Читаем без скачивания Дневники Энди Уорхола - Энди Уорхол

Проснувшись, мы с Джедом осмотрели кое-какие достопримечательности, а еще в последнюю минуту накупили подарков для офиса (подарки 29, 49 и 39 долларов). Все мы встретились во время ланча у Чиприани, и Даг, похоже, совсем не волновался, хотя картины сюда все еще не прибыли. После ланча я пошел узнать, как дела, и, как оказалось, все наконец уже получено. Телесный цвет на стенах был не совсем тот, что нужно, однако все равно все выглядело вполне прилично. Все тут же взялись за дело. Итальянские рабочие уже начали развешивать картины. Хилари, помощница Дага, сказала мне, что рабочие были удивлены, когда увидели на моих картинах крупные планы обнаженных тел, и, видимо, не сочли это настоящим искусством, потому что тут же начали напропалую шутить, сравнивать члены на картинах со своими собственными, так что даже не слишком преуспели в работе. Хилари сказала, что большую часть работы им с Дагом пришлось выполнить самим. Да уж, если итальянцы примутся смеяться над тобой, перестав тебя уважать, то заставить их работать, как нужно, просто невозможно: такая же проблема возникла у Пола Моррисси, когда он снимал в Риме «Франкенштейна» и «Дракулу»: съемочная группа решила, что он вообще не понимает, что делает, и они болтались туда-сюда, без дела, да лишь посмеивались. Вернулись в гостиницу – отдохнуть. Потом опять пошли на выставку, около половины восьмого. Примерно через час направились в кафе «Флориан» – на коктейли, и там все фотографировали друг друга. Потом отправились домой к Аттилио, в его квартиру на втором этаже принадлежащего ему грандиозного палаццо на Большом канале. Там в огромном зале столы были накрыты на сто человек. Аттилио показывал нам свою коллекцию. У него есть и «Цветы» мои, и «Джеки», да и вообще много хороших произведений искусства. За ужином я вдруг почувствовал, что мой стул выскальзывает из-под меня, я ухватился за стол и еле удержался, чтобы не упасть, и официант сказал мне, что сейчас он его заменит. И, наверное, просто переставил его к другому столу, потому что через несколько минут раздался грохот, и я увидел, как какой-то седовласый мужчина поднимается с пола.

После кофе мы немного побродили по дому, еще немного посмотрели коллекцию хозяина. Я уже начал уставать и был готов уходить, но тут начался ливень. Фред много выпил и был молчаливым. Мы ждали внизу, когда придут катера-такси. Они, однако, не появились, и мы решили пойти пешком. Шли, закутавшись в наши пальто, крепко придерживая фалды. Фред один раз поскользнулся, но мы все же доставили его домой целым и невредимым. Только я лег в постель, как вдруг почувствовал: здание содрогнулось.

Суббота, 17 сентября 1977 года – Венеция – Нью-Йорк

Я сказал Джеду, что прошлой ночью случилось землетрясение, а он ответил: да это просто сильный порыв ветра, но ведь когда начинают двигаться половые доски и все вообще смещается, понятно, что это землетрясение. Оказалось, что так оно и было: Аттилио сказал, что у него дома даже упала одна картина. Заказал быстроходное такси в аэропорт, оно стрелой неслось по волнам (25 долларов плюс 5 долларов на чай). В аэропорту столкнулся с Джонни Николсоном из «Кафе Николсон»[345]. Купил журналы (10 долларов). В самолете я обнаружил хорошую рецензию на «Плохого» – в Париже на этой неделе была премьера двадцати пяти фильмов, и «Плохой» получил самую большую рекламу: его назвали первым «панковским» кинофильмом. А меня – «королевой панка».

Воскресенье, 18 сентября 1977 года

Моя выставка в Музее народного искусства открывается завтра вечером. Все, кто когда-либо бесплатно приглашал меня куда-то, со всего Нью-Йорка, – все ожидают, конечно, что будут приглашены на этот вернисаж, однако я невероятно сконфужен: музей не дал мне ни одного бесплатного билета, потому что они объявили этот вернисаж благотворительной акцией, и входные билеты стоят по 100 долларов. Полный кошмар, для меня это совершенно ужасно: ведь меня всегда и всюду пускают бесплатно, а я даже не могу никого пригласить.

Ну, я стал без конца всем говорить, что выставка эта – полная ерунда и что открытие будет очень скучным. Так и получилось.

Понедельник, 19 сентября 1977 года

Пошел к доктору Постеру (такси 2,50 доллара), потому что когда я включил в Париже устройство для очистки контактных линз, оно было рассчитано, конечно же, не на то напряжение, и машинка эта перегорела. В половине третьего в офис должен был прийти Ричард Вайсман. Ко гда он по явил ся, то сказал, что мне завтра же нужно поехать в Колумбус (штат Огайо), чтобы сфотографировать Джека Никлауса[346]. Ричард и Фред провели совещание насчет серии портретов звезд спорта, которую заказал мне Ричард, и я пожалел, что не остался с ними подольше, потому что уже после моего ухода они решили, что выставка портретов десяти атлетов, которые мы окончательно отберем, состоится в декабре, а по мне было бы гораздо лучше организовать ее в январе.

Зашел Крис Макос, подарил мне книгу своих фотографий под названием White Trash, она хорошо выглядит, он здорово поработал. Я рано ушел из офиса. Док Ко к с сказал, что заедет за мной на своем «роллс-ройсе», и я был раздосадован этим, потому что терпеть не могу выпендриваться: не хочу, чтобы меня видели в таком автомобиле. Но он приехал на такси, и я втайне обрадовался, когда он стал жаловаться, что его «роллс-ройс» сломался. Но когда мы подъехали к Музею народного искусства, я совершенно переменил свое мнение: там море фотографов, и в этом случае выйти из настоящего автомобиля было бы весьма удачно, тогда как вылезать из потрепанного такси – это полное фиаско.

Там была Ультра Вайолет[347], и сегодня, когда я вспоминал ее, то подумал, что она, наверное, сделала подтяжку. Ведь она вчера выглядела так же, как когда мы с ней впервые встретились – потрясающе. По-настоящему потрясающе. На ней было платье с вшитыми золотыми монетами, и она их продавала. Она уже продала хорошие, американские. По-моему, она у меня переняла эту идею: покупать золотые монеты, еще в те дни, когда она думала, что все, что бы я ни делал, остроумно и круто.

Мы отправились в «Фор Сизонс». В вестибюле до ужина подавали коктейли. Я сидел между Сандрой Вайденфельд и Эсте Лаудер. Эсте была очень славная, она расставила на столе духи – бесплатные образцы. Играл оркестр Питера Дачина[348].

Марине Скьяно не понравилось быть на том конце стола, куда ее посадили, – она была раздосадована, что сидит вдали от Фреда, Дианы Вриланд и Дайан де Бово, – и тогда она сказала во всеуслышание, что уж за эти сто долларов она могла бы наконец оказаться рядом с собственным супругом, мистером Хьюзом. [Марина уже несколько лет была замужем за Фредом Хьюзом, хотя у каждого из них по-прежнему был собственный дом.] Она подошла к Бобу, который сидел за другим столом совершенно один, несчастный, и сказала ему, что поедет домой, – было уже четверть одиннадцатого, – но чтобы он заехал за ней примерно через час и они отправятся в «Студию 54». По ее словам, чем торчать здесь, лучше бы она пошла на свидание с Марвином Гэем[349]. Док Ко к с напился и стал пускать слюни, глядя на Кевина, который сейчас бой-френд Боба. Речь о Кевине Фарли. Я раздавал автографы пришедшим на вернисаж, но все время чувствовал себя виноватым: ведь это все мои друзья, знакомые, а я вдруг не могу вспомнить, как их зовут – людей, которых знаю лет двадцать, тех, кто дал мне первую работу.

А потом, уже позже, Алана Хэмилтон устроила в «Студии 54» вечеринку в честь дня рождения Мика Флика[350]. Как же я обрадовался, что можно было пойти на грандиозную веселую вечеринку после этого жуткого ужина (такси 2,50 доллара).

В «Студии 54» был Питер Бирд, и я впервые видел его таким пьяным, что он еле мог говорить – все слова проглатывал. Как он мне сказал, он рад, что при пожаре в Монтоке сгорела его мельница и теперь ему не нужно больше вести дневник, и какое облегчение он испытал от того, что там сгорели все его дневниковые записи. Но я ответил, что это – ложное чувство и что на самом деле ему нужно продолжать вести дневники. Там был Стерлинг Сент-Жак[351], он сказал, что ему дали роль в фильме «Виз» – и что они с Пэт Кливленд расстались. Он подвел меня к Ширли Бэйси[352], и она, похоже, была очень рада познакомиться со мной.

Стиви Рубелл проявлял ко мне большое внимание, он без конца приносил мне водку, однако водка у них в клубе – самое дешевое спиртное, и я прятал ее. Но тут появился Боб, а он ведь только водку и пьет, тогда я ему все отдал, однако Кевин погрозил мне пальцем и сказал, чтобы больше «ни-ни» – он не хотел, чтобы Боб напился. До чего же, все-таки, противно, что Боб позволяет так собой помыкать.

Вторник, 20 сентября 1977 года

Смотрел телешоу Стэнли Сигела. Брук Шилдс не смогла прийти к нему на программу, поэтому он устроил интервью по телефону с Софи Лорен, она сейчас в Нью-Йорке, живет в отеле «Пьер». Английский у нее теперь хороший. Правда, знаешь, когда я увидел ее сегодня утром на экране телевизора, понял, что она… дешевка. Сказала, что не позволила бы своей дочери сняться в таком фильме, как «Прелестное дитя», где играет Брук Шилдс. А она-то сама разве не протрахала себе путь на самый верх? Кому она пытается втереть очки? Она слишком о себе возомнила. Я как раз в этот четверг должен с ней встретиться. Да, еще: в понедельник вечером я стоял в офисе, слушая совершенно невероятный диалог – Винсент разговаривал по телефону с нашим юристом, и они обсуждали, не стоит ли заодно вручить ей повестку в суд, потому что я ведь буду с ней ужинать! Это касается судебного иска, который мы подаем на ее мужа, Карло Понти, который был продюсером «Франкенштейна» и «Дракулы» [см. «Введение»]. Эти двое совершенно всерьез такое обсуждали. Конечно, это все было бы не прямо так сразу – нет, со мной пришел бы какой-нибудь человечек, и когда Софи открыла бы мне дверь, тут он ей эту повестку и всучил бы. А мы с ней потом, конечно, ужинали бы, как будто ничего не случилось, ага. Вот какой план они разработали! Я лишь смотрел на Винсента, я же слышал только эту половину их диалога по телефону, но у меня все равно просто челюсть отваливалась. Кэтрин сказала, что мы должны поехать на показ фильма с Софи Лорен, потому что его организовали специально для нас, раз мы собрались брать у нее интервью. Отправились на такси по адресу Бродвей, дом 1600 (2,60 доллара). В фильме все как в обычной итальянской картине пятидесятых годов. Красивые декорации. Софи – домашняя хозяйка, у нее очаровательные, сладкие, пухлые итальянские дети, и вот как-то раз, когда в Италию приехал Гитлер, все из их дома отправляются на парад в его честь. Но вот улетела ее говорящая птичка, а ее заинтриговал этот мужчина, что живет через улицу, – Марчелло Мастроянни. Тут я уснул. Когда я проснулся, он как раз говорил ей, что он голубой и что на женщин у него не встает. Тут я снова уснул. Когда я проснулся, она все-таки была на нем сверху, и они занимались этим, но только полностью одетые. Все происходило по большей части в одной и той же комнате. Потом она снова у себя дома, все возвращаются с парада, и она видит, как в комнате через дорогу гаснет свет, и видит двух человек, которые пришли забрать его, чтобы отправить, понимаешь ли, на Файер-Айленд или еще куда-то, потому что его сожителя туда уже сослали.