Читаем без скачивания Другая женщина - Евгения Перова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, съешь.
– А ты правда, что ли, муж?
– Пока нет.
– Ну-ну. А давай выпьем, а? За знакомство? У нее наверняка есть, Новый год же!
Господи, Новый год! Котов и забыл – он взглянул на часы: почти одиннадцать. Где ж Варька-то?!
– Она небось к Тигре пошла, – сказал жующий пирог Славик, словно услышавший мысли Игоря.
– К Тигре! Точно, как я сам не сообразил! А ты откуда Тигру знаешь?!
– А чего ж не знать! Я тут почти год прожил, всех ваших знаю.
– Так, вставай! Пошли!
– Куда?!
– К Тигре.
– Не, я не пойду. Очень надо. Ты иди, а я тут посижу. Пироги вон доем.
– Так я и оставил тебя тут одного! Даже не надейся!
– О черт! Да не могу я туда!
– Тогда вали куда хочешь…
Пока двое мужчин препирались на Варькиной кухне, сама Варька на кухне у Тигры ловко нарезала огурцы для салата. Как всегда, у Артемьевых стоял дым коромыслом: кто-то накрывает на стол, что-то запекается в духовке, дети орут, Дон настраивает гитару. Не жизнь, а балалайка! Артемьевы решили устроить маскарад, поэтому Тигра щеголяла в тельняшке и пиратской косынке на голове, как и Димка с четырехлетним Антошкой, а десятилетняя Катюшка нарядилась принцессой. У Варвары никакого костюма не было, поэтому ей выдали очки с красным носом и усами, которые пока что лежали на подоконнике.
– Варь, а ты чего такая? – спросила Тигра, внимательно глядя на Варвару.
– Какая?
– Тихая грусть.
– Представляешь, Котов приперся.
– Ну! Чего это он?
– Да мы с ним на работе встретились, на вечеринке.
– Ты ж не хотела!
– Случайно вышло. Смотрю – стоит, огурец жует, несчастный такой.
– Как же, несчастный! Варь, ну что ты всех подряд жалеешь!
– В общем, пообщались вчера, а сегодня – бац, приехал.
– И что?
– Ну, что! Как тебе сказать… В общем, Баркис не прочь.
– Про Баркиса-то понятно, он всегда не прочь, а ты?
– Том, я не знаю. Не понимаю, надо оно мне или нет. Потом, Котов вообще-то еще и не развелся. Весь мозг мне вынес своей Эсмеральдой, только о ней и говорит. Одной тошно, конечно, но… В общем, не знаю.
– Да-а… Нет обстановки – и это не мебель.
– И еще Усольцев заявился!
– А этому-то что надо?!
– Все то же! Очередная ласточка выгнала! Мы все у него сначала ласточки, а потом коровы.
– А ты что? Пожалела?
– От ворот поворот. Котов его выкинул, я прямо зауважала.
– Котов? Ишь ты, может, оказывается. Подожди! Если там у тебя Котов, чего ж ты пришла? Уже поругались?
– Слегка. Он меня жить учит. Со своей жизнью справиться не может, а туда же. Я думаю, он сейчас притащится. Даже Котов способен догадаться, куда я пошла.
– Варь, а может, тебе попытаться? Ну, с Котовым? И привыкать не надо, ты ж его знаешь отродясь! А?
– Вот именно, что знаю. Том, понимаешь, они все какие-то одинаковые, хотя и разные: Котов, Усольцев, да и первый мой – Олег. Все предсказуемые. И ненадежные. Это вон тебе повезло с Доном! Где ж еще такого найдешь?
– Ну да, конечно, – отвернувшись, довольно грустно произнесла Тигра, и Варька покосилась на нее: опять, что ли, поругались? Но спрашивать не стала: захочет, – сама расскажет.
– Ну вот, все! Салат готов.
– Красота! Давай отнесу. И вообще, пора за стол!
Томка подхватила миску с салатом, украшенным веточками петрушки, и уже от двери спросила фальшиво-равнодушным тоном:
– Варь, а Жеглова ты давно видела?
– Давно. Второго сентября, – ответила Варя и отвернулась к окну. Томкина квартира была на пятом этаже кооперативного дома, так что видно далеко, но смотреть особенно не на что: полночная зимняя тьма, только на горизонте, за лесочком, неясный свет от второго микрорайона, где как раз и живет Глеб Пономарев, которого они с Шараповым прозвали Жегловым. Вдруг в черном небе расцвели яркие вспышки – надо же, кто-то уже фейерверки зажег, подумала Варька. И двенадцати не дождался…
Варька вздохнула – каждый раз, когда вспоминала Глеба, так болела душа, просто нестерпимо. Она прекрасно понимала, чем ей не хорош Котов – да тем, что он не Глеб, только и всего. Если б могла – выпорхнула б в Томкино окно и полетела во второй микрорайон: а вдруг Глеб во дворе! Вдруг это он фейерверки пускает? Ну почему?! Почему все так несправедливо?! – подумала Варвара и всхлипнула. Но особенно разводить сырость ей не дали – заглянула Томка:
– Варь, Котов пришел. Слушай, он и Усольцева привел!
– Вот придурок, – сказала Варька и пошла разбираться.
– Варь, он снова приперся, этот твой гений – куда мне было его девать-то?! Не оставлять же там одного? – оправдывался Котов, а Славик скромно стоял рядом, держа в руках сумку с книжками. Варька махнула рукой: ну, что с ними делать?
Усольцев появился в ее жизни через несколько лет после разрыва с Олегом. Варька еще работала в Москве и чувствовала себя как заключенный – шаг влево, шаг вправо карается расстрелом: звонила матери по три-четыре раза на дню, после работы бежала сразу домой, все выходные торчала в Филимонове. Иной раз ее подстраховывала соседка тетя Дуся, когда надо было куда-нибудь оторваться, но не часто. Еще счастье, что мать соглашалась принимать лекарства – так напугала ее больница. Осенью и весной бывало совсем худо, а летом – полегче: Анна Викторовна копалась в огороде и отвлекалась. Когда Усольцев спросил, нельзя ли у нее остановиться – он по дороге из Питера в Тавду хотел заехать в Москву, Варька подумала: а почему бы и нет? Остался он чуть не на год, и Варька сначала радовалась: мать при нем была спокойней – все-таки мужчина в доме!
Хотя Варька почти сразу поняла, что образ, сложившийся у нее по письмам и стихам, плохо совпадает с реальностью, все равно смотрела на Усольцева с восторженным удивлением: надо же, настоящий поэт! Как он это делает, как приходят ему в голову эти странные строки, которые она не сразу научилась понимать?! И письма были такие же, и сам он – странный, слегка заумный, ни на кого не похожий! Потом-то оказалось, что еще паталогически ленивый, по-женски истеричный и страшный эгоист. Он искренне полагал, что является центром мироздания, и никак не мог понять, почему мироздание так плохо выполняет свои обязанности по отношению к нему – великому поэту Усольцеву?! А письма великий поэт писал не только Варьке, и стихи посвящал не ей одной, и в Питере, как оказалось, у него была такая же Варька, а в Тавде – жена с двумя сыновьями, в Екатеринбурге – еще одна бывшая, и где-то еще третья, тоже бывшая. И в один прекрасный день Варька вдруг озверела и выгнала его к чертовой матери! Пришла как-то с работы, а дома – шаром покати: великий поэт все подъел.
– Слав, ну ты мог бы хоть картошки сварить? Я устала как собака!
– Вот вечно ты с какой-то ерундой пристаешь! Картошка! На, для тебя, дуры, старался! – Он сунул ей тетрадку, исписанную кривым летящим почерком. – Купила бы уже принтер! А то пришлось от руки писать, ты ж знаешь, я не могу на мониторе править.
– Принтер?!
Даже поскандалить с ним как следует Варька не могла – мать бы расстроилась. Но выгнала. Не в этот день, потом. Тогда-то помирились кое-как, ведь и правда, для нее сказку сочинил, очень забавную, даже умилилась. Но он, видно, сделал выводы и довольно скоро торжественно заявил, что Варька его никогда не понимала, корова такая, а он не может жить с женщиной, которой не доступны его высокие искания! Так и сказал – высокие искания.
– Ну так и катись на все четыре стороны, – спокойно ответила Варька.
– Учти, это я тебя бросил!
– Учту. Давай проваливай.
– Слушай, а можно, я книжки пока оставлю? Тяжело же! Я потом по частям заберу.
Варька сгоряча чуть сама ему книжки не отнесла, но передумала – еще не хватало. Понимающую женщину он нашел неподалеку – это была Наталья Федотова из их общей с Тигрой компании: толстая нелепая Наташка, без конца влюбляющаяся в каких-то придурков. Варя честно попыталась ее предупредить по поводу Усольцева, но успеха не имела. Федотову спустя некоторое время Славка тоже бросил и перебрался в Москву к очередной ласточке, готовой приголубить такого одинокого, неприкаянного и непонятого великого поэта с высокими исканиями…
Кстати! Федотова же обещала забежать, вспомнила Варька. Ой, что будет! Но Федотова пришла не сразу, и они успели спокойно встретить Новый год. Варя все-таки не удержалась: вышла на кухню, набрала номер Глеба и зажмурилась, слушая гудки – но он не ответил. Ну и ладно, и ничего! Значит, не судьба. Вон, видно, Котов твоя судьба. А Котов веселился вовсю, радуясь, что догадался прийти к Тигре. Усольцев тоже потихоньку радовался, налегая на холодец и водочку – он предусмотрительно сел подальше от хозяина дома, с которым как-то чуть не подрался на почве поэзии: знаток хренов нашелся, ты ж понимаешь! Славик и не заметил, что вокруг стало как-то подозрительно тихо. Он доел кусок, облизал вилку и нацелился на соленый огурец, как вдруг…
– Ах ты сволочь! – ласково произнесла подошедшая Федотова, раскрасневшаяся после морозца и уже слегка пьяненькая. Ее мощный бюст был задрапирован блестящим фиолетовым боа из елочной мишуры, а на голове надеты розовые заячьи ушки. Она засучила рукава и полезла к Усольцеву, распихивая сидящих, – тот стремительно нырнул под стол. Котов разинул рот, а Варька наслаждалась.
