Читаем без скачивания Последняя любовь президента - Андрей Курков

Кажется-Зоя с трудом сдерживает улыбку. Видно, мамина школа. «Никогда не улыбайся в ответ на заигрывания или комплименты!» Должно быть, есть целая куча правил, целый устный учебник особого этикета. Ну да ладно. Я поднимаю взгляд на Майю:

– Я скажу им, чтобы они тебя не запирали. Средние века закончились.

А в воображении вдруг снова возникает железная дверь, закрывающаяся на замки и изнутри, и снаружи. И два ключика на колечке, и колечко с ключиками, висящее на гвоздике, вбитом в стенку слева от железной двери. Вот те на! Сплошные ключи и двери, как метафоры загадок и отгадок.

79

Киев. Апрель 1985 года.

Из Днепропетровска мама действительно привозит для Димы килограмм халвы. Она возвращается в пятницу, а уже с утра в субботу мы едем к нему в полупустом автобусе.

Светит солнце. Воздух еще прохладен по утрам, но немного прогревается к полудню. А к вечеру опять остывает.

По обе стороны дороги – сосновый лес. Под деревьями еще белеет снег. Лесной снег упрямый, он растает последним, когда уже и лужи в городе высохнут.

– Что это? – спрашивает Дима, глядя на халву.

– Халва. Я же тебе обещала. Ты сам просил, – говорит мама, пытаясь скрыть нервозное разочарование.

Дима кладет щепотку халвы в рот, и на его лице замирает выражение детской тихой радости. Мама уже успокоилась. Она отламывает Диме кусочек побольше.

– Тебе не холодно? – спрашивает она брата.

Дима одет в синий фланелевый костюм. На улице все-таки не жарко, градусов двенадцать тепла. Я в куртке, мама в пальто. А он просто в больничном или, правильнее сказать, в интернатовском костюме.

– Холодно, – удивленно произносит он и, ни слова не сказав, уходит к кирпичному двухэтажному корпусу.

Мы стоим на асфальтовой дорожке. Ждем.

Вскоре он возвращается в синем халате. Чем-то он мне сейчас напоминает моряка-подводника. Точнее, только что напоминал, когда был без халата.

– Вы постойте пока, – мама поворачивает голову ко мне, – поговорите, а я схожу на пять минут к доктору.

Мы стоим с Димой друг против друга. Стоим и молчим. В руках я держу кулек с халвой. Он лезет туда все время рукой, отламывает новый кусочек – и в рот. Стоит, смотрит на меня равнодушно и жует.

Поговорить с ним? О чем? Я не знаю, о чем мы можем с ним сейчас разговаривать. Это когда спали в одной комнате, то какие-то разговоры еще получались. А теперь мы по разные стороны жизни. Я – щенок, оставленный в будке, а он – утопленный. Когда я его не вижу, мне его жалко. Когда мы вот так стоим рядом и я понимаю, что он живет, живет своей особой жизнью, моя жалость исчезает.

80

Киев. Август 2004 года. Суббота.

– Вот тебе какао! – я наклоняюсь с маленьким медным подносом к Светлане, все еще лежащей в кровати.

Светлана старается улыбнуться. Но я вижу, что ей все еще нехорошо.

За окном ярко-синее небо. Голубые стены нашей спальни словно перетекают туда, за окно.

Она садится в кровати, подоткнув подушку за спину. Берет чашечку.

– Давай сегодня покатаемся, – просит она.

Я смотрю на ее живот.

– Тебя же укачает, как в прошлый раз.

– Если я не буду завтракать, то не укачает.

– Но тебе надо есть не только таблетки для беременных!

– А ты телячью печенку купил?

– Женя купила.

Женя – наша домработница. Ей пятьдесят лет, и появляется она в квартире только в наше отсутствие.

– Ну хорошо. – Светлана поднимает взгляд на меня. – Я поем, а потом поедем кататься. На Большую Окружную.

Через пять минут я уже на кухне. Жарю печенку, нарезанную тонкими палочками.

Над плитой негромко гудит вытяжка. В животе у меня урчит. Из открытой форточки не слышно ни одной птицы. Но и гул машин снизу, с бульвара Леси Украинки, слава богу, не доносится.

Я выглядываю в окно – бульвар почти пуст.

Провожу ладонью по щеке. Надо будет побриться. Почему ее так интересуют проститутки? И тогда, в Париже. Прогулка по Сен-Дени. «Почему они такие некрасивые?» И вот уже третий раз ее тянет на Большую Окружную!

«В Киеве полдень!» – заявляет какая-то радиостанция, когда мы выезжаем на Одесскую площадь.

Светлана сидит рядом, неуклюже расставив колени в стороны и поддерживая двумя руками живот.

– Смотри, тут сегодня ни одной! – удивляется она, когда мы проезжаем одно из «базарных» мест между остановкой автобуса и коммерческими киосками.

– Устали, спят, – отвечаю я. – А все-таки, почему они тебя так интересуют?

Светлана этих вопросов не любит. Сколько я ее ни расспрашивал, только плечиками пожимала.

– Мне кажется, они что-то знают, – неожиданно говорит она.

– О мужчинах?

– О жизни. О трудностях… Об опасности…

С этим трудно не согласиться. Я киваю.

– Все-таки древнейшая профессия, – добавляет она.

– Да, но нет возможности для карьерного роста!

Она услышала в моих словах иронию. Обернулась.

– Тебе этот джинсовый комбинезон не очень идет, – говорю я, не сводя глаз с дороги.

Получилось. Она не будет меня критиковать за мою «неуместную иронию». Прикусив нижнюю губу, Светлана смотрит на свой комбинезон для беременных. Ее мысли сейчас просты и понятны. «Это временная спецодежда. После родов – нормальная жизнь и нормальные платья».

– Останови!

Я жму на тормоз. Смотрю на бровку и встречаюсь взглядом с худенькой девушкой в брючках-дудочках и футболке с надписью «FUCK YOU!» У нее остренький носик и такой же острый, вызывающий взгляд. Надменные тонкие губы и какая-то дешевая цепочка с кулончиком на шее.

Светлана тоже смотрит на нее. Потом поворачивается ко мне:

– Возьми у нее номер телефона и спроси имя!

Уже выйдя из машины, я тяжело вздыхаю. Подхожу к девушке. Девушка ехидно улыбается. Спрашивает:

– Что, хочешь втроем?

Я отрицательно качаю головой.

– Фройндшафт-дружба, – пытаюсь шутить я, все еще не понимая смысла желаний Светланы. Неужели я в самом деле снимаю проститутку для своей жены? – Жена попросила ваш телефончик и имя!

Девушка направляет свой взгляд в сторону машины. Смотрит на Светлану, приоткрыв в задумчивости ротик.

– Она у вас что? Она… – Видимо, фантазия у девушки слабенькая, и она просто не находит слов для окончания вопроса.

– Она у меня хорошая и ласковая, – говорю я.

– Ну ладно, – девушка пожимает плечиками.

Я протягиваю на открытой ладони ручку и понимаю, что не взял с собой листка бумаги. В маленькой сумочке, переброшенной через ее плечо, вряд ли будет записная книжка.

Девушка берет ручку и прямо на моей ладони пишет: «Жанна 444-0943».

Приятный запах духов. Она поднимает голову, бросает смешливый взгляд на наблюдающую за нами из машины Светлану, потом неожиданно целует меня в губы и, резко отклонившись, дотрагивается пальцами до моей щеки.

Я понимаю, что забыл побриться. Что-то меня удерживает рядом с ней. То ли плен аромата духов, то ли что-то другое. Мгновенное нежелание возвращаться к машине пугает меня. И я вырываюсь, все еще держась взглядом за ее лицо, за ее тонкие подвижные губы, снова нарисовавшие мне улыбку. Но тут мой взгляд падает на ее маленькую грудь, точнее на надпись на футболке «FUCK YOU!» И мгновенное нежелание возвращаться проходит. Но остается память об этом странном мгновении.

В машине я показываю Светлане ладонь с телефонным номером.

– Веди осторожно, чтобы не стерлось! – говорит она, внимательно изучая мои губы. – А почему она тебя поцеловала?

81

Киев. Ноябрь 2015 года.

– Это не моя самодеятельность! – оправдывается Коля Львович. – У нее нет никакого легального права здесь, в этом здании, находиться. Если б она была вашей женой – пожалуйста!

– Это ты мне говоришь? – Я начинаю сердиться, и виски в моем широком стакане-тамблере стучит кубиками льда о стекло. – Ты ее мне еще в больницу приводил, ты сам нашел ее с ее сердцем, а теперь, оказывается, ее закрывают на замок в комнатке и выпускают только утром? Это что, рабовладельческий строй? Ты хочешь, чтобы когда-нибудь журналюги прознали, что за стенкой президентской спальни томится запертая на замок наложница?

В глазах главы администрации проскакивает какой-то особый огонек. Нет, к сожалению, не испуг, а мысль. Кажется, я ему что-то подсказал! Черт побери! Он, как и все тут, в нашем политикуме, человек мстительный. Сейчас промолчит, а когда-нибудь ударит в спину. Надо иногда быть посдержаннее.

– Ладно, – говорю я, останавливая волнение виски в своем стакане. – Договорись с ней, чтобы она зря из комнаты по ночам не выходила. Но поговори по-человечески, без хамства.

– Я, в отличие от… – тут он вздохнул, и я понял, кого он имеет в виду, – …вообще никогда не хамлю!

Сегодня воскресенье. За окошком моей ванны сыплет снег. За снегом – Андреевская церковь. Прекрасный объект для успокоительной медитации.