Читаем без скачивания Любовь небесного цвета - Игорь Кон

Все юноши, в которых влюблялся Кузмин, были бисексуальными и рано или поздно начинали романы с женщинами, заставляя поэта мучиться и ревновать. В цикле «Остановка», посвященном Князеву, есть потрясающие стихи о любви втроем («Я знаю, ты любишь другую»):

Мой милый, молю, на мгновеньеПредставь, будто я — она.

Самая большой и длительной любовью Кузмина (с 1913 года) был поэт Иосиф Юркунас (1895–1938), которому Кузмин придумал псевдоним Юркун (под псевдонимом «Влад Юркун» сейчас выступает молодой российский писатель).

В начале их романа Кузмин и Юркун часто позировали в кругу знакомых как Верлен и Рембо. Кузмин искренне восхищался творчеством Юркуна и буквально вылепил его литературный образ, но при этом невольно подгонял его под себя, затрудняя самореализацию молодого человека как писателя. С годами (а они прожили вместе до самой смерти поэта) их взаимоотношения стали больше напоминать отношения отца и сына: «Конечно, я люблю его теперь гораздо, несравненно больше и по-другому…», «Нежный, умный, талантливый мой сынок…».

Кузмин был своим человеком в доме Вячеслава Иванова, который, несмотря на глубокую любовь к жене, писательнице Лидии Зиновьевой-Аннибал, был не чужд и гомоэротических увлечений. В его сборнике «Cor ardens» (1911) напечатан исполненный мистической страсти цикл «Эрос», навеянный безответной любовью к молодому поэту Сергею Городецкому:

За тобой хожу и ворожу я,От тебя таясь и убегая;Неотвратно на тебя гляжу я,Опускаю взоры, настигая…

В петербургский кружок «Друзей Гафиза», кроме Кузмина, входили Вячеслав Иванов с женой, Бакст, Константин Сомов, Сергей Городецкий, Вальтер Нувель (Валечка), юный племянник Кузмина Сергей Ауслендер. Все члены кружка имели античные или арабские имена. В стихотворении «Друзьям Гафиза» Кузмин хорошо выразил связывавшее их чувство сопричастности:

Нас семеро, нас пятеро, нас четверо, нас трое,Пока ты не один, Гафиз еще живет.И если есть любовь, в одной улыбке двое.Другой уж у дверей, другой уже идет.

Для некоторых членов кружка однополая любовь была всего лишь модным интеллектуальным увлечением, игрой, на которые падка художественная богема. С другими (например, с Сомовым и Нувелем) Кузмина связывали не только дружеские, но и любовные отношения. О своих новых романах и юных любовниках они говорили совершенно открыто, иногда ревнуя друг к другу. В одной из дневниковых записей Кузмин рассказывает, как однажды, после кутежа в загородном ресторане, он с Сомовым и двумя молодыми людьми, включая тогдашнего любовника Кузмина Павлика, «поехали все вчетвером на извозчике под капотом и все целовались, будто в палатке Гафиза. Сомов даже сам целовал Павлика, говорил, что им нужно ближе познакомиться и он будет давать ему косметические советы».

С именем Кузмина связано появление в России высокой гомоэротической поэзии. Для Кузмина любовь к мужчине совершенно естественна. Иногда пол адресата виден лишь в обращении или интонации:

Когда тебя я в первый раз встретил,не помнит бедная память:утром ли то было, днем ли,вечером, или позднею ночью.

Только помню бледноватые щеки,серые глаза под темными бровямии синий ворот у смуглой шеи,и кажется мне, что я видел это в раннем детстве,хотя и старше тебя я многим.

В других стихотворениях любовь становится предметом рефлексии.

Бывают мгновенья,когда не требуешь последних ласк,а радостно сидеть,обнявшись крепко,крепко прижавшись друг к другу.

И тогда всё равно,что будет,что исполнится,что не удастся.

Сердце(не дрянное, прямое, родное мужское сердце)близко бьётся,так успокоительно,так надёжно,как тиканье часов в темноте,и говорит:«всё хорошо,всё спокойно,всё стоит на своем месте».

А в игривом стихотворении «Али» по-восточному откровенно воспеваются запретные прелести юношеского тела:

Разлился соловей вдали,Порхают золотые птички!Ложись спиною вверх, Али,Отбросив женские привычки!

C точки зрения включения гомоэротики в высокую культуру большое значение имела автобиографическая повесть Кузмина «Крылья» (1906). Ее герою, 18-летнему наивному мальчику из крестьянской среды Ване Смурову трудно понять природу своего интеллектуального и эмоционального влечения к образованному полу-англичанину Штрупу. Обнаруженная им сексуальная связь Штрупа с лакеем Федором вызвала у Вани болезненный шок, отвращение переплетается с ревностью. Штруп объяснил юноше, что тело дано человеку не только для размножения, что оно прекрасно само по себе, что «есть связки, мускулы в человеческом теле, которых невозможно без трепета видеть», что однополую любовь понимали и ценили древние греки. В конце повести Ваня принимает свою судьбу и едет со Штрупом заграницу.

«Крылья» вызвали бурную полемику. В большинстве газет они были расценены как проповедь гомосексуальности. Один фельетон был озаглавлен «В алькове г. Кузмина», другой — «Отмежевывайтесь от пошляков». Социал-демократические критики нашли повесть «отвратительной» и отражающей деградацию высшего общества. Андрея Белого смутила ее тема, а некоторые сцены повести он счел «тошнотворными». Гиппиус признала тему правомерной, но изложенной слишком тенденциозно и с «патологическим заголением». Напротив, застенчивый и не любивший разговоров о сексе Александр Блок записал в дневнике: «…Читал кузминские „Крылья“ — чудесные». В печатной рецензии Блок писал, что хотя в повести есть «места, в которых автор отдал дань грубому варварству и за которые с восторгом ухватились блюстители журнальной нравственности», это «варварство» «совершенно тонет в прозрачной и хрустальной влаге искусства». «Имя Кузмина, окруженное теперь какой-то грубой, варварски-плоской молвой, для нас — очаровательное имя».

В повести Кузмина и его рассказах «Картонный домик» и «Любовь этого лета» молодые люди находили правдивое описание не только собственных чувств, но и быта. Для них многое было узнаваемым. В начале XX в. в больших русских городах уже существовали две более или менее оформленные гомосексуальные субкультуры: художественно-интеллектуальная, средоточием которой были известные поэты и художники, и сексуально-коммерческая, организованная вокруг определенных бань и других мест мужской проституции. В какой-то степени эти субкультуры пересекались. Рафинированные интеллигенты не могли обойтись без коммерческих мальчиков и вводили их в интимный круг своих друзей, по необходимости полагая, что юность и красота компенсируют недостаток культуры. Но эти молодые люди были скорее сексуальными объектами, чем партнерами для интеллектуального общения, как только влюбленность мэтра проходила, они отсеивались.

Кузмин был не единственным центром притяжения гомосексуальной богемы. Не скрывал своих гомоэротических наклонностей выходец из хлыстов выдающийся крестьянский поэт Николай Клюев (1887–1937), которого постоянно окружали молодые люди. Особенно близок он был с Сергеем Есениным, два года (1915–1916) поэты даже жили вместе. Друг Есенина Владимир Чернавский писал, что Клюев «совсем подчинил нашего Сергуньку», «поясок ему завязывает, волосы гладит, следит глазами». Есенин жаловался Чернавскому, что Клюев ревновал его к женщине, с которой у него был его первый городской роман: «Как только я за шапку, он — на пол, посреди номера сидит и воет во весь голос по-бабьи: не ходи, не смей к ней ходить!» Есенин этих чувств Клюева, видимо, не разделял, но до конца жизни сохранял к нему любовь и уважение.

О сексуальности самого Есенина существует много мифов и недоказанных предположений. Есенин хвастался количеством «своих» женщин, но его отношение к большинству из них было довольно циничным. Некоторые близко знавшие его люди утверждали, что он вообще не мог никого глубоко любить, хотя добивался, чтобы любили его. Эта потребность быть любимым распространялась и на мужчин, многие из которых влюблялись в обладавшего редким, поистине женственным, шармом, поэта. Есенин явно предпочитал мужское общество женскому, охотно спал с друзьями в одной кровати, обменивался с ними нежными письмами и стихами.

Особенно «подозрительной» выглядит его дружба с Анатолием Мариенгофом. «Милый мой, самый близкий, родной и хороший», — писал он ему из Остенде. Откровенно любовным кажется стихотворение «Прощание с Мариенгофом»:

Есть в дружбе счастье оголтелоеИ судорога буйных чувствОгонь растапливает тело,Как стеариновую свечу.

Возлюбленный мой! Дай мне рукиЯ по иному не привык,Хочу омыть их в час разлукиЯ желтой пеной головы….

Прощай, прощай. В пожарах лунныхНе зреть мне радостного дня,Но все ж средь трепетных и юныхТы был всех лучше для меня.

Но мужская дружба может быть нежной и без эротических обертонов. Когда много лет спустя после смерти обоих друзей вдове Мариенгофа рассказали сплетню, будто Есенин ревновал к ней Анатолия и женился на Айседоре Дункан в отместку за его «измену», она просто рассмеялась. Разумеется, жены — не лучшие знатоки гомоэротических увлечений своих мужей. Но слишком определенные точки над i не столько проясняют, сколько запутывают тонкие материи человеческих взаимоотношений. Наиболее обстоятельный биограф Есенина Гордон Маквей считает Есенина «латентным бисексуалом». Такую формулу можно применить практически к любому мужчине.