Читаем без скачивания Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр

В этом ему помогла жена, дав несколько весьма ценных указаний. Казак ушел и вскоре вернувшись с досадой заявил, что только один станичник соглашается ехать, но требует за это целых 25 целковых. Хотя по этому времени, названная сумма была очень велика, но нам не оставалось ничего другого, как согласиться. Пока запрягали лошадей, мы успели собраться, поблагодарить хозяев за их гостеприимство и приступили к расплате. Однако, хозяйка наотрез отказалась принять от нас плату. Нам стоило много труда убедить, наконец, ее мужа взять деньги. Увидев это, она принесла кусок сала, схватила несколько пышек и, сделав сверток, сунула его Сереже со словами:

— возьмите, в дороге-то пригодится.

Пара сытых, крепких лошадей, быстро несла нас к станице Ольгинской. Мы не успели еще выехать из низкой лощины, как вдали на горизонте, показался, гордо сиявший в лучах солнца, золотой купол Новочеркасского собора. Град, сияющий на холме! Нас охватило необъяснимое радостное чувство. Близился конец нашего томительного путешествия. То, что еще недавно, было только далекой мечтой, скоро могло осуществиться.

Словно очарованные дивным видением красавца собора, приковавшего наше внимание, мы, не сводили с него глаз и по мере приближения стали различать спускавшиеся и расползавшиеся вокруг него группы строений, составлявшие город Новочеркасск.

Я был тут несколько раз, в своей прошлой жизни. А для Полякова это и вовсе был родной город. В нем он родился, учился, в нем прошло его детство и дни юности.

С каждой минутой нас все сильнее и сильнее охватывало жгучее нетерпение скорее достичь цели, и мы начали нервничать. Но не все так просто, мы находились на другом берегу Дона и теперь удалялись к переправе. Нам казалось, что едем мы очень медленно, хотя на самом деле наши лошади, от которых высоко валил пар, безостановочно бежали крупной рысью. По дороге мы встречали казаков. Проехало несколько вооруженных верховых, которые при встрече, приветствовали нашего возницу, не интересуясь нами.

Наконец, мы достигли станицы Ольгинской, торопливо расплатились за подводу и, не желая терять времени на поиски новых лошадей, двинулись дальше пешком, вдоль окраины станицы. Ерунда, для бешеной собаки — семь верст не крюк! А тут, почитай, самый фронт и проходит! Местность была мне хорошо знакома, так как я часто бывал здесь в прошлой жизни. Не взирая на тяжелый груз, мы шагали бодро, иногда чуть ли не бегом, с одной лишь мыслью, поскорее добраться до цели.

Нам предстояло пройти более 20 километров, и уже в первый час, думаю, мы отмахали не менее семи из них, так как уже стали ясно различать станицу Аксайскую, отделенную от нас рекой Дон.

Здесь мы замедлили шаг и далее пошли осторожнее, двигаясь параллельно дамбе. Незаметно подобрались почти вплотную к реке Дон.

На той стороне, поодаль, виднелась железнодорожная станция Аксайская, там мелькали люди. Наш берег был пустынен. Дон стоял покрытый льдом. В одном месте был устроен дощатый настил. Будучи уверены, что станица Аксайская находится в руках Донского Правительства, мы перекрестились и оглянувшись кругом, бегом пустились по льду через Дон.

Вот и другой берег. Нас никто не останавливает, никто не обращает на нас внимания. На линии фронта даже нет никаких пикетов!

Остановились, осмотрелись и полезли на железнодорожную насыпь, откуда медленно, крадучись, направились к вокзалу.

И только не доходя несколько шагов до станции, мы ясно увидели офицеров и казаков — в форме и погонах, что послужило наглядным доказательством того, что мы, наконец, находимся в стане белых.

Итак, наконец-то, сбылось наше заветное желание. Кончилось тяжелое скитание с вечным страхом и опасением. Со слезами на глазах, не говоря ни слова, мы бросились обнимать и целовать друг друга. Слова были излишни. Каждый переживал счастливые минуты нравственного удовлетворения и по-своему оценивал прелесть наступившего момента. Из положения смертников, преступников, всюду травимых и преследуемых, вынужденные всегда быть начеку, всегда следить за каждым словом, каждым жестом, дабы мелочью не выдать себя — мы становились снова нормальными людьми с правами и обязанностями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Первое время мы никак не могли отделаться от странного чувства, не чуждаться людей и не видеть в каждом встречном своего противника, врага, готовящего нам какую-либо каверзу. Вероятно, необходимость постоянно быть начеку, обратилась уже в привычку, и нам трудно было сразу привыкнуть к своему новому положению и не реагировать чутко на всякие внешние проявления.

Держались мы пока в стороне от публики.

Зато мы быстро и основательно забыли и выбросили из нашего обихода опошленное слово "товарищ", которым мы широко пользовались в пути, заменив его обращением по имени и отчеству.

Но Сереже, видимо, нравилось больше именование по чину и он с оттенком некоторой щеголеватости и напускной дисциплинированности, ежеминутно обращался ко мне, вытягиваясь и отчеканивая:

— Господин полковник, позвольте закурить, господин полковник, прикажите купить билеты и так далее.

Я не мог удержаться от смеха, при виде вытягивавшейся его фигуры, чересчур это выходило комично и никак не гармонировало с его бомжеватым видом. Кстати сказать, моим первым движением было наскоро привести себя в порядок и освободиться от ужасного моего "маскировочного" плаща, что я и сделал, сняв его и выбросив тут же, на вокзале.

Публики на станции толпилось много, однако бестолковой суеты, как у большевиков не было, поддерживался все-таки видимый порядок. Но в одном было несомненное сходство: как у большевиков, так и здесь, все стены вокзала пестрели распоряжениями Донского Правительства, воззваниями Добровольческой организации и многочисленными призывами о записи в партизанские отряды. Не могу не сказать, что часть из последних, писанная, вероятно, наспех, отдавала несколько вычурностью слога, а иногда, кроме того, были проникнуты некоторой долей самовосхваления.

По стилю и изложению это напоминало скорее рекламки конкурентных коммерческих предприятий, расхваливающих свой товар, чем серьезное обращение к чувству долга. Весьма характерны были и претенциозные названия отрядов, типа: "Белый дьявол", "Сотня бессмертных", "Волк" и другие. И тут долбанная демократия все опошлила! Я тщетно искал делового, сухого, строгого приказа офицерам, а не воззвания и, к сожалению, его не нашел. Мои спутники, обойдя стены и с интересом прочитав все плакаты, сейчас же завели животрепещущий разговор на тему — куда им лучше поступить.

Один горой стоял за Добровольческую организацию, восхваляя ее доблесть и героизм и проникнутый большим уважением к ее вождям — генералам Алексееву и Корнилову, другой же за Донскую армию, глубоко уверенный, что только лишь казаки, сохранившие местами и до сих пор дисциплину, а на фронте на деле доказавшие свою преданность Родине и верность присяге, наведением порядка среди "товарищей" смогут дать отпор большевизму, сплотившись вокруг своего популярного и всем известного героя — генерала Каледина. После долгого и горячего спора, грозившего подчас перейти в ссору, капитан выбрал Донскую армию, а Сережа — Добровольческую.

Гораздо сложнее оказалось решить второе, а именно, в какой отряд или часть поступать. Здесь выбор был еще труднее.

Я умышленно не вмешивался в их спор и только внимательно слушал их рассуждения. Не придя ни к какому определенному решению, они, в конечном результате, согласились на том, что надо еще "осмотреться", "ориентироваться" "разобраться в обстановке" и только после этого сделать окончательный выбор.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Спор между моими коллегами и конечное их решение навели меня на некоторые размышления. Если, думал я, у капитана и Сережи, "подумать" и "разобраться в обстановке" займет не более одного-двух дней, то поступят ли так другие? Не явится ли для малодушных такая свобода выбора без ограничения времени, законным предлогом оттягивать до последнего момента свое зачисление в ряды действующей армии и, в случае нужды, свое пагубное бездействие оправдывать заявлением, что вопрос куда поступить еще не решен окончательно.