Читаем без скачивания Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

Взобравшись по лесенке, я быстро нашел нужное мне купе и постучал. Спустя секунду щелкнул замок и дверь откатилась. У двери купе стоял офицер. Худощавое лицо, строгие светло-серые глаза, аккуратная короткая стрижка. Ворот гимнастерки был расстегнут, портупеи не было. На груди висел орден и крест, а на левой руке надета черная перчатка.

«Инвалид. Боевой офицер».

– Штабс-капитан Челищев?

– Судя по всему, вы это и так поняли. А кто вы?

– Богуславский. Сергей Александрович.

– Что вас привело ко мне?

Я протянул ему телеграмму. Он пробежал ее глазами, потом некоторое время смотрел на меня оценивающим взглядом.

– Почему вы не в армии? – тон его голоса была довольно холодным.

– Воевал с первого дня войны. Получил ранение в голову. Частичная амнезия. Теперь в отставке.

– Звание?

– Поручик.

– Что же это за ранение такое? Извините за сравнение, но при таких плечах вы вместо лошадей пушку потянете и при этом даже не вспотеете.

Своими словами комендант показывал, что не верит мне. Понимая и признавая за ним право говорить подобное, я решил сразу объясниться:

– Можно пройти в купе?

Комендант сделал шаг в сторону, не сказав ни слова. Войдя, снял шляпу и приподнял волосы с левой части головы над ухом, где находилась впадина – шрам от осколка австрийского снаряда, размером с детский кулачок трехлетнего ребенка. Капитан не только посмотрел, но и потрогал его пальцами, после чего спросил:

– Так что вы от меня хотите?

– Возьмите меня с собой!

Челищев потер правой рукой тщательно выбритый подборок:

– Поезд полностью укомплектован. Мест нет. Да и зачем вам ехать? Привезем мы вашу сестру. Через четыре-пять недель будем обратно в Питере.

– Мне надо сейчас.

– Я обязан Михаилу Дмитриевичу Павленко жизнью. Только поэтому вас возьму. Поедете в моем купе. Вещи?

– Мне собраться, что голому подпоясаться. Когда прийти?

– Поезд отойдет завтра утром в восемь тридцать. Оружие есть?

– Наган и кольт, американский.

– Возьмите запасные обоймы. Когда вас ждать?

– Завтра, в семь утра я буду у вас.

Глава 9

Поезд пришел в Минск в пять часов утра. Несмотря на столь ранний час, санитарный эшелон уже встречали. Десятки повозок с ранеными и санитарные машины заполонили пространство вокруг вокзала. Я вышел, постоял в тамбуре, потом опять зашел в купе. Где-то спустя полчаса появился штабс-капитан.

– Сергей Александрович, нужна ваша помощь.

– Я готов.

Следующие несколько часов я переносил раненых в вагоны и вместе с санитарами и сестрами милосердия устраивал их на полках вагонов. Стоны, скрип зубов, вид окровавленных повязок и ампутированных конечностей вместе с тошнотворным запахом гниющих ран, лекарств, потной и грязной одежды – все это, пусть даже касательно, дало мне первое понимание войны, как о некоем грязном и отвратительном деле. Наконец поток раненых иссяк. Выйдя из вагона, я спустился по лесенке. На платформе стоял пожилой санитар с наброшенной на плечи шинелью и дрожащими руками пытался закурить. Я подошел к нему в тот момент, когда ему это наконец удалось. Тот несколько раз жадно затянулся и только тогда обратил на меня внимание.

– Вы молодец, Сергей Александрович.

– Спасибо, Степан Дмитриевич. Теперь все?

– Побойтесь Бога! Это только начало! Сейчас раненые потоком пойдут. Мы их тут будем сортировать. Кого на операцию, кому перевязки и лекарства, а увеченных солдат – комиссовать и в Минский госпиталь, на дальнейшую поправку. Вы остаетесь?

– Нет. Мне надо узнать, где сейчас моя сестра находится.

– Дело святое! Помощь родной душе Богу угодна, – он тяжело вздохнул. – Что ж это на свете делается?! Человек на человека смертоубийством идет. Разве так можно? Вы видели наших врачей, с которыми вместе ехали? Мальчишки сопливые совсем! И медсестры такие же! Половина из этих лекарей сегодня ходили бледные, как та простыня! А у Порошиной, медсестры, даже истерика была. Эх! Что тут говорить! Вы только сейчас не езжайте, а дождитесь сначала нашего коменданта, Сергей Александрович. Он наверняка уже что-то для вас узнал.

Не успел он так сказать, как из рассветных осенних сумерек послышался голос молодого парнишки – санитара Прошки:

– Сергея Александровича не видели?!

– Он в соседнем вагоне вроде был. Посмотри там, – ответил ему голос старшей медсестры Анастасии Никитичны, рассудительной и уверенной в себе женщины.

– Здесь я! Здесь! – откликнулся я.

– Уф! Насилу отыскал вас! – он подбежал ко мне. – Его высокоблагородие вас кличет! Идемте!

Спустя несколько минут я уже входил в купе коменданта поезда. Лицо капитана было суровое и напряженное.

– Прошка проводит вас на вокзал. Там стоит машина, которая повезет врачей и медикаменты в ту дивизию, где возглавляет медико-санитарную часть Павленко, – тут он протянул мне вещмешок. – Это передадите Михаилу Дмитриевичу. Теперь собирайте вещи и идите.

Когда я уже уходил, он мне вдруг неожиданно сказал:

– Война не прощает глупостей, поручик, поэтому постарайтесь их не совершать. С Богом!

Не успели мы выехать из города, как водителю пришлось снизить скорость, потому что ведущая к фронту дорога была просто забита телегами с грузами, накрытыми брезентом, санитарными повозками, отрядами солдат, которые шли неровными рядами, скользя по залитому жидкой грязью шоссе. Иногда, по полям, обгоняя тяжело катящиеся обозы, скакали отряды кавалерии. Водитель, громко ругаясь, лавировал в этой толчее, как только мог. С риском завязнуть, он обходил по краю дороги неспешные обозы, затем обогнал артиллерийский дивизион, который с металлическим лязгом медленно тащился по размытой дороге. Огромные лошади-битюги с трудом тащили за собой подпрыгивающие на неровностях пушки.

Грохот орудий я услышал задолго до того, как мы въехали в город, где находился полевой лазарет. Местных жителей почти не было видно, а вот людей в шинелях и фуражках с кокардами было изрядно. Наглухо заколоченные магазины, выбитые окна, разрушенные заборы и бродячие собаки на пустынных дворах говорили о войне, разрухе и бегстве жителей из города. Где-то впереди, не переставая, гремела артиллерийская канонада.

Поплутав по улицам, машина наконец подъехала к каменному зданию с фальшивыми колоннами и аляповатыми украшениями из лепнины. Над его крышей вился белый флаг с красным крестом, а перед главным входом кружился людской водоворот, состоящий из раненых, сестер и врачей. Чуть в стороне стояло около десятка телег, на которые сейчас укладывали и рассаживали раненых сестры и санитары. Машина, объехав их, остановилась напротив центрального входа. Спрыгнув с кузова, я спросил первого попавшегося мне на глаза санитара, где найти главного врача. Тот, не замедляя шага и не глядя на меня, махнул рукой в сторону госпиталя и быстро сказал:

– Там спросите!

Войдя в холл, я почти сразу наткнулся на группу из трех врачей. На мой вопрос откликнулся мужчина выше среднего роста, широкоплечий, с большой седой головой и резкими чертами волевого лица.

– Это я. А вы кто?!

– Богуславский Сергей Александрович.

– Гм! Я вас не таким представлял. Вы прямо… как медведь, батенька! Вон плечищи какие!

– Что с Наташей?! У нее горячка?

– Тут такое дело вышло… нехорошее. Даже не знаю, как и сказать! Знаете, солдатам правду-матку режу! Говорю, как есть! Без ноги будешь или без руки, а тут…

– Говорите!

– Вашу сестру изнасиловали.

– Кто?!

– Немцы. Пятнадцатого сентября, ближе к вечеру, в Сморгонь ворвался немецкий кавалерийский полк. Наши, в спешке, начали отступать. Шесть телег с ранеными, врач и две медсестры попали в плен. Видно, ездовые, в спешке да в потемках, с дороги сбились. Спустя три дня подошло подкрепление, и в тот же день город был отбит. Тогда их и нашли. Наташа после случившегося полностью ушла в себя. К тому же простудилась сильно. Несколько дней была высокая температура, бредила, кричала. Вот я и дал телеграмму.

– Где она?!

– Идемте!

Полевой госпиталь находился в здании усадьбы. В комнатах с высокими потолками пахло лекарствами и мочой, а на койках, стоявших почти впритык друг к другу, лежали и сидели раненые. В женском отделении, в самом дальней комнате, за отделенной ситцевой занавеской в углу стояла кровать сестры. В первый момент мне даже показалось, что это не она, а какая-то другая девушка. Свалявшиеся волосы, худое изможденное лицо, почти сошедший синяк на правой скуле. Но хуже всего были ее глаза. Они были потухшими и пустыми, словно та Наташа, которую я знал, умерла.

– Сестренка! Ты как?

Она словно очнулась, посмотрела на меня. Взгляд сначала был настороженным, но потом снова стал прежним, равнодушным.

– Сережа. Приехал.

– Как ты себя чувствуешь?!

– Душа болит, – в следующее мгновение ее глаза наполнились слезами и она заплакала. Она не закрывала лицо руками, не кричала, а просто лежала, а по ее худым щекам текли слезы. Не зная, что делать, я развернулся к Павленко, но тот только пожал плечами и сказал: