Читаем без скачивания Клеопатра с парашютом - Дарья Донцова

– Очень приятно, – сказали мы с ней хором.

Потом бизнесвумен добавила:

– Вы так не похожи с Лизой.

Да уж, с этим заявлением трудно поспорить: беленькая Степа и черненькая Лизавета выглядели антиподами.

– У нас разные отцы, – нашлась невеста Жени.

– Точно, – подтвердила я, – я родилась во втором браке мамы.

– Но это не мешает нам дружить, – сказала Лиза.

– Конечно, нет! – с энтузиазмом подхватила я. – Очень люблю сестру.

– А я обожаю Степаниду! – воскликнула Елизавета.

– Лучше моей жены никого нет! – протрубил Паша, который вернулся к столу. – Дорогая, дай поцелую тебя…

Мне снова чуть не стало дурно – от Павла продолжало пахнуть, почти как от напавшего на меня борсеточника.

Я ловко вывернулась из рук «муженька».

– Милый, ты забыл о моей аллергии на анис!

– Я выплюнул жвачку, перестань идиотничать, – выпав из образа любящего муженька, рявкнул Павел.

– А запах остался, – буркнула я.

– Мы все любим друг друга, – предостерегающе кашлянул Женя. – Очень!

– Да, да, да! – подтвердил многоголосый хор. – Верно, справедливо, правильно!

У меня тут же возникло ощущение, какое бывает у человека, которого настойчиво угощают медом. Несчастный ест, ест, ему уже тошно, а отказаться неудобно. По-моему, чтобы Амалия посчитала нас настоящей семьей, всем присутствующим надо самозабвенно спорить, подначивать друг друга и ругаться.

– Эй, куда? – закричала баба Липа. – Сказала же, нет ее тут, уехала навсегда из России в этот… как его… Тьфу, забыла. О, вспомнила – в Лос-Вего́с!

– Слышу дочери голос родной, – возразил грубый бас.

В кухню ввалился мужик, сильно смахивающий на бомжа. Одежда его выглядела так, словно в ней уже умерло четверо. Уж поверьте мне, ни рубашка, ни брюки не имели ничего общего со стилем гранж. Просто старые, грязные, забывшие об утюге и стиральном порошке шмотки. Щеки дядьки покрывала пятидневная щетина, волосы неопрятными сосульками свисали с одной стороны.

Позади мужика топталась баба в серо-буро-малиновом «халате», затрапезной хламиде не первой свежести, подпоясанной солдатским ремнем с бляхой. В руках тетка держала вещмешок из брезента цвета хаки, на ногах были кроссовки с калошами, а голову она украсила бело-серой панамкой. В таких по Парижу ходят китайские туристы, делающие покупки в столице моды исключительно скопом и в тех лавках, на которые укажет гид.

Лиза схватилась руками за стол. Мужик разинул рот и, распространяя запах перегара, заорал:

– Доча! Наконец-то!

И тут до меня дошел размер катастрофы. Настоящие родители Семеновой выбрали самый удачный момент, чтобы навестить дщерь!

Женя покраснел, Кошечкин расплескал чай. Лиза стискивала побелевшими пальчиками скатерть. Я почувствовала жалость к Семеновой.

– Говорено было, улетела она в Лос-Вего́с, – закричала баба Липа из коридора. – Охамел народ совсем! Покиньте немедля чужое помещение, иначе участкового вызову! И он точно придет, потому как в одном с нами подъезде проживает, а его жена вечно у нас до получки рубли сшибает. Геть отсюда, ироды канальские!

Глаза Амалии Генриховны округлились до размера совиных.

– Отвянь, старуха, – велел мужик, – не ври без толку. Вот же она, доча, сидит, улыбается матрешкой. Маманя, подтверди.

– Что мы, родную кровь не узнаем? – тоненьким голосочком запричитала баба. – Рожали, кормили-поили, а она нас бортанула, в Москву поганую подалась за мужиком. Ну, женился он на тебе, а? Где кольцо-то?

– Заткнись, дура, – приказал муж. – Мы, доча, с миром приехали, не лаяться. Угости отца и мать по-человечески, не сиди сусликом убитым.

– Это господин посол? – умирающим голосом спросила Амалия Генриховна.

Если бы сегодня на календаре значилась дата «первое апреля» или «тридцатое октября», Лиза могла бы попытаться выйти из глупейшей ситуации, сказав: «Да, такие уж у меня родители шутники, любят всех разыгрывать». Или: «Они обожают праздновать Хэллоуин». Но что делать в середине лета?

Тетка быстро обежала стол и стиснула меня в объятиях.

– Доча!

Я чуть не упала в обморок от запаха, который исторгала «мамуля». Поверьте, аромат аниса и лакрицы – это чистая амброзия по сравнению с благоуханием, исходившим от годами немытой бабы.

– Доча! – басом повторил мужик, тоже наваливаясь на меня.

Я ощутила сильный пинок под столом и пропищала:

– Папа, мама, как хорошо, что вы приехали!

– Кровинушка наша… – завела тоном плакальщицы Елена Ивановна, – плохо поди тебе одной без родителей, хоть ты и сучонка, про отца с матерью позабывшая…

Внезапно мне стало легче дышать, пропало ощущение бетонной плиты, придавившей меня сверху. Заботливая маменька, перепутавшая свою горячо обожаемую дочь со мной, и любящий папенька, с похмельных глаз не понявший, что стискивает в объятиях совершенно постороннюю девушку, неожиданно замолчали, исчез и одуряюще мерзкий запах. Я выпрямилась, вдохнула полной грудью и увидела, как Кошечкин, схватив сладкую парочку в прямом смысле слова за шкирку, несет нежданных гостей в коридор. Спустя секунду живописная группа, напоминающая скульптуру «Лаокоон и его сыновья, убиваемые змеями», пропала из вида. Потом из коридора долетел голос Кирюши:

– Сначала помоетесь, потом спать ляжете, место есть. Завтра побеседуем.

– Чьи это отец и мать? – задала вопрос Амалия.

Чувствуя себя солдатом, бросающимся на амбразуру, я уверенно заявила:

– Мои.

– Только ваши? – уточнила мать Жени.

– Конечно, – кивнула я. – Милые старики, просто они с дороги устали. У отца повышенное давление, он пьет таблетки от гипертонии и от них становится похожим на пьяного. А мамочка недавно перенесла инсульт, потому у нее речь слегка странная и движения не слишком скоординированные. Вот.

Выпалив это, я искренне удивилась сама себе. Естественно, как все нормальные люди, я умею врать, но чтобы так складно, умело и вовремя… Я молодец!

И тут-то заметила, что Амалия Генриховна с подозрением смотрит на Лизу.

– Вы… сестры? – выдавила она из себя.

– Да, – еле слышно подтвердила та.

– Значит, имеете общих родителей… – забормотала Ростова, – то есть пара, которую отсюда увели, и ваши ближайшие родственники…

Елизавета теребила в руках край бумажной салфетки и умоляюще смотрела на Женю. Но тот упорно молчал, то ли не находя слов, то ли не желая выручать невесту. И я снова кинулась грудью на амбразуру.

– Я уже говорила! Наша мама вышла второй раз замуж! Мужчина, которого вы видели, это мой отец, к Лизе он ни малейшего отношения не имеет!

– Ясно, – кивнула, очаровательно улыбаясь, Амалия Генриховна. – Но мамуля-то у вас общая, и мы имели счастье наблюдать ее. Она хорошо себя чувствует? Инсульт – серьезный недуг.

Лиза вздрогнула, я схватила со стола чью-то чашку, залпом выпила горький холодный чай и ощутила прилив вдохновения.

– Ну, в нашей семейной истории трудно разобраться с первого раза. Хотя, если вдуматься, то все весьма обычно. Наша общая мамочка после смерти отца Лизы вышла снова замуж и родила от другого супруга Степаниду, то есть меня. Понятно?

– Пока да, – согласилась Амалия Генриховна.

– Мой папочка и наша общая матушка вместе прожили не долго. А потом мамуля попала под машину.

Бизнесвумен вздернула бровь. Я демонстративно промокнула сухие глаза салфеткой и продолжала делиться «семейной историей».

– Ее второй муж не долго ходил в холостяках и женился на Елене, которая стала моей мачехой. К сожалению, тяжелые жизненные испытания подточили их здоровье. У них от постоянных стрессов развились гипертония, стенокардия, диабет, рахит, колит, аппендицит, инсульт…

Я задохнулась – список известных мне болезней закончился.

Мадам Ростова положила руки на стол.

– Значит, все родственники Лизы скончались? А люди, которые приехали сюда, ваши отец и мачеха? Они не имеют отношения к Семеновой?

Моя нога под столом опять ощутила пинок. Судя по вспотевшему лбу, меня стукнул любящий «муженек». Я немедленно лягнула Пашу в ответ, услышала тихое «ой-ой» и подтвердила:

– Вы замечательно разобрались в нашем генеалогическом древе.

– В этой прекрасной, но не приведенной в порядок квартире, расположенной в центре Москвы, живет одна Лиза? – продолжала допрос Амалия Генриховна.

– Да, да, – закивала я. – Кстати! Моей сестричке за нее предлагают десять миллионов долларов. И цена постоянно растет.

– Квартира принадлежит только госпоже Семеновой? – уточнила Ростова. – Более здесь никто не прописан?

Вопрос дамы, на мой взгляд, звучал бестактно, но я снова улыбнулась.

– Я не имею ни малейших прав на элитные хоромы, бываю у Лизоньки исключительно на правах гостьи. К сожалению, мы встречаемся не так часто, как хотелось бы, обе работаем, заняты по горло.

– Тогда почему ваши отчим и мачеха приехали не к вам, а к Елизавете? – сурово вымолвила Амалия Генриховна.