Читаем без скачивания Урал атакует - Владимир Молотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слушай, Колян, а твой этот полк башкирская полиция не трогает, что ли? – вдруг спросил Ганя, беспощадно смяв окурок в пепельнице.
– Ха, – ответил Колян Питерский, – с местной властью у меня, блин, все схвачено. Не по всей республике, конечно, но на ближайший район… Я ведь им помогаю порядок наводить. Иа. Мы шерстим тачки и фуры с номерами других республик. А им это и надо. Они ж, блин, не успевают всех гавриков иноземных просканить, кто въезжает. Хотите, я вам пропуск сделаю, чтоб вас не тронули?
– И ты еще спрашиваешь! – Ганя поправил сбившиеся волосы.
– Сейчас я просто… бумагу, блин, накатаю… Санька! Тащи листок и ручку.
Деревенская красавица не заставила себя ждать. Будучи уже в розовом махровом халате, она с достоинством принесла лист бумаги и ручку. Мило улыбнулась гостям и так же эффектно удалилась.
Атаман размашистым пьяным почерком накатал:
«Податели сего находятся под эгидой
Анархического полка имени Батьки Махно
со всеми вытекающими последствиями
Колян Питерский»
Заполучив бумажку, Ганя сбивчиво прочитал вслух и качнул головой.
– Ой, спасибо, Колян, ввек не забуду!
– Даст бог, с-сочтемся.
Костя забрал записку у приятеля, насупившись, прочитал. Причмокнул и отдал Гане. Тот упрятал бумажку в карман брюк.
– Слушай, Колян, я все спросить хотел, – протянул Костя. – А почему ты Питерский? Это что, псевдоним такой?
– Все просто, брателло. Потому что я родом из Питера, понял, да?
– А чего не понять-то!
– Только я там сто лет не бывал.
– Да ты что, столько не живут! – Рот Гани растянулся в доброй пьяной улыбке.
– Ну, в смысле, я там с детства не бывал. С путинских времен.
– Да, теперь уж и не побывать, – глубокомысленно протянул Костя.
Затем выпили по рюмке за удачную дорогу до Самары.
Костя уже ощущал себя пьяным.
Все хорошо, думал он. Все просто классно! И плевать на мелкие неприятности. На облом с БТР, на потраченные деньги, на всякую ерунду! И Колян оказался добрым малым, и машину к завтрашнему дню залатают – чудные ребята, умельцы из деревни. Лишних вопросов не задавали. Внутреннее покрытие из особого материала? Ну и ладно, постараемся не трогать. Все будет сделано по высшему разряду. А вы пока развлекайтесь с атаманом: банька, самогончик, все дела.
«А может, у него и девочки есть?» – пьяно подумал Костя.
И всплыла волнительным воспоминанием Маша. Рисунок ее тонких бровей, напоминающий заплаканного Пьеро, ее взгляд, полный подводных камней и коралловых рифов. И так затеребило под сердцем, что Костя решил налить еще. А разлив мутную по рюмкам, не дожидаясь других, сразу выпил.
И потом были еще какие-то хмельные беседы. И Санечка приносила вторую бутыль и при этом так мило и многообещающе улыбалась. И затягивали старинную песню, которую откуда-то знал сравнительно молодой Колян:
Эх, дороги, пыль да ту-уман,
Холода, тревоги да степной бурьян.
Выстрел грянет, ворон кру-ужит,
Твой дружок в бурьяне неживой лежит.
И мычали на улице коровы, так непривычно и так по-деревенски. И луна, выплывшая до заката, подбитым оком заглядывала в окно.
Как спать легли, у Кости напрочь выпало из памяти.
* * *Когда Костя проснулся, было уже очень светло, по внутреннему времени, заложенному в человеке, – часов десять, не меньше. Он лежал под шерстяным одеялом в одних брюках на раздвинутом диване. Рядом, носом кверху, отвратительно храпел Ганя, его сальные волосы разметались по подушке и отпугивали банным запахом. За стеной кто-то ходил, поскрипывая половицами, бренчал железной посудой, изредка охала входная дверь.
На табурете у дивана стояла кружка. Костя приподнялся, подставив локоть, взял кружку и принюхался. И тут же отпрянул, как кот от кипятка. На резкий запах самогонного спирта отозвался прилив тошноты. Но в горле была пустыня Сахара, и очень хотелось пить.
На счастье, на полу стоял стакан с водой. Муконин жадно высосал добрую половину. Затем решил-таки полечиться. Сделал большой глоток самогонки. Крякнул. Едва сдерживая обратный позыв, быстро запил водой.
Ганя перестал храпеть, через пару минут проснулся. Зашмыгал носом, протер глаза. Остатки самогона, предложенные Костей, выпил без признаков брезгливости. Муконин завистливо покачал головой.
Быстро оделись, через пустующую кухню вышли на улицу подышать.
Погода нашептывала. Солнце сияло и пригревало. Но все же с похмелья казалось немного зябко. Изредка кукарекали петухи, да кое-где протяжно и лениво отзывалась корова. Рядом радостно капало с крыши.
– А, проснулись, гости дорогие! – Давешняя Санечка с распущенными волосами, черными как смоль, в фиолетовой кофточке поверх халата, с внушительной выпуклостью груди, поставила ведро на крыльцо.
В ведре в желтоватом молоке качнулась белая солнечная медуза.
– Завтрак там, на столе. Еще вот молочка парного принесла. А Колян скоро будет, просил не беспокоиться.
– Не хочешь ли с нами поехать, милая девица? – вдруг пошутил Ганя.
– А куда? – улыбнулась Санечка, остановившись с вновь поднятым ведром.
– На край света.
– Спасибо, конечно, но мне и здесь хорошо.
– Ну, как знаешь.
Деревенская красавица, подарив на прощание дежурную улыбку мадонны, растворилась за дверью. Костя нашел в кармане смятую пачку сигарет, прикурил.
– Дай и мне тоже, – попросил приятель.
Костя угостил Ганю, затянулся, задумался.
Было что-то теплое, родное, но в то же время убийственно тоскливое в этом деревенском пейзаже. Застывший в пляске прореженный штакетник забора. Замершее над черными грядками с грязно-снежной проседью чучело в плаще и шляпе. Редкая птица, беспардонно клюющая освободившуюся от зимнего покрова гадость. Сарай, сросшийся с одноглазой банькой, с чуть клубящей из печной трубой, и за зеленой железной оградой, где-то вдалеке – Уральские горы, подернутые дымкой.
Костя осознавал сейчас, что не существует томительнее пейзажа, чем это почти первозданное угодье, не существует, пожалуй, красивее места, чем эта тихая глушь. Здесь остались корни людские, давно забытые, но так и не выкорчеванные. И стоя на этой сонной земле, как будто чувствуешь незримую нить, связывающую тебя с этими корнями. Словно просыпается нечто и выходит из души, и хочется дышать полной грудью.
«Здесь все одно не прижиться никакому импортному самозванцу, – еще подумал Муконин. – Не поймет он эту землю, не услышит ее слабый шелест, не сможет, как бы ни старался, взрастить в ее почве семена, прочувствовать ее тайный посыл. И уйдет он, помаявшись, разочарованный. Уйдет, недоуменно пожимая плечами и растерянно понурив голову. Как уходили надломленные солдаты павшего духом Наполеона более двухсот лет тому назад».
Тут Косте вспомнилось детство. Он вновь увидел картины каникул в деревне у бабушки с дедушкой, такие же вялые пейзажи, те же взбалмошные крики петухов, зычное мычание коров, забавное блеяние овечек. И этот поселковый дух, запахи навоза и сена, шепот соснового бора, стойкая тина на местном пруду. Такая противная, прилипчивая тина, она медленно наступала многотысячным войском на замерший стрекозой поплавок, и нужно было спускать на зеркало заводи палку и, точно огромным автомобильным дворником, отталкивать пакостливую зеленку назад.
А однажды они рыбачили с канувшим потом в безвестность дружком – все чудилось, что вот-вот начнет клевать, и вроде бы начало уже после заката, – но прибежала бабушка, так любившая передразнивать президента Ельцина по телику, прибежала с мухобойкой и начала ругаться: «Какого лешего, язвить в душу, вы до сих пор здесь сидите?!» Царствие ей небесное…
…Колян Питерский появился, когда приятели почти позавтракали. Ганя допивал парное молоко, Костя бренчал ложкой в кружке с чаем.
– Ну что, орлы, готовы к бою? В смысле, отправиться в дорогу? – бодро спросил он, развалившись в дежурном кресле.
На голове у него красовалась все та же черная вязанка, одет он был в синий спортивный костюм. Похмелье, по всему видно, не особо его мучило.
– А машина готова? – хитро спросил Ганя.
– В лучшем виде. Пожрали? Идите забирайте, – чуть улыбаясь, ответил атаман.
Костя отодвинул чай, нерешительно привстал.
– Погоди-ка, Колян, а помнишь про вчерашнюю бумажку для башкирской полиции? – Ганя вытащил из кармана записку и протянул атаману. – Она точно подействует?
Колян Питерский даже не стал смотреть на листок и фыркнул.
– Я все помню, брателло. Можешь не сомневаться, если попадутся мои люди, то подействует.
– В смысле, мои люди?
– Ну не тормози. У меня в башкирской полиции свои люди есть, я же говорил. А теперь пошли тачку смотреть.
И они отправились в мастерскую. По дороге Костя подумал: и куда это испарилась первичная интеллигентность Коляна? Видно, поначалу напускная вежливость забавляла самого атамана. А потом он раскрылся: этакий простачок, хоть и не урка.