните, я не видел вас целый день. Я получил письмо утром и отправился к Холлистеру, чтобы спросить его…
— Стало быть, вы говорили с ним о бумагах?
— Конечно.
Уинтерс заинтересовался.
— И что вам удалось выяснить? Как он себя вел?
— Мне ничего не удалось узнать, но для человека, который в ближайшие часы собирается покончить с собой, он выглядел слишком спокойным.
— И никаких намеков? Что же произошло на самом деле? Расскажите мне все самым детальным образом.
Я попытался как можно точнее передать наш разговор, рассказав о всех моих уловках и изобразив их куда более хитроумными, чем они были на самом деле. Все мои показания записывала молчаливая секретарша.
Когда я закончил, лейтенант не выглядел более осведомленным.
— Был там кто-нибудь еще? Упоминал ли он еще кого-нибудь?
— Насколько я помню, нет. Мы были одни. Какие-то газетчики пытались связаться с ним по телефону и… — Внезапно меня осенило. — Когда умер Холлистер?
— Когда… — Уинтерс так устал, что не смог быстро отреагировать.
— Какое время назвал коронер?
— А… Около двенадцати. Точно станет известно после вскрытия.
— Холлистера убили.
Я сказал это, тщательно стараясь избежать всякого мелодраматизма, причем настолько тщательно, что Уинтерс меня не понял. Пришлось повторить, и мое заявление от этого много потеряло.
— Нет, — лейтенант Уинтерс откинулся в кресле. — Он сам убийца. У нас его признание.
— Которое напечатал убийца, после того как застрелил Холлистера.
— Шли бы вы лучше спать.
— Сейчас пойду. Но прежде хочу быть уверен, что вы выставите в доме надежную охрану. У меня нет ни малейшего намерения оказаться следующим быком, которого отправят на бойню.
— Почему, — насмешливо спросил Уинтерс, — вы полагаете, что Холлистера убили?
— Потому что вчера утром, когда я был в его кабинете, раздался телефонный звонок и он договорился с кем-то о встрече прошлой полночью. Как, время смерти совпадает? Из того, что мне удалось услышать, следует, что собеседнику он очень хотел угодить и обещал встретиться непременно.
— Возможно, он встретился, а потом застрелился.
— Не похоже. Думаю, весь вечер он провел дома. И никуда не собирался уходить. Гость должен был с ним встретиться именно здесь. Но мы же знаем: никто из посторонних в дом не входил. Тот, с кем он собирался встретиться, уже был в доме, это один из нас… Он и убийца, это очевидно.
Пока я говорил, Уинтерс все больше выпрямлялся в кресле. Когда я замолчал, чтобы перевести дух, он сказал:
— Я хочу, чтобы это никому не говорили. Поняли?
— Конечно.
— Не только
