Читаем без скачивания Алеша, Алексей… - Леонид Гартунг

Мы с Зоей пошли вниз по проспекту Тимирязева. Шли небыстро. Погода была подходящая, не очень холодная, безветренная. Я стал спрашивать об Ольге. Зоя как будто сомневалась: говорить или нет. Потом все же разговорилась:

— Помнит ли она тебя? А кто ее знает? Она ведь такая — если и думает, не скажет. Это у нас душа нараспашку, а она гордая. Одно знаю: сильно переживает, что покалеченная. Даже вешаться пробовала. Повезло — Зоя Николаевна палец порезала и раньше с работы пришла. А то бы не было Ольги. У нее все время одна мысль: «Никому я такая не нужна».

— Мне нужна.

— Не знаю… И тебя тогда привели, чтобы немного отвлечь ее. Зоя Николаевна ее курить и пить учила. Тоже из жалости. Но ты не думай, что Зоя Николаевна какая-нибудь. Она несчастная и добрая. Свое последнее отдаст. У нее муж на фронте, а девочка умерла… Тоже переживает…

— Ты про Ольгу, — напомнил я.

— Так что еще сказать? После той ночи с ней что-то сделалось. Затвердила одно: «Уйду да уйду». Как будто она нам мешает. Мы как ее уговаривали, ругали даже — нет, надо было съехать. Теперь одна живет, случись что — мы и знать не будем. Один раз только приходила под Новый год. Далеко ведь…

— Где она теперь живет?

— Я, конечно, знаю, но сказать не могу. Слово дала. Она говорит, что не хочет тебя видеть. Она мне так объяснила: если б мы так где познакомились — другое дело, а теперь я в его глазах знаешь какая?

— Зря она так. Ты ей скажи, что я на свете никого не встречал и не встречу лучше и чище. И еще скажи, как бы она ни пряталась, я все равно ее найду. Слышишь? Найду!

— Скажу, — кивнула Зоя Маленькая.

— До свиданья.

— Обожди малость.

Взяв меня за руку, попросила:

— Ты, Алеша, забудь ту ночь. Не такие уж мы, как можешь ты подумать. Если б не ваш спирт, может, ничего и не было бы… А, в общем-то, все к лучшему. Правда? Ну, я побежала.

Спустя несколько дней пришел ко мне Морячок. Повертев недовольно головой и обнаружив, что мы в комнате не одни, он кивнул на дверь:

— Пойдем. Потолковать надо.

Я оделся, и мы вышли на площадку лестницы.

— Тебе Бекас ничего не предлагал? — спросил Морячок.

— Нет.

— Понятно. Тебе он и не скажет. В общем так: Бекас и еще двое пацанов… Да ты их знаешь — те, которые кладовку обокрали. Так вот они решили сегодня взять склад на конфетной фабрике. Шоколад, пастила и прочее.

— Когда?

— В три часа ночи. На тех двух мне наплевать, а вот Бекаса жалко. Он здесь ничем серьезным не занимался. Надо не допустить. Обидно будет, если он вернется к старому.

— Не допустить? А как?

— Черт его знает. Там видно будет. Пойдешь?

Вернулись к нам за перегородку. Морячок вытащил из кармана ломоть хлеба и кусок сала.

— У тебя есть нож? Раздели, — сказал он.

Поели. Морячок улегся на мою койку.

— Как бы не проспать.

Я попросил у Литы ее наручные часы. До утра.

Спать я ложиться не стал, а Морячок через несколько мгновений захрапел. Кто-то заскребся о фанеру. Подошел к двери. Это была Лита.

— Алеша, куда вы пойдете?

— Иди и спи. Никуда мы не пойдем.

— А зачем часы взяли?

— Так просто.

В половине третьего я разбудил Морячка и мы пошли. Было совсем тепло. Дул сильный южный ветер.

— Откуда ты узнал?

— Колчак сказал. Они и ему предлагали.

— А он?

— Ему зачем теперь. Он у Домрачева заместо сына родного.

Немного помолчав, добавил:

— Говорил я с ним. Уйти хочет. Человек Домрачев хороший, но уж больно указывать любит…

По Тверской спустились вниз. Вот и одноэтажное белое здание фабрики. Яркая электрическая лампа у входа в проходную. Мы спрятались во дворе напротив.

— Курить хочется, — прошептал Морячок.

— Потом. Идет кто-то.

К воротам, опасливо озираясь, приблизилась девушка в пальто с пушистым воротником.

— Лита! — позвал я тихо.

Она испуганно отпрянула. Я схватил ее За рукав и затащил в темноту.

— Лита, что тебе здесь надо?

— А что вы от меня скрываете? Я хочу знать.

— У нас дело, а ты при чем?

— И у меня дело.

— Тише вы, — оборвал нас Морячок. — Вон они.

Послышались быстрые шаги. Мимо нас прошли трое.

Бекас и двое других. Они скрылись в переулке.

Дальше все произошло очень быстро. Морячок поднял камень и кинул в светлое окно проходной будки. Послышался звон стекла. Вслед за тем раздались голоса охранников и лай собак. Мы быстро пошли по улице. Позади грохнул винтовочный выстрел, один, другой. Я понял, что дело сделано, — теперь охрана не будет спать до утра.

Морячок неожиданно остановился, прислушался.

— Тише. Идут.

Мы нырнули в первый попавшийся двор и спрятались за калиткой. С нами поравнялись те трое. Бекас остановился закурить, пламя спички осветило его лицо.

— Узнать бы, какая лярва подняла тревогу.

— Кто-то нарочно.

Когда улица опять опустела, вышли из укрытия. Морячок проводил нас до дома.

Во дворе Лита удержала меня за рукав:

— Не торопись. Скажи, кто это был. Я ничего не поняла.

— Тебе и понимать не надо.

— Вы помешали… им сделать что-то…

— А говоришь, не поняла.

— Кто тот высокий?

— Так, один…

— Я хочу знать.

— У нас в цеху работает.

— Ты меня с ним познакомишь?

— Ну уж нет, меня в это не впутывай. Потом от этого знакомства не будешь знать, как откреститься.

20

В конце марта начались оттепели. Над городом неподвижно стояло низкое серое небо. Днем солнца не было видно, но с крыш капало. Обрывались и падали с хрустальным звоном сосульки.

— Пожалуй, это весна! — сказал я тете.

Аграфена Ивановна услышала и высмеяла меня:

— Еще сорок морозов будет.

Через несколько дней серая мгла с неба ушла и ярко засветило солнце.

Захар Захарович подсел к окну, подставил лицо теплым лучам. Спросил меня:

— Алеша, что ты видишь на небе?

— Белые облака.

— Ты Груню не слушай. Я лицом чувствую, что зиме конец.

А в первых числах апреля со мною случилось несчастье — порезал руку на фуговочном станке. Фуговал себе и Трагелеву бруски и вдруг почувствовал, что кто-то хватает меня за кисть правой руки, словно собака кусает. Я даже не сразу понял, что случилось. Посмотрел на руку — с кисти свешивались клочья оторванной кожи. А потом пошла кровь, но как-то неохотно. Несколько капель упало на стружки — и все. Кто-то подбежал, остановил станок.

Пришел Домрачев:

— Как это тебя угораздило? Впрочем, не важно, иди в «скорую». Или постой, не ходи один. Пусть с тобой кто-нибудь.

Вызвалась проводить меня Катя. Я не хотел, чтобы со мной шел кто-то, но Домрачев настоял на своем. Впрочем, он со своей точки зрения прав: до этого был случай — отправили в «скорую» одну женщину с сущим пустяком — палец порезала, а она до «скорой» не дошла, упала без сознания на улице. Оказалось, крови видеть не может.

И странное дело — или организм у меня был истощенный, или вообще внутри все притуплено, но боли я не чувствовал ни во время пореза, ни потом. А вид у раны был внушительный. Впрочем, в «скорой» ничем никого не удивишь. Накладывать швы они почему-то не стали, приложили полуоторванный кусок кожи к ране, прибинтовали и так отправили домой.

Шли обратно с Катей, и она держала меня под руку. Я просил ее: «Не надо». Но она не слушала меня, и крепко держала, как будто я собирался убежать.

Весь апрель сидел дома. Вернее, лежал и читал. Раза два в неделю ходил на перевязки. Зря они не наложили швов — все равно, то, что они приложили, не прижилось, и отмершую кожу пришлось удалить. Резала фельдшерица тупыми ножницами, никак не могла отрезать. Противно было смотреть на ее неловкие усилия.

С Аграфеной Ивановной отношения совсем испортились. С тетей разговаривает сквозь зубы, а меня принципиально не замечает. Раньше, когда я был здоров, хоть щепки и стружки носил с комбината, а теперь она от нас ничего не имела.

К Лите по-прежнему приходил Аверьяныч, и из-за занавесок бренчала гитара и слышался голос Литы:

Ваши пальцы пахнут ладаном,на ресницах спит туман…

Откуда она только выкапывает такую заваль?

Совсем неожиданно ко мне пришел Бекас. Точнее, не ко мне, а к Лите. Все-таки она упрямая, сделала по-своему — где-то умудрилась познакомиться с ним. Вначале он делал вид, что приходит проведать больного, то есть меня. Садился на мою койку, листал книги, внимательно осматривал наш угол.

— Негусто вещей у вас.

— А у тебя «густо»? — спрашивал я.

— Да мне ничего и не надо.

Георгий Иванович заглянул.

— Заходите, — пригласил я его.

— Заходить не буду… Я вот только на молодого человека посмотреть. Голос вроде бы знакомый.

— Обознался, отец, — засмеялся Бекас. — Очки протри.

— Очки тут ни при чем. А насчет личности тут никакой ошибки быть не может. Ты посмотри на меня — может, вспомнишь?