Читаем без скачивания Поймай меня, если сможешь - Фрэнк Абигнейл

Я их расшифрую.

Число 11 означает, что чек отпечатан в Одиннадцатом округе Федеральной резервной системы. В Соединенных Штатах двенадцать округов Федеральной резервной системы — ни больше, ни меньше. В Одиннадцатый входит Техас, где отпечатан чек.

Тройка после 11 уведомляет, что данный чек напечатали в Хьюстоне, а не где-нибудь ещё, потому что Третье окружное отделение ФРС находится именно в этом городе.

0 указывает, что по чеку предоставляется кредит. В следующей серии цифр 0 относится к расчётной палате (Хьюстон), а 119 — идентификационный номер банка в округе. Что же до 546 085, то это номер клиентского счёта в банке.

Что эти знания дают? Они обеспечивают солидный отбой и приличную фору. Скажем, подобный аферюга подсовывает кассиру для оплаты чек на зарплату — безупречный с виду, выданный крупной и почтенной хьюстонской компанией, подлежащий оплате в хьюстонском банке; во всяком случае, так указано на лицевой стороне. Однако числа в левом нижнем углу начинаются с 12, но кассир этого не замечает, а если и замечает, то не имеет понятия об их значении.

К компьютеру это не относится. Как только чек окажется в расчётно-клиринговом центре — обычно в тот же вечер, — компьютер непременно его выбросит, потому что на чеке обозначено, что он подлежит оплате в Хьюстоне, а цифры показывают, что он оплачивается в Сан-Франциско; банковские же компьютеры верят только числам. Таким образом, чек будет отсеян в пачку отправляющихся для погашения в Двенадцатый округ — в данном случае, Сан-Франциско. В Сан-Франциско другой компьютер отвергнет чек, оттого что идентификационный номер банка не совпадает, и тут чек угодит в руки клерка расчётного центра. В большинстве случаев клерк обратит внимание лишь на лицевую часть чека, увидит, что он подлежит оплате в хьюстонском банке, и по почте отправит его обратно, отнеся приход чека в Сан-Франциско на предмет компьютерного сбоя. Во всяком случае, пройдёт от пяти до семи дней, прежде чем человек, оплативший чек, узнает, что его надули, а след макулатурщика давно простынет.

Я порядком нажился на невежестве банковских служащих по части собственных цифровых кодов и нехватки знаний о чеках у людей, покрывавших их наличностью. В Сан-Франциско, где я после бегства из Эврики задержался на несколько недель, сфабриковал несколько десятков подложных аккредитивов Pan Am, раскидав их по банкам жемчужины западного побережья, аэропорту, банкам и отелям пригородов, кодируя чеки так, чтобы их направляли в столь отдалённые пункты, как Бостон, Филадельфия, Кливленд и Ричмонд на восточном побережье.

Ни одному старателю не довелось обогатиться во времена золотой лихорадки в Калифорнии так, как мне. Конверт Pan Am всё ещё оказывал мне неоценимую помощь в обналичивании палёных авизо, но от постоянного употребления так истрепался на сгибах, что начал расползаться по частям. Требовалось обзавестись новым.

А почему бы не настоящим? — рассудил я. Сан-Франциско — одна из баз Pan Am, а я пилот Pan Am, разве нет? Нет, чёрт возьми, но кто из персонала Pan Am узнает об этом? Отправившись в аэропорт, я небрежной походкой дерзко проследовал в административный корпус Pan Am.

— Скажите, где я могу найти бланки и конверты? — осведомился я у первого же встречного сотрудника. — Я не здешний.

— На складе, вон там за углом, — указал он. — Не стесняйтесь.

Что я и сделал, поскольку на складе не было ни души. Схватил стопку конвертов, бланки с логотипом Pan Am, сунул их в портфель и уже хотел свалить, когда мне на глаза попалась пачка формуляров. «АВТОРИЗАЦИЯ ЧЕКОВ» — гласила жирная надпись в верхней части бланка. Взяв стопку, я оглядел верхний лист. Формуляры представляли собой требования на возмещение текущих расходов с санкцией кассиру компании выдать чек на имя предъявителя, если требование подписано менеджером отделения Pan Am в Сан-Франциско. Их я тоже сунул в портфель. Когда я уходил, никто меня даже не окликнул. Сомневаюсь, что кто-нибудь из встречных обратил на меня внимание даже вскользь.

Санкция на чек оказалась чудесным помощником. Прежде чем сунуть одно из своих незаконнорождённых детищ в подлинный конверт Pan Am, я пеленал его в бланк авторизации. И всякий раз, обращая очередное творение в звонкую монету, я заботился, чтобы формуляр, заполненный правильно, хотя и незаконно, вместе с конвертом так и бросался в глаза.

Однажды, вернувшись после набега на банки Бёркли, я обнаружил, что ни в чемодане, ни в дорожной сумке уже нет места для одежды — они были битком набиты купюрами. Я просто не успевал потратить украденное. Взяв 25 тысяч долларов, я отправился в банк Сан-Хосе, арендовал депозитную ячейку на имя Джона Колкейна, уплатив за три года вперёд, и положил в неё деньги. На следующий день отправился в банк Окленда, где повторил процедуру, воспользовавшись именем Питер Морелли.

Затем вернулся в Сан-Франциско и влюбился.

Розали — так её звали — работала стюардессой в American Airlines и жила в старом доме вместе с пятью подругами, тоже стюшками American. С ней я познакомился, столкнувшись со всей шестёркой, возвращавшейся на автобусе из аэропорта. Их туда привело настоящее дело, меня — мелкое жульничество. Наше первое свидание состоялось в тот же вечер.

Розали — едва ли не очаровательнейшая из женщин, когда-либо мне встречавшихся, и это убеждение я храню и по сей день. Она была платиновой блондинкой, да и характер у неё, как я вскоре открыл, тоже чем-то напоминал платину.

В двадцать четыре года она всё ещё оставалась девственницей и на втором же свидании уведомила меня, что намерена сохранять невинность до самой свадьбы. Я же, не кривя душой, сказал, что восхищён её решимостью, что не мешало мне пытаться раздеть её всякий раз, когда мы оставались наедине.

Подругой Розали была замечательной. Мы вместе наслаждались музыкой, хорошими книгами, океаном, катанием на лыжах, театром, поездками и ещё десятками прочих развлечений и занятий. Будучи, как и я, католичкой, Розали истово верила, но не настаивала, чтобы я посещал церковь вместе с ней.

— А почему ты не читаешь мне проповеди о моих грехах? — шутливо поинтересовался я как-то раз, заехав за ней в церковь.

— А я и не знала, что они у тебя есть, Фрэнк, — рассмеялась она. — Насколько мне известно, ты абсолютно лишен дурных привычек. Ты нравишься мне таким, какой есть.

И с каждой встречей я чувствовал всё большее родство душ с Розали. Хороших качеств у неё было не счесть. Она буквально воплощала образ совершенной жены, о которой мечтает большинство молодых холостяков — верная, изящная, интеллигентная, уравновешенная, заботливая, очаровательная, к тому же некурящая и непьющая. Прямо-таки яблочный пирог, американский флаг, мама, сестрица и живительный ключ в одном пакете, перевязанном галстуком гёрл-скаута.